Роберт Шекли

Роберт Шекли

Роберт Шекли. Портрет.

16 июля 1928 года, 92 года назад, родился писатель Роберт Шекли  

Мастер иронического юмористического рассказа, он размышлял и подавлении личности обществом - фактически Шекли предсказал появление телевизионных реалити-шоу, доведя их идеи до абсурда - клуба охотников и жертв, ежегодно меняющихся местами. Вообще говоря, роль маленького человека в огромном современном социуме, где заправляют могущественные корпорации и медиагиганты, пронизывает все творчество Шекли

фото 1982 года

"Фильмы многое теряют по сравнению с книгами, книги просто интереснее, очень много вырезается из фильмов, для них есть очень жёсткий, тесный стандарт... Кино мне не очень интересно

Я считаю, что лучше оригинальные идеи, чем экранизации, но это же гораздо труднее: найти идею, развить её и сделать такое кино, чтобы нельзя было оторваться... «Матрица», например, именно такое кино. Ну а среди экранизаций моих книг шедевров не нашлось"

«Беглец» (1992, др. название «Корпорация „Бессмертие“», в гл. ролях Эмилио Эстевес, Энтони Хопкинс и Мик Джаггер)

«Десятая жертва» (1965, в гл. роли Марчелло Мастроянни)

«Побег с Адского острова» («Escape from Hell Island», 1963)

«Капитан Видео и его видеорейнджеры», телесериал, 1950-е

Профессор подвел итоги в фундаментальном исследовании «Дефекты разума в Галактике», где убедительно доказал, что разумность существ внеземного происхождения уменьшается в арифметической прогрессии, по мере того как расстояние от Земли возрастает в геометрической прогрессии

Тезис этот расцвел пышным цветом в последней работе Карвера, которая суммировала все его научные изыскания и называлась «Скрытые причины врожденной неполноценности внеземных рас»"  

— Вы позволяете людям выражать своё недовольство, взрывая чиновников? — простонал испуганный Гудмэн. 

— Единственный метод, который эффективен, — возразил Мелит. — Контроль и баланс. Как народ в нашей власти, так и мы во власти народа

"Билет на планету Транай"

"Его делом было отобрать планету у её обитателей — причем законно, а для этого он должен понимать их язык"

("Потолкуем малость?", рассказ, 1965)

Отрывок из рассказа Роберта Шекли "Паломничество на Землю"/"Love, Incorporated"

Внезапный Книжный Реактор. Потому что чем еще может заниматься успешный молодой человек субботним вечером (воскресным утром лол)

Или не гробить себе глаза и скачать весь сборник рассказов этого замечательного автора в fb2 себе на читалку например здесь :http://booksbest.org/knigi/12-shekli-robert-obmen-razumov

Роберт Шекли : "Из Луковицы в Морковь"

Вы, конечно, помните того задиру, чтошвырял песком в 97-фунтового хиляка? А ведь, несмотря на притязания ЧарльзаАтласа, проблема слабого так и не была решена. Настоящий задира любит швырятьпеском в людей; в этом он черпает глубокое удовлетворение. И что с того, что вывесите 240 фунтов (каменные мускулы и стальные нервы) и мудры, какСоломон, – все равно вам придется выбирать песок оскорбления из глаз и,вероятно, только разводить руками.
 Такдумал Говард Кордл – милый, приятный человек, которого все всегда оттирали изадевали. Он молча переживал, когда другие становились впереди него в очередь,садились в остановленное им такси и уводили знакомых девушек.
 Главное,люди, казалось, сами стремились к подобным поступкам, искали, как бы насолитьсвоему ближнему.
 Кордлне понимал, почему так должно быть, и терялся в догадках. Но в один прекрасныйлетний день, когда он путешествовал по Северной Испании, явился ему богТот-Гермес и нашептал слова прозрения:

– Слушай, крошка, клади в варево морковь, а томясо не протушится.

– Морковь?

– Я говорю о тех типах, которые не дают тебежить, – объяснил Тот-Гермес. – Они должны так поступать, потому чтоони – морковь, а морковь именно такая и есть.

– Если они – морковь, – произнес Кордл,начиная постигать тайный смысл, – тогда я. .

– Ты – маленькая, жемчужно-белая луковичка.

– Да. Боже мой, да! – вскричал Кордл,пораженный слепящим светом истины.

– И, естественно, ты и все остальныежемчужно-белые луковицы считаете морковь весьма неприятным явлением, некоейбесформенной оранжевой луковицей, в то время как морковь принимает вас зауродливую круглую белую морковь. На самом же деле...

– Да, да, продолжай! – в экстазе воскликнулКордл.

– В действительности же, – объявилТот-Гермес, – для каждого есть свое место в Похлебке.

– Конечно! Я понимаю, я понимаю, я понимаю!

– Хочешь порадоваться милой невинной белойлуковичкой, найди ненавистную оранжевую морковь. Иначе будет не Похлебка, аэтакая... э... если так можно выразиться...

– Бульон! – восторженно подсказал Кордл.

– Ты, парень, кумекаешь на пять, – одобрилТот-Гермес.

– Бульон, – повторил Кордл. – Теперь яясно вижу: нежный луковый суп – это наше представление о рае, в то время какогненный морковный отвар олицетворяет ад. Все сходится!

– Ом мани падме хум, – благословил Тот-Гермес.

– Но куда идет зеленый горошек? Что с мясом?

– Не хватайся за метафоры, – посоветовалТот-Гермес. – Давай лучше выпьем. Фирменный напиток!

– Но специи, куда же специи? – не унималсяКордл, сделав изрядный глоток из ржавой походной фляги.

– Крошка, ты задаешь вопросы, ответить на которыеможно лишь масону тринадцатой ступени в форме и белых сандалиях. Так что...Помни только, что все идет в Похлебку.

– В Похлебку, – пробормотал Кордл, облизываягубы.

– Эй! – заметил Тот-Гермес. – Мы ужедобрались до Коруньи. Я здесь сойду.
 Кордлостановил свою взятую напрокат машину у обочины дороги. Тот-Гермес подхватил сзаднего сиденья рюкзак и вышел:

– Спасибо, что подбросил, приятель.

– Да что там... Спасибо за вино. Кстати, какой ономарки? С ним можно антилопу уговорить купить галстук, Землю превратить изприплюснутого сфероида в усеченную пирамиду... О чем это я говорю?

– Ничего, ерунда. Пожалуй, тебе лучше прилечь.

– Когда боги приказывают, смертные повинуются, –нараспев проговорил Кордл и покорно улегся на переднем сиденье. Тот-Гермессклонился над ним; золотом отливала его борода, деревья на заднем плане венцомобрамляли голову.

– Как ты себя чувствуешь?

– Никогда в жизни мне не было так хорошо.

– Ну тогда привет.
 ИТот-Гермес ушел в садящееся солнце. Кордл же с закрытыми глазами погрузился врешение философских проблем, испокон веков ставивших в тупик величайшихмыслителей. Он был несколько изумлен, с какой простотой и доступностьюоткрывались ему тайны.
 Наконецон заснул и проснулся через шесть часов. Он забыл все решения, все гениальныедогадки. Это было непостижимо. Как можно утерять ключи от Вселенной?.. Нонепоправимое свершилось, рай потерян навсегда.
 ЗатоКордл помнил о моркови и луковицах и помнил о Похлебке. Будь в его властивыбирать, какое из гениальных решений запомнить, вряд ли бы он выбрал это. Ноувы. И Кордл понял, что в игре внутренних озарений нужно довольствоваться тем,что есть.
 Наследующий день с массой приключений он добрался до Сантандера и решил написатьвсем друзьям остроумные письма и, возможно, даже попробовать свои силы вдорожном скетче. Для этого потребовалась пишущая машинка. Портье в гостиниценаправил его в контору по прокату машинок. Там сидел клерк, превосходновладеющий английским.

– Вы сдаете по дням? – спросил Кордл.

– Почему же нет? – отозвался клерк. У негобыли маслянистые черные волосы и тонкий аристократический нос.

– Сколько за эту? – поинтересовался Кордл,указывая на портативную модель «Эрики» тридцатилетней давности.

– Семьдесят песет в день, то есть один доллар.Обычно.

– А разве мой случай не обычный?

– Разумеется, нет. Вы иностранец, и проездом. Вамэто будет стоить сто восемьдесят песет в день.

– Ну хорошо, – согласился Кордл, доставаябумажник. – На три дня, пожалуйста.

– Попрошу у вас еще паспорт и пятьдесят долларов взалог.
 Кордлпопытался обратить все в шутку:

– Да мне бы просто попечатать, я не собираюсьжениться на ней.
 Клеркпожал плечами.

– Послушайте, мой паспорт в гостинице у портье.Может, возьмете водительские права?

– Конечно, нет! У меня должен быть паспорт – наслучай, если вы вздумаете скрыться.

– Но почему и паспорт, и залог? – недоумевалКордл, чувствуя определенную неловкость. – Машинка-то не стоит и двадцатидолларов.

– Вы, очевидно, эксперт, специалист по рыночнымценам в Испании на подержанные немецкие пишущие машинки?

– Нет, однако...

– Тогда позвольте, сэр, вести дело, как я считаюнужным. Кроме того, мне необходимо знать, как вы собираетесь использоватьаппарат.
 Сложиласьодна из тех нелепых заграничных ситуаций, в которую может попасть каждый.Требования клерка были абсурдны, а манера держаться оскорбительна. Кордл ужерешил коротко кивнуть, повернуться на каблуках и выйти, но тут вспомнил оморкови и луковицах. Ему явилась Похлебка, и внезапно в голову пришла мысль,что он может быть любым овощем, каким только пожелает.
 Онповернулся к клерку. Он тонко улыбнулся. Он сказал:

– Хотите знать, как я собираюсь использоватьмашинку?

– Непременно.

– Ладно, – махнул Кордл. – Признаюсьчестно, я собрался засунуть ее в нос.
 Клерквыпучил глаза.

– Это чрезвычайно удачный метод провозаконтрабанды, – продолжал Кордл. – Также я собирался всучить вамкраденый паспорт и фальшивые деньги. В Италии я продал бы машинку за десятьтысяч долларов.

– Сэр, – промолвил клерк, – вы, кажется,недовольны.

– Слабо сказано, дружище. Я передумал насчетмашинки. Но позвольте сделать комплимент по поводу вашего английского.

– Я специально занимался, – гордо заявилклерк.

– Это заметно. Несмотря на слабость в «р-р», выразговариваете как венецианский гондольер с надтреснутым нёбом. Наилучшиепожелания вашему уважаемому семейству. А теперь я удаляюсь, и вы спокойноможете давить свои прыщи.


 Вспоминаяэту сцену позже, Кордл пришел к выводу, что для первого раза он неплоховыступил в роли моркови. Правда, финал несколько наигран, но по существуубедителен.
 Важноуже само по себе то, что он сделал это. И теперь, в тиши гостиничного номера,мог заниматься не презрительным самобичеванием, а наслаждаться фактом, что сампоставил кого-то в неудобное положение.
 Онсделал это! Он превратился из луковицы в морковь!
 Ноэтична ли его позиция? По-видимому, клерк не мог быть иным, являясь продуктомсочетания генов, жертвой среды и воспитания...
 Кордлостановил себя. Он заметил, что занимается типично луковичным самокопанием. Аведь теперь ему известно: должны существовать и луковица, и морковь, иначе несваришь Похлебки.
 Иеще он знал, что человек может стать любым овощем по своему выбору: и забавноймаленькой зеленой горошиной, и долькой чеснока. Человек волен занять любуюпозицию между луковичничеством и морковщиной.
 Надэтим стоит хорошенько поразмыслить, отметил Кордл. Однако продолжил своепутешествие.


 Следующийслучай произошел в Ницце, в уютном ресторанчике на авеню Диабль Блюс. Там былочетверо официантов, один из которых в точности походил на Жана-Поля Бельмондо,вплоть до сигареты, свисавшей с нижней губы. Остальные в точности походили наспившихся жуликов мелкого пошиба. В зале сидели несколько скандинавов, дряблыйфранцуз в берете и три девушки-англичанки.
 Кордл,объясняющийся по-французски ясно, хотя и несколько лаконично, попросил уБельмондо десятифранковый обед, меню которого было выставлено в витрине.
 Официантокинул его презрительным взглядом.

– На сегодня кончился, – изрек он и вручилКордлу меню тридцатифранкового обеда.
 Всвоем старом воплощении Кордл покорно принял бы судьбу и стал заказывать. Илибы поднялся, дрожа от возмущения, и покинул ресторан, опрокинув по пути стул.
 Носейчас...

– Очевидно, вы не поняли меня, – произнесКордл. – Французский закон гласит, что вы обязаны обслуживать согласновсем утвержденным меню, выставленным в витрине.

– Мосье адвокат? – осведомился официант,нагло уперев руки в боки.

– Нет. Мосье устраивает неприятности, –предупредил Кордл.

– Тогда пусть мосье попробует, – процедилофициант. Его глаза превратились в щелки.

– О'кей, – сказал Кордл.
 Итут в ресторан вошла престарелая чета. На мужчине был двубортный синий вполоску костюм. На женщине – платье в горошек.

– Простите, вы не англичане? – обратился кним Кордл.
 Несколькоудивленный, мужчина слегка наклонил голову.

– Советую вам не принимать здесь пищу. Я –представитель ЮНЕСКО, инспектор по питанию. Шеф-повар явно не мыл рук снезапамятных времен. Мы еще не сделали проверку на тиф, но есть все основаниядля подозрений. Как только прибудут мои ассистенты с необходимымоборудованием...
 Вресторане воцарилась мертвая тишина.

– Пожалуй, вареное яйцо можно съесть, –смилостивился наконец Кордл.
 Престарелыймужчина, очевидно, не поверил этому.

– Пойдем, Милдред, – позвал он, и четаудалилась.

– Вот уходят шестьдесят франков плюс пятьпроцентов чаевых, – холодно констатировал Кордл.

– Немедленно убирайтесь! – зарычал официант.

– Мне здесь нравится, – объявил Кордл,скрещивая руки на груди. – Обстановка, интим...

– Сидеть, не заказывая, не разрешается.

– Я буду заказывать. Из десятифранкового меню.
 Официантыпереглянулись, в унисон кивнули и стали приближаться военной фалангой. Кордлвоззвал к остальным обедающим:

– Попрошу всех быть свидетелями! Эти людисобираются напасть на меня вчетвером против одного, нарушая французскуюзаконность и универсальную человеческую этику лишь потому, что я желаю заказатьиз десятифранкового меню, ложно разрекламированного!
 Этобыла длинная речь, но в данном случае высокопарность не вредила. Кордл повторилее на английском.
 Англичанкиразинули рты. Старый француз продолжал есть суп. Скандинавы угрюмо кивнули иначали снимать пиджаки.
 Официантыснова засовещались. Тот, что походил на Бельмондо, сказал:

– Мосье, вы заставляете нас обратиться в полицию.

– Что ж, это избавит меня от беспокойства вызыватьее самому, – многозначительно произнес Кордл.

– Мосье, безусловно, не желает провести свойотпуск в суде?

– Мосье именно так проводит большинство своихотпусков, – заверил Кордл.
 Официантыопять в замешательстве сбились в кучу. Затем Бельмондо подошел стридцатифранковым меню.

– Обед будет стоить мосье десять франков.Очевидно, это все, что есть у мосье.
 Кордлпропустил выпад мимо ушей.

– Принесите мне луковый суп, зеленый салат и мясопо-бургундски.
 Покаофициант отсутствовал, Кордл умеренно громким голосом напевал «ВальсирующуюМатильду». Он подозревал, что это может ускорить обслуживание.
 Заказприбыл, когда он во второй раз добрался до «Ты не застанешь меня в живых».Кордл придвинул к себе суп, посерьезнел и взял ложку.
 Этобыл напряженный момент. Все посетители оторвались от еды. Кордл наклонилсявперед и деликатно втянул носом запах.

– Чего-то здесь не хватает, – громко объявилон.
 Нахмурившись,Кордл вылил луковый суп в мясо по-бургундски, принюхался, покачал головой инакрошил в месиво пол-ломтика хлеба. Снова принюхался, добавил салата и обильнопосолил.

– Нет, – сказал он, поджав губы. – Не пойдет.
 Ивывернул содержимое тарелки на стол. Акт, сравнимый разве что с осквернениемМоны Лизы. Все застыли.
 Неторопливо,но не давая ошеломленным официантам время опомниться, Кордл встал и бросил вэту кашу десять франков. У двери он обернулся.

– Мои комплименты повару, место которому не здесь,а у бетономешалки. А это, друзья, для вас.
 Ишвырнул на пол свой мятый носовой платок.
 Какматадор после серии блестящих пассов поворачивает тыл к разъяренному быку, таквыходил Кордл. По каким-то неведомым причинам официанты не ринулись вслед заним и не вздернули его на ближайшем фонаре. Кордл прошел десять или пятнадцатькварталов, наугад сворачивая направо и налево. Он дошел до Променад Англяйс исел на скамейку. Его рубашка была влажной от пота.

– Но я сделал это! – воскликнул он. – Явел себя невыносимо гадко и вышел сухим из воды!
 Теперьон воистину понял, почему морковь поступает таким образом. Боже всемогущий нанебесах, что за радость, что за блаженство!


 Послеэтого Кордл вернулся к своей обычной мягкой манере поведения и оставался такимдо второго дня пребывания в Риме. Он и семь других водителей выстроились в рядперед светофором на Корсо Витторио-Эммануила. Сзади стояло еще двадцать машин.Водители не выключали моторы, склонясь над рулем и мечтая о Ла-Манше. Все,кроме Кордла, упивающегося дивной архитектурой Рима.
 Светпеременился. Водители вдавили акселераторы, как будто сами хотели помочьраскрутиться колесам маломощных «Фиатов», снашивая сцепления и нервы. Все,кроме Кордла, который казался единственным в Риме человеком, не стремившимсявыиграть гонки или успеть на свидание. Без спешки, но и без промедления, онзавел двигатель и выжал сцепление, потеряв две секунды.
 Водительсзади отчаянно засигналил.
 Кордлулыбнулся – тайной, нехорошей улыбкой. Он поставил машину на ручной тормоз ивылез.

– Да? – сказал Кордл по-французски, ленивымшагом добредя до побелевшего от ярости водителя. – Что-нибудь случилось?

– Нет-нет, ничего, – ответил тотпо-французски – его первая ошибка. – Я просто хотел, чтобы вы ехали, ну,двигались!

– Но я как раз собирался это сделать, –резонно указал Кордл.

– Хорошо! Все в порядке!

– Нет, не все, – мрачно сообщил Кордл. –Мне кажется, я заслуживаю лучшего объяснения, почему вы мне засигналили.
 Нервныйводитель – миланский бизнесмен, направлявшийся на отдых с женой и четырьмядетьми, опрометчиво ответил:

– Дорогой сэр, вы слишком медлили, вы задерживалинас всех.

– Задерживал? – переспросил Кордл. – Выдали гудок через две секунды после перемены света. Это называется промедлением?

– Прошло гораздо больше двух секунд, –пытался спорить миланец.
 Движениетем временем застопорилось уже до Неаполя. Собралась десятитысячная толпа. ВВитербо и Генуе соединения карабинеров были приведены в состояние боевойготовности.

– Это неправда, – опроверг Кордл. – Уменя есть свидетели. – Он махнул в сторону толпы, которая восторженновзревела. – Я приглашу их в суд. Вам должно быть известно, что вы нарушилизакон, засигналив в пределах города при явно не экстренных обстоятельствах.
 Миланскийбизнесмен посмотрел на толпу, уже раздувшуюся до пятидесяти тысяч. «Божемилосердный, – думал он, – пошли потоп и поглоти этого сумасшедшегофранцуза!»
 Надголовами просвистели реактивные чудовища Шестого флота, надеющегосяпредотвратить ожидаемый переворот.
 Собственнаяжена миланского бизнесмена оскорбительно кричала на него: сегодня он разобьетее слабое сердце и отправит по почте ее матери, чтобы доконать и ту.
 Чтобыло делать? В Милане этот француз давно бы уже сложил голову. Но Рим – южныйгород, непредсказуемое и опасное место.

– Хорошо, – сдался водитель. – Подачасигнала была, возможно, излишней.

– Я настаиваю на полном извинении, –потребовал Кордл.
 ВФорджи, Бриндизи, Бари отключили водоснабжение. Швейцария закрыла границу иприготовилась к взрыву железнодорожных туннелей.

– Извините! – закричал миланскийбизнесмен. – Я сожалею, что спровоцировал вас, и еще больше сожалею, чтовообще родился на свет! А теперь, может быть, вы уйдете и дадите мне умеретьспокойно?!

– Я принимаю ваше извинение, – сказалКордл. – Надеюсь, вы на меня не в обиде?
 Онпобрел к своей машине, тихонько напевая, и уехал.
 Мир,висевший на волоске, был спасен.
 Кордлдоехал до арки Тита, остановил автомобиль и под звуки тысяч труб прошел подней. Он заслужил свой триумф в не меньшей степени, чем сам Цезарь.
 Боже,упивался он, я был отвратителен!


 Влондонском Тауэре, в Воротах Предателя, Кордл наступил на ногу молодой девушке.Это послужило началом знакомства. Девушку звали Мэвис. Уроженка Шорт-Хилс (штатНью-Джерси), с великолепными длинными темными волосами, она была стройной,милой, умной, энергичной и обладала чувством юмора. Ее маленькие недостатки неиграют никакой роли в нашей истории. Кордл угостил ее чашечкой кофе. Остатокнедели они провели вместе.
 Кажется,она вскружила мне голову, сказал себе Кордл на седьмой день. И тут же понял,что выразился неточно. Он был страстно и безнадежно влюблен.
 Ночто чувствовала Мэвис? Недовольства его обществом она не обнаруживала.
 Втот день Кордл и Мэвис отправились в резиденцию маршала Гордона на выставкувизантийской миниатюры. Увлечение Мэвис византийской миниатюрой казалось тогдавполне невинным. Коллекция была частной, но Мэвис с большим трудом раздобылаприглашения.
 Ониподошли к дому и позвонили. Дверь открыл дворецкий в парадной вечерней форме.Они предъявили приглашения. Взгляд дворецкого и его приподнятая бровьнедвусмысленно показали, что их приглашения относятся к разряду второсортных,предназначенных для простых смертных, а не к гравированным атласным шедеврам,преподносимым таким людям, как Пабло Пикассо, Джекки Онассис, Норман Мейлер, идругим движителям и сотрясателям мира.
 Дворецкийпроговорил:

– Ах да...
 Еголицо сморщилось, как у человека, к которому неожиданно зашел Тамерлан с полкомЗолотой Орды.

– Миниатюры, – напомнил ему Кордл.

– Да, конечно... Но боюсь, сэр, что сюда недопускают без вечернего платья и галстука.
 Стоялдушный августовский день, и на Кордле была спортивная рубашка.

– Я не ослышался? Вечернее платье и галстук?

– Таковы правила.

– Неужели один раз нельзя сделать исключение? –попросила Мэвис.
 Дворецкийпокачал головой.

– Мы должны придерживаться правил, мисс. Иначе...
 Оноставил фразу неоконченной, но его презрение к вульгарному сословию меднойплитой зависло в воздухе.

– Безусловно, – приятно улыбаясь, заговорилКордл. – Итак, вечернее платье и галстук? Пожалуй, мы это устроим.
 Мэвисположила руку на его плечо.

– Пойдем, Говард. Побываем здесь как-нибудь вдругой раз.

– Чепуха, дорогая. Если бы ты одолжила мне свойплащ...
 Онснял с Мэвис белый дождевик и напялил на себя, разрывая его по шву.

– Ну, приятель, мы пошли, – добродушно сказалон дворецкому.

– Боюсь, что нет, – произнес тот голосом, откоторого завяли бы артишоки. – В любом случае остается еще галстук.
 Кордлждал этого. Он извлек свой потный полотняный носовой платок и завязал вокругшеи.

– Вы довольны? – ухмыльнулся он.

– Говард! Идем!

– Мне кажется, сэр, что это не...

– Что «не»?

– Это не совсем то, что подразумевается подвечерним платьем и галстуком.

– Вы хотите сказать мне, – начал Кордлпронзительно неприятным голосом, – что вы такой же специалист по мужскойодежде, как и по открыванию дверей?

– Конечно, нет! Но этот импровизированный наряд...

– При чем тут «импровизированный»? Вы считаете,что к вашему осмотру надо готовиться три дня?

– Вы надели женский плащ и грязный носовойплаток, – упрямился дворецкий. – Мне кажется, больше не о чемразговаривать.
 Онсобирался закрыть дверь, но Кордл быстро произнес:

– Только сделай это, милашка, и я привлеку тебя заклевету и поношение личности. Это серьезные обвинения, у меня есть свидетели.
 Кордлуже собрал маленькую, но заинтересованную толпу.

– Это становится нелепым, – молвил дворецкий,пытаясь выиграть время. – Я вызову..


– Говард! – закричала Мэвис.
 Онстряхнул ее руку и яростным взглядом заставил дворецкого замолчать.

– Я мексиканец, хотя, возможно, мое прекрасноезнание английского обмануло вас. У меня на родине мужчина скорее перережет себегорло, чем оставит такое оскорбление неотомщенным. Вы сказали, женский плащ?Hombre, когда я надеваю его, он становится мужским. Или вы намекаете, что я –как это у вас там... – гомосексуалист?!
 Толпа,ставшая менее скромной, одобрительно зашумела. Дворецкого не любит никто, кромехозяина.

– Я не имел в виду ничего подобного, – слабозапротестовал дворецкий.

– В таком случае это мужской плащ?

– Как вам будет угодно, сэр.

– Неудовлетворительно. Значит, вы не отказываетесьот вашей грязной инсинуации? Я иду за полицейским.

– Погодите! Зачем так спешить?! – возопилдворецкий. – Он побелел, его руки дрожали. – Ваш плащ – мужской плащ,сэр.

– А как насчет моего галстука?
 Дворецкийгромко засопел, издал гортанный звук и сделал последнюю попытку остановитькровожадных пеонов.

– Но, сэр, галстук явно...

– То, что я ношу вокруг шеи, – холодноотчеканил Кордл, – становится тем, что имелось в виду. А если бы я обвязалвокруг горла кусок цветного шелка, вы что, назвали бы его бюстгальтером?Полотно – подходящий материал для галстука. Функция определяет терминологию, нетак ли? Если я приеду на работу на корове, никто не скажет, что я оседлалбифштекс. Или вы находите логическую неувязку в моих аргументах?

– Боюсь, что я не совсем понимаю...

– Так как же вы осмеливаетесь судить?
 Толпавосторженно взревела.

– Сэр! – воскликнул поверженныйдворецкий. – Молю вас...

– Итак, – с удовлетворением констатировалКордл, – у меня есть верхнее платье, галстук и приглашение. Может, высогласитесь быть нашим гидом и покажете византийские миниатюры?
 Дворецкийраспахнул дверь перед Панчо Вилья и его татуированными ордами. Последнийбастион цивилизации пал менее чем за час. Волки завыли на берегах Темзы,босоногая армия Морелоса ворвалась в Британский музей, и на Европу опустиласьночь.
 Кордли Мэвис обозревали коллекцию в молчании. Они не перекинулись и словом, пока неостались наедине в Риджентс-парке.

– Послушай, Мэвис... – начал Кордл.

– Нет, это ты послушай! – перебилаона. – Ты был ужасен! Ты был невыносим! Ты был. . Я не могу найтидостаточно грязного слова для тебя! Мне никогда не приходило в голову, что тыиз тех садистов, что получают удовольствие от унижения людей!

– Но, Мэвис, ты слышала, как он обращался со мной,его тон...

– Он глупый, выживший из ума старикашка, –сказала Мэвис. – Таким я тебя не считала.

– Он заявил...

– Не имеет значения. Главное – ты наслаждалсясобой!

– Ну хорошо, пожалуй, ты права, – согласилсяКордл. – Но я объясню.

– Не мне. Все. Пожалуйста, уходи, Говард. Навсегда.
 Будущаямать его двоих детей стала уходить из его жизни. Кордл поспешил за ней.

– Мэвис!

– Я позову полицейского, Говард, честное слово,позову!

– Мэвис, я люблю тебя!
 Она,вероятно, слышала его, но продолжала идти. Это была милая девушка иопределенно, неизменяемо – луковица.


 Кордлтак и не сумел рассказать Мэвис о Похлебке и о необходимости испытатьповедение, прежде чем осуждать его. Он лишь заставил ее поверить, что то былкакой-то шок, случай, совершенно немыслимый, и... рядом с ней... такое никогдане повторится.
 Сейчасони женаты, растят девочку и мальчика, живут в собственном доме в Нью-Джерси ивполне счастливы. Кордла оттирают и задевают чиновники, официанты и прислуга.
 Но...
 Кордлрегулярно отдыхает в одиночку. В прошлом голу он сделал себе имя в Гонолулу. Вэтом – он едет в Буэнос-Айрес.

Роберт Шекли - Стоимость Жизни (Cost of Living)

1952

Кэррин пришел к выводу, что нынешнее дурное настроение появилось у него еще на прошлой неделе, после самоубийства Миллера. Однако это не избавило его от смутных, безотчетных страхов, гнездящихся где-то в глубине сознания. Глупо. Самоубийство Миллера его не касается.

Однако отчего же покончил с собой этот жизнерадостный толстяк? У Миллера было все, ради чего стоит жить: жена, дети, хорошая работа и все чудеса роскоши, созданные веком. Отчего он это сделал?

— Доброе утро, дорогой, — сказала Кэррину жена, когда они сели завтракать.

— Доброе утро, детка. Доброе утро, Билли.

Сын что-то буркнул в ответ.

Чужая душа потемки, решил Кэррин, набирая на диске номера блюд к завтраку. Изысканную пищу готовил и сервировал новый автоповар фирмы «Авиньон электрик».

Дурное настроение не рассеивалось, и это тем более досадно, что сегодня Кэррину хотелось быть в форме. У него выходной, и он ожидал прихода инспектора из «Авиньон электрик». То был знаменательный день.

Он встал из-за стола вместе с сыном.

— Всего хорошего, Билли.

Сын молча кивнул, взял ранец и ушел в школу. Кэррин подивился: не тревожит ли и его что-нибудь? Он надеялся, что нет. Хватит на семью и одного ипохондрика.

— До свидания, детка. — Он поцеловал жену, которая собралась за покупками.

«Во всяком случае она-то счастлива», — подумал он, провожая ее взглядом до калитки. Его занимало, сколько денег оставит она в магазине «Авиньон электрик».

Проверив часы, он обнаружил, что до прихода инспектора из «А. Э.» осталось полчаса. Лучший способ избавиться от дурного настроения — это смыть его, сказал он себе и направился в душевую.

Душевая была сверкающим чудом из пластика, и ее роскошь вернула Кэррину утраченный было душевный покой. Он бросил одежду в стирально-гладильный автомат «А. Э.» и установил регулятор душа чуть повыше деления «освежающая». По телу ударила струя воды, температура которой на пять градусов превышала нормальную температуру кожи. Восхитительно! А затем — бодрящее растирание досуха автополотенцем «А. Э.».

Чудесно, думал он, пока полотенце растягивало и разминало каждую мышцу. Да оно и должно быть чудесным, напомнил он себе. Автополотенце «А. Э.» вместе с бритвенным прибором обошлось в тридцать долларов плюс налог.

А все же оно стоит этих денег, решил он, когда выползла бритва и смахнула едва пробившуюся щетину. В конце концов, что остается в жизни, если не наслаждаться предметами роскоши?

Когда он отключил автополотенце, кожу его приятно покалывало. Он должен был чувствовать себя превосходно, но не чувствовал. Мозг неумолчно сверлили мысли о самоубийстве Миллера, нарушая спокойствие выходного дня.

Тревожило ли Кэррина что-нибудь еще? С домом, безусловно, все в порядке. Бумаги к приходу инспектора подготовлены.

— Не забыл ли я чего-нибудь? — спросил он вслух.

— Через пятнадцать минут придет инспектор «Авиньон электрик», — прошептал настенный секретарь фирмы «А. Э.», установленный в ванной.

— Это я знаю. А еще?

Настенный секретарь протрещал накопленные в его памяти сведения — великое множество мелочей насчет поливки газона, проверки реактобиля, покупки телячьих отбивных к понедельнику и т. п. Мелочи, на которые до сих пор не удавалось выкроить время.

«Ладно, достаточно». Он позвонил автолакею «А. Э.», и тот искусно задрапировал его костлявую фигуру какими-то новыми тканями. Туалет завершило распыленное облачко модных мужских духов, и Кэррин, осторожно пробираясь среди расставленных вдоль стен аппаратов, пошел в гостиную.

Быстрый взгляд, брошенный на стенные диски и приборы, убедил его, что в доме царит порядок. Посуда после завтрака вымыта и убрана, пыль везде вытерта, полы отлакированы до зеркального блеска, платья жены развешаны в гардеробе, а модели ракетных кораблей, которые мастерил сын, уложены в стенной шкаф.

«Перестань волноваться, ипохондрик», — сердито одернул он себя.

Дверь объявила: «К вам мистер Пэтис из финансового отдела „Авиньон электрик“».

Кэррин хотел было приказать двери отвориться, но вовремя заметил автоматического бармена. Боже правый, как же он не подумал об этом?

Автоматический бармен был изготовлен фирмой «Кастиль моторс». Кэррин приобрел его в минуту слабости. Инспектор «А. Э.» не придет от этого в особый восторг, потому что его фирма тоже выпускает такие автоматы.

Он откатил бармена в кухню и велел двери открыться.

— Здравствуйте, сэр. Отличный сегодня денек, — сказал мистер Пэтис.

Этот высокий, представительный человек был одет в старомодный твид. В уголках его глаз сбегались морщинки, свойственные людям, которые часто и охотно смеются. Лицо его светилось в улыбке; пожав руку Кэррина, он оглядел заставленную комнату.

— Прелестный у вас домик, сэр! Прелестный! Если хотите знать, едва ли я нарушу профессиональную этику фирмы, сообщив, что ваш интерьер самый красивый в районе.

Представив себе длинные ряды одинаковых домов в своем квартале, в соседнем и в следующем за соседним, Кэррин почувствовал внезапный прилив гордости.

— Ну-с, вся ли аппаратура у вас работает? — спросил мистер Пэтис, положив свой портфель на стул. — Все ли в исправности?

— О да, — с энтузиазмом ответил Кэррин. — Если имеешь дело с «Авиньон электрик», бояться неполадок не приходится.

— Фонор в порядке? Меняет мелодии через каждые семнадцать часов?

— Будьте уверены, — ответил Кэррин. До сих пор у него руки как-то не дошли обновить фонор, но во всяком случае как предмет обстановки вещь была крайне эффектна.

— А как стереовизор? Нравятся вам программы передач?

— Принимает безукоризненно. — Одну программу он случайно посмотрел в прошлом месяце, и она показалась поразительно жизненной.

— Как насчет кухни? Автоповар в исправности? Рецептмейстер еще выколачивает что-нибудь новенькое?

— Великолепное оборудование. Просто великолепное.

Мистер Пэтис продолжал расспросы о холодильнике, пылесосе, реактобиле, вертолете, подземном купальном бассейне и сотне других предметов, купленных у фирмы «Авиньон электрик».

— Все замечательно, — сказал Кэррин. Он несколько грешил против правды, поскольку успел распаковать далеко не все покупки. — Просто чудесно.

— Очень рад, — сказал мистер Пэтис, со вздохом облегчения откидываясь на спинку стула. — Вы не представляете, сколько усилий мы прилагаем к тому, чтобы наши клиенты остались довольны. Если продукция несовершенна, ее надо вернуть; при возврате мы не задаем никаких вопросов. Мы всегда рады угодить клиенту.

— Уверяю вас, что я это весьма ценю, мистер Пэтис.

Кэррин надеялся, что служащему «А. Э.» не вздумается осматривать кухню. Перед его мысленным взором неотступно стоял автоматический бармен фирмы «Кастиль моторс», неуместный, как дикобраз на собачьей выставке.

— Могу с гордостью заявить, что большинство жителей вашего района покупают вещи у нас, — говорил между тем мистер Пэтис. — У нас солидная фирма.

— А мистер Миллер тоже был вашим клиентом? — полюбопытствовал Кэррин.

— Тот парень, что покончил с собой? — Пэтис на мгновение нахмурился. — По правде говоря, был. Это меня поразило, сэр, просто ошеломило. Да ведь и месяца не прошло, как этот парень купил у меня новехонький реактобиль, дающий на прямой триста пятьдесят миль в час! Радовался как младенец! И после этого вдруг сотворить с собой такое! Конечно, из-за реактобиля его долг несколько возрос.

— Понятно.

— Но что это меняло? Ему была доступна любая роскошь. А он взял да повесился.

— Повесился?

— Да, — сказал Пэтис, вновь нахмурясь. — В доме все современные удобства, а он повесился на канате. Вероятно, давно уж были расшатаны нервы.

Хмурый взгляд исчез, сменившись привычной улыбкой.

— Однако довольно об этом! Поговорим лучше о вас.

Когда Пэтис открыл свой портфель, улыбка стала еще шире.

— Итак, вот ваш баланс. Вы должны нам двести три тысячи долларов двадцать девять центов, мистер Кэррин, — таков итог после вашей последней покупки. Правильно?

— Правильно, — подтвердил Кэррин. Он помнил эту цифру по своим бумагам. — Примите очередной взнос.

Он вручил Пэтису конверт, который тот положил в карман, предварительно пересчитав содержимое.

— Прекрасно. Но знаете, мистер Кэррин, ведь вашей жизни не хватит, чтобы выплатить нам двести три тысячи долларов полностью.

— Да, едва ли я успею, — трезво согласился Кэррин.

Ему не исполнилось еще и сорока лет, и благодаря чудесам медицинской науки у него было в запасе еще добрых сто лет жизни.

Однако зарабатывая три тысячи долларов в год, он все же не мог выплатить долг и в то же время содержать семью.

— Само собой разумеется, мы бы не хотели лишать вас необходимого. Не говоря уж о потрясающих изделиях, которые выйдут в будущем году. Эти вещи вы не пожелаете упустить, сэр!

Мистер Кэррин кивнул. Ему, безусловно, хотелось приобрести новые изделия.

— А что, если мы с вами заключим обычное соглашение? Если вы дадите обязательство, что в течение первых тридцати лет после совершеннолетия ваш сын будет выплачивать нам свой заработок, мы с удовольствием предоставим вам дополнительный кредит.

Мистер Пэтис выхватил из портфеля какие-то документы и разложил их перед Кэррином.

— Вам надо лишь подписаться вот здесь, сэр.

— Не знаю, как быть, — сказал Кэррин. — Что-то душа не лежит. Мне бы хотелось помочь мальчику в жизни, а не взваливать на него с самого начала…

— Но ведь, дорогой сэр, — вставил Пэтис, — это делается и ради вашего сына тоже. Ведь он здесь живет, не правда ли? Он вправе пользоваться предметами роскоши, чудесами науки…

— Конечно, — подтвердил Кэррин. — Но ведь…

— Подумайте только, сэр, сегодня средний человек живет как король. Сто лет назад даже первому богачу было недоступно то, чем владеет в настоящее время простой гражданин. Не надо рассматривать это обязательство как долг. На самом деле это вложение капитала.

— Верно, — с сомнением проговорил Кэррин.

Он подумал о сыне, о его моделях ракетных кораблей, звездных картах и чертежах. «Правильно ли я поступаю?» — спросил он себя.

— Что вас беспокоит? — бодро спросил Пэтис.

— Да я просто подумал, — сказал Кэррин, — дать обязательство на заработок сына — не кажется ли вам, что я захожу слишком далеко?

— Слишком далеко? Дорогой сэр! — Пэтис разразился хохотом. — Вы знаете Меллона? Того, что живет в конце квартала? Так вот, не говорите, что это я рассказал, но он уже заложил жалованье своих внуков за всю их жизнь! А у него нет еще и половины того, что он решил приобрести! Мы для него что-нибудь придумаем. Обслуживание клиентов — наша работа, и мы знаем в этом толк.

Кэррин заметно вздрогнул.

— А когда вас не станет, все это перейдет к вашему сыну.

Это верно, подумал Кэррин. У сына будут все изумительные вещи, которыми изобилует дом. И в конце концов, речь идет лишь о тридцати годах, а средняя продолжительность жизни — сто пятьдесят лет.

Он расписался, увенчав подпись замысловатым росчерком.

— Отлично! — сказал Пэтис. — Между прочим, у вас в доме есть командооператор фирмы «А. Э.»?

В доме такого не было. Пэтис объяснил, что командооператор — это новинка года, величайшее достижение науки и техники. Он предназначен для выполнения всех работ по уборке и приготовлению пищи — владельцу не приходится и пальцем шевельнуть.

— Вместо того чтобы носиться весь день по дому и нажимать полдюжины разных кнопок, надо нажать лишь одну! Замечательное изобретение!

Поскольку новинка стоила всего пятьсот тридцать пять долларов, Кэррин приобрел и ее, прибавив эту сумму к долгу сына.

Что верно, то верно, думал он, провожая Пэтиса до двери. Когда-нибудь этот дом будет принадлежать Билли. Ему и его жене. Они, бесспорно, захотят, чтобы все было самое новейшее.

Только одна кнопка, подумал он. Вот это поистине сберегает время.

После ухода Пэтиса Кэррин вновь уселся в регулируемое кресло и включил стерео. Покрутив легкояти, он обнаружил, что смотреть ничего не хочется. Он откинулся в кресле и задремал.

Нечто в глубине сознания по-прежнему не давало ему покоя.

— Привет, милый! — Проснувшись, он увидел, что жена уже вернулась домой. Она чмокнула его в ухо. — Погляди-ка.

Жена купила халат-сексоусилитель фирмы «А. Э.». Его приятно поразило, что эта покупка оказалась единственной. Обычно Лила возвращалась из магазинов, нагруженная пакетами.

— Прелестный, — похвалил он.

Она нагнулась, подставляя лицо для поцелуя, и хихикнула. Эту привычку она переняла у только что вошедшей в моду популярной стереозвезды. Кэррину такая привычка не нравилась.

— Сейчас наберу ужин, — сказала она и вышла в кухню. Кэррин улыбнулся при мысли, что скоро она будет набирать блюда, не выходя из гостиной. Он снова откинулся в кресле, и тут вошел сын.

— Как дела, сынок? — тепло спросил Кэррин.

— Хорошо, — апатично ответил Билли.

— В чем дело, сынок? — Мальчик, не отвечая, смотрел себе под ноги невидящими глазами. — Ну же, расскажи папе, какая у тебя беда.

Билли уселся на упаковочный ящик и уткнулся подбородком в ладони. Он задумчиво посмотрел на отца.

— Папа, мог бы я стать мастером-наладчиком, если бы захотел?

Мистер Кэррин улыбнулся наивности вопроса. Билли попеременно хотел стать то мастером-наладчиком, то летчиком-космонавтом. Наладчики принадлежали к элите. Они занимались починкой автоматических ремонтных машин. Ремонтные машины чинят все, что угодно, но никакая машина не починит машину, которая сама чинит машины. Тут-то на сцене и появляются мастера-наладчики.

Однако вокруг этой сферы деятельности шла бешеная конкурентная борьба, и лишь очень немногим из самых способных удавалось получить дипломы наладчиков. А у мальчика, хотя он и смышлен, нет склонности к технике.

— Возможно, сынок. Все возможно.

— Но возможно ли это именно для меня?

— Не знаю, — ответил Кэррин со всей доступной ему прямотой.

— Ну и не надо, все равно я не хочу быть мастером-наладчиком, — сказал мальчик, поняв, что получил отрицательный ответ. — Я хочу стать летчиком-космонавтом.

— Летчиком-космонавтом, Билли? — вмешалась Лила, войдя в комнату. — Но ведь у нас их нет.

— Нет, есть, — возразил Билли. — Нам в школе говорили, что правительство собирается послать несколько человек на Марс.

— Это говорится уже сто лет, — сказал Кэррин, — однако до сих пор правительство к этому и близко не подошло.

— На этот раз пошлют.

— Почему ты так рвешься на Марс? — спросила Лила, подмигнув Кэррину. — На Марсе ведь нет хорошеньких девушек.

— Меня не интересуют девушки. Мне просто хочется на Марс.

— Тебе там не понравится, милый, — сказала Лила. — Это противная старая дыра, и там нет воздуха.

— Там есть воздух, хоть его и мало. Я хочу туда поехать, — угрюмо настаивал мальчик. — Мне здесь не нравится.

— Это еще что? — спросил Кэррин, выпрямляясь в кресле. — Чего ты еще хочешь? Тебе чего-нибудь не хватает?

— Нет, сэр. У меня есть все, что надо. — Когда сын называл его сэром, Кэррин знал: что-то неблагополучно.

— Послушай, сынок, в твои годы мне тоже хотелось на Марс. Меня привлекала романтика. Я даже мечтал стать мастером-наладчиком.

— Почему же ты им не стал?

— Ну, я вырос. Я понял, что есть более важные дела. Сначала я заплатил долг, доставшийся мне от отца, а потом встретил твою мать…

Лила хихикнула.

— …и захотелось создать семью. То же самое будет и с тобой. Ты выплатишь свой долг и женишься, как все люди.

Билли помолчал, откинул со лба темные волосы — прямые, как у отца, — и облизнул губы.

— Откуда у меня появились долги, сэр?

Кэррин осторожно объяснил. Он рассказал о вещах, которые необходимы для цивилизованной жизни всей семьи, и о том, сколько эти вещи стоят. Как они оплачиваются. Как появился обычай, чтобы сын, достигнув совершеннолетия, принимал на себя часть родительского долга.

Молчание Билли раздражало Кэррина. Мальчик словно упрекал его. А он-то долгие годы трудился как раб, чтобы предоставить неблагодарному щенку все прелести комфорта.

— Сынок, — резко произнес он, — ты проходил в школе историю? Хорошо. Значит, тебе известно, что было в прошлом. Войны. Тебе бы понравилось, если бы тебя заставили воевать?

Мальчик не отвечал.

— Или понравилось бы тебе гнуть спину по восемь часов в день за работой, с которой должна справляться машина? Или все время голодать? Или мерзнуть и мокнуть под дождем, не имея пристанища?

Он подождал ответа и, не дождавшись, продолжал:

— Ты живешь в самом счастливом веке, какой когда-либо знало человечество. Тебя окружают все чудеса искусства и науки. Самая утонченная музыка, лучшие книги, величайшие творения искусства — все к твоим услугам. Тебе остается лишь нажать кнопку. — Голос его смягчился. — Ну, о чем ты думаешь?

— Я просто соображаю, как же мне теперь попасть на Марс, — ответил мальчик. — Я хочу сказать — с долгами. Навряд ли можно от них отделаться.

— Конечно, нет.

— Разве что забраться в ракету зайцем.

— Но ты ведь этого не сделаешь.

— Конечно, нет, — сказал мальчик, но голосу его недоставало уверенности.

— Ты останешься здесь и женишься на очень славной девушке, — подхватила мать.

— Конечно, останусь, — отозвался Билл. — Конечно. — Он неожиданно ухмыльнулся. — Я просто так говорил насчет Марса. Просто так.

— Я очень рада, — ответила Лила.

— Забудьте о том, что я тут наболтал, — попросил Билли с вымученной улыбкой. Он встал и опрометью бросился наверх.

— Наверное, пошел играть с ракетами, — сказала Лила. — Вот чертенок.

Кэррины спокойно поужинали, а после ужина мистеру Кэррину пора было идти на работу. В этом месяце он выходил в ночную смену. Он поцеловал жену, сел в реактобиль и под оглушительный рев покатил на завод. Опознав Кэррина, автоматические ворота распахнулись. Он поставил реактобиль на стоянку и вошел внутрь здания.

Автоматические токарные станки, автоматические прессы — все автоматическое. Завод был огромный и светлый; тихо жужжали машины — они делали свое дело, и делали его хорошо.

Кэррин подошел к концу сборочного конвейера для автоматических стиральных машин: надо было принять смену.

— Все в порядке? — спросил он.

— Конечно, — ответил сменщик. — Целый год нет брака. У этих новых моделей встроенные голоса. Здесь нет сигнальной лампочки, как в старых.

Кэррин уселся на место сменщика и подождал прибытия первой стиральной машины. Работа его была воплощением простоты. Он сидел на месте, а мимо проплывали машины. Он нажимал на них кнопку и проверял, все ли в порядке. Все неизменно было в порядке. Пройдя его контроль, машины отправлялись в отдел упаковки.

На длинных роликовых салазках скользнула первая машина. Кэррин нажал пусковую кнопку на ее боку.

— Готова к стирке, — сказала стиральная машина.

Кэррин нажал выключатель и пропустил машину дальше.

Этот мальчик, подумал Кэррин. Не побоится ли он ответственности, когда вырастет? Станет ли зрелым человеком и займет ли место в обществе? Кэррин в этом сомневался. Мальчик — прирожденный мятежник.

Однако эта мысль его не особенно встревожила.

— Готова к стирке. — Прошла другая машина.

Кэррин припомнил кое-что о Миллере. Этот жизнелюб вечно толковал о других планетах, постоянно шутил, что полетит на одну из них и наведет там хоть какой-то порядок. Однако он никуда не полетел. Он покончил с собой.

— Готова к стирке.

Кэррину предстояло восемь часов работы; готовясь к ним, он ослабил ремень. Восемь часов надо нажимать кнопки и слушать, как машины заявляют о своей готовности.

— Готова к стирке.

Он нажал выключатель.

— Готова к стирке.

Мысли Кэррина блуждали где-то далеко, впрочем, его работа и не требовала особого внимания. Теперь он понял, что именно беспрерывно гнетет его.

Ему не нравилось нажимать на кнопки.

Первый день оппозиционного президента.

Навальный всегда знал, что первый день в Кремле будетдля него необычным. Но не мог даже предположить, насколько причудливым всеокажется на самом деле. Странности начались с того самого момента, когда оннаконец остался один в своем кабинете, опустился в огромное кресло и прикрылглаза, буквально на мгновение, чтобы прочувствовать момент: мечта стала реальностью,вот он, президент, сидит в своем кабинете в Кремле... 

 — Товарищ президент? Навальный резко вскинул голову. Он попросил,чтобы его не беспокоили. Он так долго представлял, как останется один, сядет в кресло,закроет глаза и прочувствует всю значимость произошедшего... Откуда взялся этотлысеющий тип, лет тридцати с небольшим, нетерпеливо наклонившийся к самомулицу?

 — Товарищ президент? 
 — Ну что там еще? — спросил Навальный. — Кто такой?
 — Водкин, товарищ президент. — ответил человек. — Сотрудник секретнойслужбы.
 — Хорошо, Водкин. Чем могу помочь?

Он даже не слышал, как этот тип вошел в комнату. Не иначе, носит туфли нарезиновой подошве. Как открылась дверь, Навальный тоже не слышал. С другой стороны,он дремал, чего и следовало ожидать от человека, которого только что избрали насамую высокую должность на планете, а может, и в Солнечной системе со всеми еекометами и астероидами.
 — Я знаю, что вы объявили сотрудникам с утра выходной, однако новогопрезидента необходимо ввести в курс дел сразу же после его появления в Кремле.Надеюсь, вы понимаете нашу спешку. Существуют чрезвычайно важныеобстоятельства, о которых мало кому известно. В подробности не посвящен дажесамый близкий круг советников и экспертов. Президент обязан знать все. Ондержит в руках все нити и принимает окончательное решение. Конечно, емутребуется совет и одобрение госдумы, но все-таки решать приходится только ему.Именно поэтому я пришел, чтобы рассказать, а лучше показать вам самый большойсекрет этой, а равно всех прошлых и будущих администраций. 

Навальный рассмеялся. 

 — Что же это за секрет? Уж не хотите ли вы познакомить меня с пришельцами?
Водкин неожиданно побледнел. 
— С вами уже кто-то беседовал, товарищ президент? 

ПРИШЕЛЬЦЫ ОБЪЯВИЛИСЬ! 

 — Что ты болтаешь? — рассердился Навальный. — Я пошутил.
 — Пришельцы — это не шутка, — возразил Водкин. — Идемте со мной, товарищпрезидент. Я отведу вас к ним.
 — Не понял?
 — Пришельцы, товарищ президент. Я хочу вас с ними познакомить.
 — В другой раз, — поморщился Навальный. — Сейчас мне не до пришельцев. Кстати,через пятнадцать минут у меня встреча с президентом Абхазии.
Водкин изобразил на лице глубокую печаль.
 — Я надеялся, товарищ президент, что мы сделаем это немедленно.
 — Как насчет следующего вторника, между десятью и одиннадцатью утра?
 — Боюсь, товарищ президент, что так долго они ждать не станут, — возразилВодкин.
Навальный рассмеялся, но, заметив, что Водкин даже не улыбается, нахмурился итоном, который можно было посчитать как шутливым, так и очень серьезным,произнес:
 — А мне все равно, станут они ждать или нет.
 — Боюсь, что не все равно, товарищ президент, — покачал головой Водкин. —Вопрос действительно не терпит отлагательств. Пожалуйста, пойдемте со мной,товарищ Навальный, вам необходимо встретиться с некоторыми людьми. Полагаю,слово "люди" в данном случае подходит лучше всего. 

Навальный нервно заерзал в кресле. Первая встреча с сотрудниками секретнойслужбы проходила совсем не так, как он предполагал. Почему раньше никто недоложил ему об этих пришельцах? Он чувствовал себя не в своей тарелке. 

 — Я хочу позвонить своим советникам, — произнес Навальный почти капризнымтоном.
 — Это было бы нежелательно, — сказал Водкин. — Переговоры с пришельцами —прерогатива исключительно президента. Вы можете посоветоваться с помощникамитолько после того, как сами ознакомитесь с проблемой. Не раньше. Информацияпредназначена только для вас. Затем вы вольны распоряжаться ею по своемуусмотрению. Слушайте меня внимательно, товарищ президент. Когда я закончу, вырешите, кому из советников можно доверить подобную тайну. Если, конечно, вывообще решитесь ее кому-либо доверить.
 — Не понимаю, из-за чего такая секретность, — проворчал президент. —Скоро поймете, товарищ президент. Пойдемте.

Похоже, Водкин прекрасно ориентировался в кабинете президента. Он подошел квысокому шкафу и открыл дверцу своим ключом. Навальный заглянул через плечосекретного агента. В шкафу на плечиках висели костюмы. Водкин отодвинул их всторону, открыв проход к стальной кабине лифта.
 — Я и не знал, что здесь такое... — пробормотал Навальный.
 — Вам не положено было этого знать, — улыбнулся Водкин. — До тех пор,пока я вам не покажу.
 — Кто установил лифт?
 — Он сделан по приказу Иосифа Виссарионовича Сталина. Предполагалось, чтопо нему можно будет спуститься в безопасное место в случае вторжения немцев вовремя Второй мировой войны. Разумеется, это был всего лишь предлог. Рабочихпривели к строжайшей присяге. Вы тоже обязаны хранить тайну.
 — Конечно, — сказал Навальный. Изнутри лифт напоминал небольшойспортивный зал. На полу валялись маты, имелась перекладина и несколькогимнастических снарядов. — Это все для видимости? — спросил Навальный.
 — Вы чрезвычайно догадливы, товарищ президент, — кивнул Водкин. Навальныйподошел к панели с кнопками, сотрудник секретной службы запер двери лифта.
 — Здесь отмечены четыре этажа, — сказал Навальный. — На какую кнопку нажимать?
 — Ни на какую, — отозвался Водкин. — Отсюда можно спуститься только вподземный гараж Кремля.
 — А мы куда направляемся?
 — Увидите. 

Водкин нажал на панель, и она отошла в сторону. За ней оказалась защищеннаяпроволочным каркасом красная кнопка. Водкин сдвинул каркас в сторону.

 — Теперь можете нажимать, товарищ президент. 

 Навальный надавил на кнопку. 

Механизм тихо загудел, лифт заскользил вначале вниз, потом куда-то вбок.Скорость стремительно нарастала.
 — Каким образом работает это устройство? — спросил Навальный.
 — Тесловые катушки, — ответил Водкин.
 — Никогда о них не слышал, — проворчал Навальный.
 — Технология держится в секрете.
 — Зачем держать в секрете то, что может хорошо работать? — удивился Навальный.
 — Это вы тоже скоро узнаете, товарищ президент.
 — Куда мы направляемся? — повторил Навальный.
 — На секретный подземный объект в Нижнем Тагиле.
 — Нижний Тагил? Но это же в нескольких тысяч миль отсюда!
 — Если точно, то от Москвы до Нижнего Тагила две тысячи семь миль. При помощимагнитной индукции мы проделаем этот путь очень быстро.
 — Вы сказали "секретный объект"?
 — Так точно, товарищ президент.
 — Я не знал, что у нас существуют секретные объекты в Нижнем Тагиле.
 — Строго говоря, у нас их там нет. У нас есть база ВВС, а на ней существуетсекретный объект. Под землей. На девятом уровне.
 — Да это целый город! — заметил Навальный.
 — Именно так, товарищ президент. Водкин нажал на кнопку, и из стен лифта выдвинулисьудобные сиденья. Еще одна кнопка отвечала за небольшой бар.
 — Все предусмотрели! — восхищенно пробормотал Навальный.
 — Здесь есть даже факс, товарищ президент. Хотя мы перемещаемся такбыстро, что он нам не понадобится.

 КАК БЫТЬ С ВТОРЖЕНИЕМ РЕПТИЛОИДОВ.

Поездка все-таки длилась довольно долго. Один раз пассажирам даже подалиобед. Бутерброды с индюшатиной показались Навальному сухими, зато пиво быловеликолепно. По крайней мере в пиве эти люди разбираются, решил он. В лифтеимелись свежие газеты. Навальный попытался скоротать время зачтением, потомрешил прикинуть, с какой же все-таки скоростью они несутся. Цифра неукладывалась в голове. Он взглянул на Водкина. Тот стоял, заложив руки заспину, и покачивался с носка на пятку. Секретный агент был человеком среднегороста,с темными волосами, короткой стрижкой и пробором на левой стороне. Впетлице темно-синего пиджака красовался цветок.
Навальный все еще не мог как следует прийти в себя. Между тем пора было задуматься.Не заговор ли это? Может, кто-то замышляет против него недоброе? Он вспомнилсвоих политических соперников. Не их ли это происки? Навальный всегда смеялсянад параноиками, страдающими особой подозрительностью. А ведь дело принимаетсерьезный оборот. Где кончается паранойя и начинается разумная осторожность?Наконец лифт плавно остановился. Водкин открыл двери. Снаружи просматривалсякакой-то коридор. Судя по всему, они находились под землей.

 — Дальше пойдем пешком, — объявил Водкин. — Сооружение транспортной системыне закончено. Думаю, вам не надо объяснять, в чем причина задержки.

 Навальный как раз ждал объяснений, но Водкин, видимо, решил, что президентдогадался сам. Вообще, для первого раза впечатлений было чересчур многовато.

 — Где мы? — резко спросил Навальный.
 — На подземной базе под городом Нижний Тагил.
 — Зачем мы сюда приехали?
 — Они хотят знать ваше решение, господин президент.
 — Какое решение? — Относительно рептилоидов. Все эти годы мы считали ихсвоими главными противниками. О страшной угрозе предупредили взбунтовавшиесярабы рептилоидов — низкорослые хероиды. Мы попытались вступить в союз свысокими блондинками с Плеяд, они очень на нас похожи. С большим трудом удалосьзаключить соглашение, но тут выяснилось, что нас опять обманули. Низкорослые хероидыоказались не такими простыми. А обитатели Плеяд не такими дружелюбными. Такчто, господин президент, необходимо решать: либо мы меняем политику, либо идемпрежним курсом... 

В КОРИДОРЕ 

Тоннель плавно изгибался, в потолок были встроены лампы. Казалось, тоннельсделан из полированного алюминия. Слышался приглушенный гул, словно за стенойработала тяжелая техника. Навальный и Водкин молча шли по тоннелю. Президентначинал по-настоящему нервничать. Не стоило отправляться сюда без охраны. ИВодкина следовало бы проверить, а не тащиться за ним, как слепому котенку. Далихотя бы день или два побыть президентом, привыкнуть к положению и людям... Онслишком легко позволил себя увести.
"Надеюсь, — подумал Навальный, — мне не придется за эторасплачиваться".
Они продолжали идти по длинному тоннелю, освещенному встроенными в потолоклампочками. Что это на полу — ковер? А может, резиновая дорожка? О чем должендумать президент, шагая по этому коридору? Как бы то ни было, пора переходить кследующей сцене. В конце тоннеля дверь. Возле нее охранник. Он очень высокий,вместо лица неразличимое бледное пятно.

 — Кто это? — шепотом спросил Навальный.
 — А, это один из Синтетических. Не волнуйтесь, они на нашейстороне.

 ОБСЛЕДОВАНИЕ НА ПРЕДМЕТ ИМПЛАНТАНТОВ

 — Одну минуту, — произнес охранник, сжимавший в руке странного вида пистолет.
 — Наши удостоверения, — сказал Водкин и протянул запаянные в пластик карточки.Охранник кивнул.
 — Теперь я должен провести внешний осмотр.
 — Его трогать нельзя! — воскликнул Водкин. — Это президент!
 — У меня приказ, — упрямо повторил охранник. — Вы же знаете, как они говорят:во вселенной Гоблинов каждый может надеть чужое лицо.
 — Это место полностью защищено от несанкционированного проникновения.
 — Так же думали и в Бобруйске. Пожалуйста, товарищ президент, не заставляйтеменя применять силу.
 — Ну, ладно, — проворчал Водкин и обернулся к Навальному: — Это всего лишьформальность, товарищ президент. Он должен проверить ваши ноздри специальным инструментом.
 — Ничего не... — выдохнул Навальный, но в следующий момент стражник подтянулего к себе, запрокинул ему голову и посветил маленьким фонариком вначале водну, а потом в другую ноздрю. Осмотрев ноздри через увеличительное стекло, онвыключил фонарик и произнес: — Вы можете проходить. Видя, что опешившийНавальный намерен устроить настоящий скандал, Водкин потащил его по коридору.
 — Что все это значит? — возмущенно выкрикивал Навальный.
 — Ищут имплантанты, товарищ президент, — объяснил Водкин. — Приборы,которые подключаются к мозгу. Их вводят через ноздри, в область оптическогонерва. 

 Навальный нахмурился.

 — Через ноздри нельзя выйти к оптическому нерву.
 — Знаю, товарищ президент. Поэтому вначале лазером просверливаютотверстие.
 — Кто этим занимается?
 — Мы точно не знаем. Вначале думали, что хероиды, но выяснилось, что мысильно преувеличиваем их возможности. По всей видимости, за этим стоят ещеболее зловещие существа, рептилоиды с Драко.
 — Кто такие хероиды? — спросил Навальный.
 — Раньше мы считали их друзьями, — сказал Водкин. — Теперь нет. Только,пожалуйста, не говорите им про мои слова.
 — Куда вы меня тащите? — Вы должны встретиться с пришельцами, господинпрезидент. 

Продолжение в комментах.

Первый День Президента

Роберт Шекли. Верный вопрос

Верный вопрос

Ответчик был построен, чтобы действовать столько, сколько необходимо, — что очень большой срок для одних и совсем ерунда для других. Но для Ответчика этого было вполне достаточно. Если говорить о размерах, одним Ответчик казался исполинским, а другим — крошечным. Это было сложнейшее устройство, хотя кое-кто считал, что проще штуки не сыскать. Кто его создал? Чем меньше о них сказано, тем лучше. Они тоже знали. Итак, они построили Ответчик — в помощь менее искушенным расам — и отбыли своим особым образом. Куда — одному Ответчику известно. Потому что Ответчику известно все. На некой планете, вращающейся вокруг некой звезды, находился Ответчик. Шло время: бесконечное для одних, малое для других, но для Ответчика — в самый раз. Внутри него находились ответы. Он знал природу вещей, и почему они такие, какие есть, и зачем они есть, и что все это значит. Ответчик мог ответить на любой вопрос, будь тот поставлен правильно. И он хотел. Страстно хотел отвечать! Что же ещё делать Ответчику? И вот он ждал, чтобы к нему пришли и спросили.


— Как вы себя чувствуете сэр? — участливо произнес Морран, повиснув над стариком.

— Лучше, -со слабой улыбкой отозвался Лингман.


Хотя Морран извел огромное количество топлива, чтобы выйти в космос с минимальным ускорением, немощному сердцу Лингмана то артачилось и упиралось, не желая трудиться, то вдруг пускалось вприпрыжку и яростно молотило в грудную клетку. В какой-то момент казалось даже, что оно вот-вот остановится, просто назло. Но пришла невесомость — и сердце заработало.


У Моррана не было подобных проблем. Его крепкое тело свободно выдерживало любые нагрузки. Однако в этом полете ему не придется их испытывать, если он хочет, чтобы старый Лингман остался в живых

— Я ещё протяну, — пробормотал Лингман, словно в ответ на невысказанный. — Протяну, сколько понадобится, чтобы узнать.

Морран прикоснулся к пульту, и корабль скользнул в подпространство, как угорь в масло.

— Мы узнаем. — Морран помог старику освободиться от привязных ремней. — Мы найдем Ответчик!

Лингман уверенно кивнул своему молодому товарищу. Долгие годы они утешали и ободряли друг друга. Идея принадлежала Лингману. Потом Морран, закончив институт, присоединился к нему. По всей Солнечной сиситеме они выискивали и собирали по крупицам легенды о древней гуманоидной расе, которая знала ответы на все вопросы, которая построила Ответчик и отбыла восвояси.

Подумать только! Ответ на любой вопрос!- Морран был физиком и не испытывал недостатка в вопросах: расширяющаяся Вселенная, ядерные силы, «новые— звезды…

— Да, — согласился Лингман.

Он подплыл к видеоэкрану и посмотрел в иллюзорную даль подпространства. Лингман был биологм и старым человеком. Он хотел задать только два вопроса.

Что такое жизнь?

Что такое смерть?


После особенно долгого периода сбора багрянца Лек и его друзья решили отдохнуть. В окресностях густо расположенных звезд багрянец всегда редел — почему, никто не ведал, — так что вполне можно было поболтать.

— А знаете, — сказал Лек, — поищу-ка, я пожалуй, этот Ответчик.

Лек говорил на языке оллграт, языке твердого решения.

— Зачем? — спросил Илм на языке звест, языке добродушного подтрунивания. — Тебе что, мало сбора багрянца?

— Да, — отозвался Лек, все ещё на языке твердого решения. — Мало.

Великий труд Лека и его народа заключался в сборе багрянца. Тщательно, по крохам выискивали они вкрапленный в материю пространства багрянец и сгребали в колоссальную кучу. Для чего — никто не знал.

— Полагаю, ты спросишь у него, что такое багрянец? — предположил Илм, откинув звезду и ложась на её место.

— Непременно,- сказал Лек. — Мы слишком долго жили в неведении. Нам необходимо осознать истинную природу багрянца и его место в мироздании. Мы должны понять, почему он правит нашей жизнью. — Для этой речи Лек воспользовался илгретом, языком зарождающегося знания.

Илм и остальные не пытались спорить, даже на языке спора. С начала времен Лек, Илм и все прочие собирали багрянец. Наступила пора узнать самое главное: что такое багрянец и зачем сгребать его в кучу?

И конечно, Ответчик мог поведать им об этом. Каждый слыхал об Ответчике, созданном давно отбывшей расой, схожей с ними.

— Спросишь у него еше что-нибудь: — поинтересовался Илм.

— Пожалуй, я спрошу его о звездах,- пожал плечами Лек. — В сущности, больше ничего важного нет.

Лек и его братья жили с начала времен, потому они не думали о смерти. Число их всегда было неизменно, так что они не думали о жизни.

Но багрянец? И куча:

— Я иду! — крикнул Лек на диалекте решения-на-грани-поступка.

— Удачи тебе! — дружно пожелали ему братья на языке величайшей привязанности.

И Лек удалился, прыгая от звезды к звезде.


Один на маленькой планете, Ответчик ожидал прихода Задающих вопросы. Порой он сам себе нашептывал ответы. То была его привилегия. Он знал.

Итак, ожидание. И было не слишком поздно и не слишком рано для любых порождений космоса прийти и спросить.

Все восемнадцать собрались в одном месте.

— Я взываю к Закону восемнадцати! — воскликнул один. И тут же появился другой, которого ещё никогда не было, порожденный Законом восемнадцати.

— Мы должны обратиться к Ответчику! — вскричал один. — Нашими жизнями правит Закон восемнадцати. Где собираются восемнадцать, там появляется девятнадцатый. Почему так?

Никто не смог ответить.

— Где я? — спросил новорожденный девятнадцатый. Один отвел его в сторону, чтобы все рассказать.

Осталось семнадцать. Стабильное число.

— Мы обязаны выяснить, — заявил другой, — почему все места разные, хотя между ними нет никакого расстояния.

Ты здесь. Потом ты там. И все. Никакого передвижения, никакой причины. Ты просто в другом месте.

— Звезды холодные, — пожаловался один.

— Почему?

— Нужно идти к Ответчику.

Они слышали легенды, знали сказания. «Некогда здесь был народ — вылитые мы! — который знал. И построил Ответчик. Потом они ушли туда, где нет места, но много расстояния—.

— Как туда попасть? — закричал новорожденный девятнадцатый, уже исполненный знания.

— Как обычно.

И восемнадцать исчезли. А один остался, подавленно глядя на бесконечную протяженность ледяной звезды. Потом исчез и он.


— Древние предания не врут, — прошептал Морран. — Вот Ответчик.

Они вышли из подпространства в указанном легендами месте и оказались перед звездой, которой не было подобных. Морран придумал, как включить её в классификацию, но это не играло ни какой роли. Просто ей не было подобных.

Вокруг звезды вращалась планета, тоже не похожая на другие. Морран нашел тому причины, но они не играли никакой роли. Это была единственная в своем роде планета.

— Пристегивайтесь сэр, — сказал Морран. — Я постараюсь приземлиться как можно мягче.


Шагая от звезды к звезде, Лек подошел к ответчику, положил его на ладонь и поднес к глазам.

— Значит, ты Ответчик.

— Да, — отозвался Ответчик.

— Тогда скажи мне, — попросил Лек, устраиваясь поудобнее в промежутке между звездами. — Скажи мне, что я есть?

— Частность, — сказал Ответчик. — Проявление.

— Брось, — обиженно проворчал Лек. — Мог бы ответить и получше… Теперь слушай. Задача мне подобных — собирать багрянец и сгребать его в кучу. Каково истинное значение этого?

— Вопрос бессмысленный, — сообщил Ответчик. Он знал, что такое багрянец и для чего предназначена куча. Но объяснение таилось в большем объяснении. Лек не сумел правильно поставить вопрос.

Лек задавал другие вопросы, но Ответчик не мог ответить на них. Лек смотрел на все по-своему узко, он видел лишь часть правды и отказывался видеть остальное. Как объяснить слепому ощущение зеленого?

Ответчик и не пытался. Он не был для этого предназначен.

Наконец Лек презрительно усмехнулся и ушел, стремительно шагая в межзвездном пространстве.

Ответчик знал. Но ему тебовался верно сформулированный вопрос. Ответчик размышлял над этим ограничением, глядя на звезды — не большие и не малые, а как раз подходящего размера.

«Правильные вопросы… Тем, кто построил Ответчик, следовало принять это во внимание, — думал Ответчик. — Им следовало предоставить мне свободу, позволить выходить за рамки узкого вопроса—.

Восемнадцать созданий возникли перед Ответчиком — они не пришли и не прилетели, а просто появились. Поеживаясь в холодном блеске звезд, они ошеломленно смотрели на подавляющую грамаду Ответчика.

— Если нет расстояния, — спросил один, — то как можно оказаться в других местах?

Ответчик з н а л, что такое расстояние и что такое другие места, но не мог ответить на вопрос. Вот суть расстояния, но она не такая, какой представляется этим существам. Вот суть мест, но она совершенно отлична от их ожиданий.

— Перефразируйте вопрос, — с затаенной надеждой посоветовал Ответчик.

— Почему здесь мы короткие, — спросил один, — а там длинные? Почему там мы толстые, а здесь худые? Почему звезды холодные?

Ответчик все это знал. Он понимал, почему звезды холодные, но не мог объяснить это в рамках понятий звезд или холода.

— Почему, — поинтересовался другой, — есть Закон восемнадцати? Почему, когда собираются восемнадцать, появляется девятнадцатый?

Но, разумеется, ответ был частью другого, большего вопроса, а его-то они и не задали.

Закон восемнадцати породил девятнадцатого, и все девятнадцать пропали.


Ответчик продолжал тихо бубнить себе вопросы и сам на них отвечал.


— Ну вот, — вздохнул Морран. — Теперь все позади.

Он похлопал Лингмана по плечу — легонько, словно опасаясь, что тот рассыплется.

Старый биолог обессилел.

— Пойдем, — сказал Лингман. Он не хотел терять времени. В сущности, терять было нечего.

Одев скафандры, они зашагали по узкой тропинке.

— Не так быстро, — попросил Лингман.

— Хорошо, — согласился Морран.

Они шли плечом к плечу по планете, отличной от всех других планет, летящей вокруг звезды, отличной от всех других звезд.

— Сюда, - указал Морран. — Легенды были верны. Тропинка, ведущая к каменным ступеням, какменные ступени — во внутренний дворик… И — Ответчик!

Ответчик представился ис белым экраном в стене. На их взгляд, он был крайне прост.

Лингман сцепил задрожавшие руки. Наступила решающая минута его жизни, всех его трудов, споров…

— Помни, — сказал он Моррану, — мы и представить не в состоянии, какой может оказаться правда.

— Я готов! — восторженно воскликнул Морран.

— Очень хорошо. Ответчик, — обратился Лингман высоким слабым голосом, — что такое жизнь?

Голос раздался в их головах.

— Вопрос лишен смысла. Под «жизнью— Спрашивающий подразумевает частный феномен, объяснимый лишь в терминах целого.

— Частью какого целого является жизнь? — спросил Лингман.

— Данный вопрос в настоящей форме не может разрешиться. Спрашивающий все ещё рассматривает «жизнь— субъективно, со своей ограниченной точки зрения.

— Ответь же в собственных терминах, — сказал Морран.

— Я лишь отвечаю на вопросы, — грустно проинес Ответчик.

Наступило молчание.

— Расширяется ли Вселенная? — спросил Морран.

— Термин «расширение— неприложим к данной ситуации. Спрашивающий оперирует ложной концепцией Вселенной.

— Ты можешь нам сказать хоть что-нибудь?

— Я могу ответить на любой правильно поставленный вопрос, касающийся природы вещей.

Физик и биолог, обменялись взглядами.

— Кажется я понимаю, что он имеет ввиду, — печально проговорил Лингман. — Наши основные допущения неверны. Все до единого.

— Невозможно! — возразил Морран. — Наука…

— Частные истины, — бесконечно усталым голосом заметил Лингман. — По крайней мере, мы выяснили, что наши заключения относительно наблюдаемых феноменов ложны.

— А закон простейшего предположения?

— Всего лишь теория.

— Но жизнь… безусловно, он может сказать, что такое жизнь? — Ясно, — медленно выговорил Морран. — Он не в состоянии ответить на наши вопросы, оперируя нашими понятиями и предположениями.

— Думаю, именно так. Он связан корректно поставленными вопросами, а вопросы эти требуют знаний, которыми мы не располагаем.

— Следовательно, мы даже не можем задать верный вопрос? — возмутился Морран. — Не верю. Хоть что-то мы должны знать. — Он повернулся к Ответчику. — Что есть смерть?

— Я не могу определить антропоморфизм.

— Смерть — антропоморфизм! — воскликнул Морран, и Лингман быстро обернулся. — Ну наконец-то мы сдвинулись с места.

— Реален ли антропоморфизм?

— Антропоморфизм можно классифицировать экспериментально как, А — ложные истины или В Частные истины — в терминах частной ситуации.

— Что здесь применимо?

— И то и другое.

Ничего более конкретного они не добились. Долгие часы они мучили Ответчик, мучили себя, но правда ускользала все дальше и дальше.

— Я скоро сойду с ума, — не выдержал Морран. — Перед нами разгадки всей Вселенной, но они откроются лишь при верном вопросе. А откуда нам взять эти верные вопросы?!

Лингман опустился на землю, привалился к каменной стене и закрыл глаза.

— Дикари — вот мы кто, — продолжал Морран, нервно расхаживая перед Ответчиком. — Представте себе бушмена, требующего у физика, чтобы тот объяснил, почему нельзя пустить стрелу в Солнце. Ученый может объяснить это только своими терминами. Как иначе?

— Ученый и пытаться не станет, едва слышно проговорил Лингман. — Он сразу поймет тщетность объяснения.

— Или вот как вы разъясните дикарю вращение Земли вокруг собственной оси, не погрешив научной точностью?

Лингман молчал.

— А, ладно… Пойдемте сэр?

Пальцы Лингмана были судорожно сжаты, щеки впали, глаза остекленели.

— Сэр! Сэр! — затряс его Морран.

Ответчик знал, что ответа не будет.


Один на планете — не большой и не малой, а как раз подходящего размера — ждал ответчик. Он не может помочь тем, кто приходит к нему, ибо даже Ответчик не всесилен.

Вселенная? Жизнь? Смерть? Багрянец? Восемнадцать?

Частные Истины, полуистины, крохи великого вопроса.

И бормочет Ответчик вопросы сам себе, верные вопросы, которые никто не может понять.

И как их понять?

Чтобы правильно задать вопрос, нужно знать большую часть ответа.