А. Мель

привет. я покажу кое-что

О̶Б̶И̶Я̶С̶Н̶И̶Т̶Е̶Л̶Н̶А̶ ̶З̶О̶П̶И̶С̶К̶А̶ ̶ 
̶ 
̶Д̶а̶р̶а̶г̶о̶й̶ ̶д̶е̶р̶е̶к̶т̶к̶р̶ ̶ш̶к̶о̶л̶е̶ ̶ 
̶У̶в̶а̶ж̶а̶м̶ы̶е̶ ̶з̶р̶и̶е̶т̶л̶и̶ ̶ 
̶П̶р̶и̶п̶а̶д̶о̶б̶н̶ы̶ ̶о̶т̶е̶ц̶ ̶ 
̶Д̶о̶р̶о̶г̶о̶ ̶д̶е̶д̶у̶ш̶к̶ ̶м̶а̶р̶о̶з̶ ̶

Дорогие уважаемые товарищи господины инквизиторы 

Проснувшись нынче утром в своей роскошной вилле в Ницце, оглядев обнаженные части тел мужчин и женщин вокруг себя, стряхнув кокаиновую пыльцу с белоснежной рубашки, я встала со своего костяного трона ̶и̶ ̶з̶а̶д̶у̶м̶а̶л̶а̶с̶ь̶ ̶о̶ ̶с̶м̶ы̶с̶л̶е̶ ̶ж̶и̶з̶н̶и̶ и решила сделать реверанс, чтобы не подумали, будто бы я разбилась на своем золотом кабриолете в попытке умчаться подальше от всех вас. 

Я бы, разумеется, в такой попытке не разбилась, да и кабриолета у меня нету, как и буржуев, которые кормили бы меня ананасами и рябчиками. 

Я должна признаться, что труд захватывает меня больше, чем регулярное сообщение моих творческих потуг с ценителем в интернет-площадке. 

Первое требует времени и одиночества, в то время как второе в азарте и похоти, мне свойственных, плодит мусор, которого в интернете и без нашей светлости пруд пруди. 

Иначе говоря, дорогой товарищ господин инквизитор, я не прихожу на проповеди лишь потому, что работаю, и пока мой труд не будет окончен, я буду продолжать гордо восседать на костяном троне в вилле в Ницце, посыпанная кокаином, как кулич сахарной пудрой, разглядывать пустым воспаленным взглядом обнаженные части тел мужчин и женщин и жалобно коситься на свой золотой кабриолет. Ввиду этого, полагаю, место, в котором все мы здесь сегодня собрались, будет иметь своей целью не столько транслировать регулярным образом контент, сколько изредка омрачаться результатами моим потуг на более-мене осмысленный, как мне хотелось бы думать, труд. 


P.S.: Свою первую сказку для Алисы Кэрролл писал год. 
P.P.S.: А это картинки из новеллы, которую я чуть позже сожгу и переделаю.

ПРО ПОДВАЛ


В этот раз что-то пошло не так.


Обычно все происходило иначе: пьяная мать снова засыпает за столом в густом кухонном чаду.


- Эй. Хочешь покажу тебе свою тайную комнату? – обращается Джуна к очередному маминому кавалеру, серьезному и приличному человеку, инженеру, так что не вздумай даже показываться ему на глаза, стыдобище, как сказала мама, приведя его в дом.


На ногах приличный человек еще держится, поэтому говорит:


- Хочу.


Глаза у него мутные и красные, взгляд зачарованной коровы; нервно скользит по дочери собутыльницы, и серьезный приличный человек, инженер, хватается за протянутую Джуной руку.


- Осторожно, ступеньки, - предупреждает она и открывает дверь в подвал.


В подвале Джуна с приличным человеком занимается тем, что, как она считает, оправдывает ее существование и облагораживает дух. В подвале Джуна узнает много нового и интересного, а приличный человек наслаждается полудремой чистого тримеперидина, который Джуна вежливо попросила у другого приличного человека, доктора медицины, который как-то раз засыпал вместе с мамой за столом в густом кухонном чаду.


Здесь есть много любопытных вещей, но ни один приличный человек еще не успел рассмотреть их как следует. На стенах в подвале висит много рисунков и схем. Их Джуна рисовала сама. Приличные люди никогда не отказывали ей в помощи при создании таких рисунков, хотя это было скорее как-то связано с тримеперидином.


Самый большой рисунок занимал целую стену. Если бы хоть один приличный человек успел разобраться в назначении подвала, он бы заметил, что на чудовищных размеров картоне намечена карта. И возможно, особенно серьезный и особенно приличный человек даже догадался бы, что это карта человеческого разума.


Джуне очень не нравилось, что на ее карте слишком много белых пятен, и маминых кавалеров она ждала с тем же трепетом, что и мама.


Благо, новых та приводила чуть ли не каждую неделю.


Но в этот раз что-то пошло не так.


Пьяная мать снова спала за столом в кухонном чаду.

- Эй. Хочешь покажу тебе свою тайную комнату? – обратилась Джуна к очередному маминому кавалеру, пропившему печень и жизнь человеку, бывшему альтисту, нынешнему алкоголику, так что делай, что хочешь, как сказала мама, приведя его в дом.


На ногах пропивший печень и жизнь человек уже не держался, и сказал:


- Твоя мать в говно. Помоги уложить ее в кровать.


Глаза у него были влажные и ясные. Глядел как упрекающий родитель прямо в глаза дочери собутыльницы.


Пропивший печень и жизнь человек, уложив храпящую мать в постель и укрыв, у порога дома сказал:


- Следи за своей мамой. Утром дай ей рассол. Ушел.


- Жаль, что тебя не будет на моей карте, - сказала Джуна, закрыв дверь.