Когда старые игры неожиданно радуют :)

Так же известен как Mangix

Глубоко в Скулящих горах, в долине, что под Разрушенным городом, древний орден Ойо веками практиковал свои ритуалы священного помутнения, соединяясь с миром духов посредством грандиозных хмельных праздников. Рожденный плотской матерью от отца-небожителя, молодой Мангикс стал первым, кто совместил в себе таланты обеих линий. Он занимался с величайшими эстетами Ордена, со временем заполучив с прилежной верностью к напиткам право соревноваться за титул Хмелевара — высшего звания во всей спиртотворческой касте. Девять дней Мангикс сражался и пил до последнего, — оба аспекта были одинаково важны — стараясь одолеть и перепить старшего мастера. Девять ночей они шатались и крутились, спотыкались и наносили удар за ударом — и так до тех пор, пока воин постарше наконец не свалился на землю в пьяном ступоре, и его соперник был наречен новым Хмелеваром. Теперь новый, молодой Хмелевар взывает к силе предков Ойо, дабы те дали ему скорость в обращении с посохом. К своим предкам-небожителям он взывает, когда пользуется магией. И, подобно всем предыдущим Хмелеварам его родины, его послали путешествовать по миру с единственной целью. В бродяжничестве он постигает просвещение сквозь принятие алкоголя, пребывая в постоянных поисках ответа на древнюю духовную загадку; пытаясь надумать ту самую мысль, которая вновь воссоединит духовный и материальный миры.

среднепост

Так же известен как Kaldr

Ancient Apparition по имени Калдр — проекция из далеких мест за пределами времени. Он возник из холодной, бесконечной пустоты, которая предшествует вселенной и ждет её конца. Калдр был, Калдр есть, Калдр будет... И тот, кого мы видим в нашем мире, хоть и кажется нам сильным и, в общем-то, является таким, всего лишь слабое увядшее эхо настоящего, вечного Калдра. Кто-то полагает, что когда космос будет отживать свои последние года, Ancient Apparition будет становиться моложе, ярче и сильней, в то время как вечность будет иссякать. И тогда его власть надо льдом остановит все материи, а образ начнет источать наполненный леденящим душу ужасом и невозможный для созерцания свет.

Так же известен как Rizzrak

Риззрак никак не мог забыть тех криков. Он работал не покладая рук и инструментов, он строил, дробил и ковал. Сон оставил его в угоду работе. Прошли месяцы с того момента, как он закрылся в мастерской своего дядюшки, и освобождение было близко как никогда. Почесав спину, Риззрак на мгновение закрыл глаза, и тут же перед ними предстали цветы, покачивающиеся на тихих волнах Бухты прорицаний, и всего мгновения оставались до того момента, как они обратятся облаком пыльцы, убивающей все живое. Риззрак встрепенулся и заработал с еще большим рвением. Часами мастерскую наполнял ритмичный стук камней: то Риззрак натачивал лезвия своих огромных пил, а в его разуме была только одна картина — картина того, как соседи погибали в мертвой хватке опутывавших здания лоз. Но потоп в Бухте прорицаний был ничем в сравнении с тем, что пустило корни в стены города. Риззрак думал, что пил-костюм сделает его сильнее, и это был последний рубеж перед поглощавшим разум страхом. Ветви, щепки и кровь. Когда город пал, Риззрак бежал от деревьев. Деревья умели ходить. Деревья умели сражаться. Деревья умели убивать. Деревья завалили ворота и заполонили город. Деревья разрушали последние укрепления Бухты прорицаний и преследовали выживших. В абсолютной тишине мастерской раздавался грохот: то Риззрак проверял каждое звено цепи и клешню на ее конце. Пил-костюм был готов. Дрожащими руками Риззрак запустил обвешанный лезвиями механизм. Кузнеца обуял страх — страх перед тем, что его ждало и с чем ему предстоит сразиться, чтобы вернуть разуму покой. Хоть пил-костюм и вытряхивал весь дух из оператора, тот знал, что ему нужно взглянуть в глаза своему страху, каким бы тот ни был, и что пора положить ему конец.