роман

дочитала простенькую но местами забавную книженцию

с бичевским окончанием, но что взять с туалетного чтива? Понравился образ одного из ГГ персонажей. Решила набросать скетчик фан артик.

Шутка минутка.

История одной аварии.

А так уместится?


Лев Николаевич Толстой. Война и мир. Том 1

* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. *
I.

-- Еh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages,
des поместья, de la famille Buonaparte. Non, je vous préviens, que si vous
ne me dites pas, que nous avons la guerre, si vous vous permettez encore de
pallier toutes les infamies, toutes les atrocités de cet Antichrist (ma
parole, j'y crois) -- je ne vous connais plus, vous n'êtes plus mon ami,
vous n'êtes plus мой верный раб, comme vous dites. [1] Ну,
здравствуйте, здравствуйте. Je vois que je vous fais peur, [2]
садитесь и рассказывайте.
Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер, фрейлина и
приближенная императрицы Марии Феодоровны, встречая важного и чиновного
князя Василия, первого приехавшего на ее вечер. Анна Павловна кашляла
несколько дней, у нее был грипп, как она говорила (грипп был тогда новое
слово, употреблявшееся только редкими). В записочках, разосланных утром с
красным лакеем, было написано без различия во всех:
"Si vous n'avez rien de mieux à faire, M. le comte (или mon prince), et
si la perspective de passer la soirée chez une pauvre malade ne vous effraye
pas trop, je serai charmée de vous voir chez moi entre 7 et 10 heures.
Annette Scherer".[3]
-- Dieu, quelle virulente sortie [4] -- отвечал, нисколько не
смутясь такою встречей, вошедший князь, в придворном, шитом мундире, в
чулках, башмаках, при звездах, с светлым выражением плоского лица. Он
говорил на том изысканном французском языке, на котором не только говорили,
но и думали наши деды, и с теми тихими, покровительственными интонациями,
которые свойственны состаревшемуся в свете и при дворе значительному
человеку. Он подошел к Анне Павловне, поцеловал ее руку, подставив ей свою
надушенную и сияющую лысину, и покойно уселся на диване.
-- Avant tout dites moi, comment vous allez, chère amie? [5]
Успокойте друга, -- сказал он, не изменяя голоса и тоном, в котором из-за
приличия и участия просвечивало равнодушие и даже насмешка.
-- Как можно быть здоровой... когда нравственно страдаешь? Разве можно
оставаться спокойною в наше время, когда есть у человека чувство? -- сказала
Анна Павловна. -- Вы весь вечер у меня, надеюсь?
-- А праздник английского посланника? Нынче середа. Мне надо показаться
там, -- сказал князь. -- Дочь заедет за мной и повезет меня.
-- Я думала, что нынешний праздник отменен. Je vous avoue que toutes
ces fêtes et tous ces feux d'artifice commencent à devenir insipides.
[6]
-- Ежели бы знали, что вы этого хотите, праздник бы отменили, -- сказал
князь, по привычке, как заведенные часы, говоря вещи, которым он и не хотел,
чтобы верили.
-- Ne me tourmentez pas. Eh bien, qu'a-t-on décidé par rapport à la
dépêche de Novosiizoff? Vous savez tout. [7]
-- Как вам сказать? -- сказал князь холодным, скучающим тоном. --
Qu'a-t-on décidé? On a décidé que Buonaparte a brûlé ses vaisseaux, et je
crois que nous sommes en train de brûler les nôtres. [8] -- Князь
Василий говорил всегда лениво, как актер говорит роль старой пиесы. Анна
Павловна Шерер, напротив, несмотря на свои сорок лет, была преисполнена
оживления и порывов.
Быть энтузиасткой сделалось ее общественным положением, и иногда, когда
ей даже того не хотелось, она, чтобы не обмануть ожиданий людей, знавших ее,
делалась энтузиасткой. Сдержанная улыбка, игравшая постоянно на лице Анны
Павловны, хотя и не шла к ее отжившим чертам, выражала, как у избалованных
детей, постоянное сознание своего милого недостатка, от которого она не
хочет, не может и не находит нужным исправляться.
В середине разговора про политические действия Анна Павловна
разгорячилась.
-- Ах, не говорите мне про Австрию! Я ничего не понимаю, может быть, но
Австрия никогда не хотела и не хочет войны. Она предает нас. Россия одна
должна быть спасительницей Европы. Наш благодетель знает свое высокое
призвание и будет верен ему. Вот одно, во что я верю. Нашему доброму и
чудному государю предстоит величайшая роль в мире, и он так добродетелен и
хорош, что Бог не оставит его, и он исполнит свое призвание задавить гидру
революции, которая теперь еще ужаснее в лице этого убийцы и злодея. Мы одни
должны искупить кровь праведника... На кого нам надеяться, я вас
спрашиваю?... Англия с своим коммерческим духом не поймет и не может понять
всю высоту души императора Александра. Она отказалась очистить Мальту. Она
хочет видеть, ищет заднюю мысль наших действий. Что они сказали
Новосильцову?... Ничего. Они не поняли, они не могут понять самоотвержения
нашего императора, который ничего не хочет для себя и все хочет для блага
мира. И что они обещали? Ничего. И что обещали, и того не будет! Пруссия уж
объявила, что Бонапарте непобедим и что вся Европа ничего не может против
него... И я не верю ни в одном слове ни Гарденбергу, ни Гаугвицу. Cette
fameuse neutralité prussienne, ce n'est qu'un piège. [9] Я верю в
одного Бога и в высокую судьбу нашего милого императора. Он спасет
Европу!... -- Она вдруг остановилась с улыбкою насмешки над своею
горячностью.
-- Я думаю, -- сказал князь улыбаясь, -- что ежели бы вас послали
вместо нашего милого Винценгероде, вы бы взяли приступом согласие прусского
короля. Вы так красноречивы. Вы дадите мне чаю?
-- Сейчас. A propos, -- прибавила она, опять успокоиваясь, -- нынче у
меня два очень интересные человека, le vicomte de MorteMariet, il est allié
aux Montmorency par les Rohans, [10] одна из лучших фамилий
Франции. Это один из хороших эмигрантов, из настоящих. И потом l'abbé Morio:
[11] вы знаете этот глубокий ум? Он был принят государем. Вы
знаете?
-- А! Я очень рад буду, -- сказал князь. -- Скажите, -- прибавил он,
как будто только что вспомнив что-то и особенно-небрежно, тогда как то, о
чем он спрашивал, было главною целью его посещения, -- правда, что
l'impératrice-mère [12] желает назначения барона Функе первым
секретарем в Вену? C'est un pauvre sire, ce baron, à ce qu'il paraît.
[13] -- Князь Василий желал определить сына на это место, которое
через императрицу Марию Феодоровну старались доставить барону.
Анна Павловна почти закрыла глаза в знак того, что ни она, ни кто
другой не могут судить про то, что угодно или нравится императрице.
-- Monsieur le baron de Funke a été recommandé à l'impératrice-mère par
sa soeur, [14] -- только сказала она грустным, сухим тоном. В то
время, как Анна Павловна назвала императрицу, лицо ее вдруг представило
глубокое и искреннее выражение преданности и уважения, соединенное с
грустью, что с ней бывало каждый раз, когда она в разговоре упоминала о
своей высокой покровительнице. Она сказала, что ее величество изволила
оказать барону Функе beaucoup d'estime, [15] и опять взгляд ее
подернулся грустью.
Князь равнодушно замолк. Анна Павловна, с свойственною ей придворною и
женскою ловкостью и быстротою такта, захотела и щелконуть князя за то, что
он дерзнул так отозваться о лице, рекомендованном императрице, и в то же
время утешить его.
-- Mais à propos de votre famille,[16] -- сказала она, --
знаете ли, что ваша дочь с тех пор, как выезжает, fait les délices de tout
le monde. On la trouve belle, comme le jour. [17]
Князь наклонился в знак уважения и признательности.
-- Я часто думаю, -- продолжала Анна Павловна после минутного молчания,
подвигаясь к князю и ласково улыбаясь ему, как будто выказывая этим, что
политические и светские разговоры кончены и теперь начинается задушевный, --
я часто думаю, как иногда несправедливо распределяется счастие жизни. За что
вам судьба дала таких двух славных детей (исключая Анатоля, вашего меньшого,
я его не люблю, -- вставила она безапелляционно, приподняв брови) -- таких
прелестных детей? А вы, право, менее всех цените их и потому их не стоите.
И она улыбнулась своею восторженною улыбкой.
-- Que voulez-vous? Lafater aurait dit que je n'ai pas la bosse de la
paterienité, [18] -- сказал князь.
-- Перестаньте шутить. Я хотела серьезно поговорить с вами. Знаете, я
недовольна вашим меньшим сыном. Между нами будь сказано (лицо ее приняло
грустное выражение), о нем говорили у ее величества и жалеют вас...
Князь не отвечал, но она молча, значительно глядя на него, ждала
ответа. Князь Василий поморщился.
-- Что вы хотите, чтоб я делал! -- сказал он наконец. -- Вы знаете, я
сделал для их воспитания все, что может отец, и оба вышли des
imbéciles.[19] Ипполит, по крайней мере, покойный дурак, а Анатоль
-- беспокойный. Вот одно различие, -- сказал он, улыбаясь более
неестественно и одушевленно, чем обыкновенно, и при этом особенно резко
выказывая в сложившихся около его рта морщинах что-то неожиданно-грубое и
неприятное.
-- И зачем родятся дети у таких людей, как вы? Ежели бы вы не были
отец, я бы ни в чем не могла упрекнуть вас, -- сказала Анна Павловна,
задумчиво поднимая глаза.
-- Je suis votre [20] верный раб, et à vous seule je puis
l'avouer. Мои дети -- ce sont les entraves de mon existence. [21]
Это мой крест. Я так себе объясняю. Que voulez-vous?... [22] -- Он
помолчал, выражая жестом свою покорность жестокой судьбе.
Анна Павловна задумалась.
-- Вы никогда не думали о том, чтобы женить вашего блудного сына
Анатоля? Говорят, -- сказала она, -- что старые девицы ont la manie des
Marieiages. [23] Я еще не чувствую за собою этой слабости, но у
меня есть одна petite personne, [24] которая очень несчастлива с
отцом, une parente à nous, une princesse [25] Болконская. -- Князь
Василий не отвечал, хотя с свойственною светским людям быстротой соображения
и памяти показал движением головы, что он принял к соображению эти сведения.
-- Нет, вы знаете ли, что этот Анатоль мне стоит 40 000 в год, --
сказал он, видимо, не в силах удерживать печальный ход своих мыслей. Он
помолчал.
-- Что будет через пять лет, если это пойдет так? Voilà l'avantage
d'être père. [26] Она богата, ваша княжна?
-- Отец очень богат и скуп. Он живет в деревне. Знаете, этот известный
князь Болконский, отставленный еще при покойном императоре и прозванный
прусским королем. Он очень умный человек, но со странностями и тяжелый. La
pauvre petite est malheureuse, comme les pierres. [27] У нее брат,
вот что недавно женился на Lise Мейнен, адъютант Кутузова. Он будет нынче у
меня.
-- Ecoutez, chère Annette, [28] -- сказал князь, взяв вдруг
свою собеседницу за руку и пригибая ее почему-то книзу. -- Arrangez-moi
cette affaire et je suis votre [29] вернейший раб à tout jamais
pan, comme mon староста m'écrit des [30] донесенья: покой-ер-п!.
Она хорошей фамилии и богата. Все, что мне нужно.
И он с теми свободными и фамильярными, грациозными движениями, которые
его отличали, взял за руку фрейлину, поцеловал ее и, поцеловав, помахал
фрейлинскою рукой, развалившись на креслах и глядя в сторону.
-- Attendez, [31] -- сказала Анна Павловна, соображая. -- Я
нынче же поговорю Lise (la femme du jeune Болконский). [32] И,
может быть, это уладится. Ce sera dans votre famille, que je ferai mon
apprentissage de vieille fille. [33]


II.


Гостиная Анны Павловны начала понемногу наполняться. Приехала высшая
знать Петербурга, люди самые разнородные по возрастам и характерам, но
одинаковые по обществу, в каком все жили; приехала дочь князя Василия,
красавица Элен, заехавшая за отцом, чтобы с ним вместе ехать на праздник
посланника. Она была в шифре и бальном платье. Приехала и известная, как la
femme la plus séduisante de Pétersbourg, [34] молодая, маленькая
княгиня Болконская, прошлую зиму вышедшая замуж и теперь не выезжавшая в
большой свет по причине своей беременности, но ездившая еще на небольшие
вечера. Приехал князь Ипполит, сын князя Василия, с Мортемаром, которого он
представил; приехал и аббат Морио и многие другие.
-- Вы не видали еще? или: -- вы не знакомы с ma tante? [35] --
говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к
маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из другой комнаты, как скоро
стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя глаза с гостя
на ma tante, [36] и потом отходила.
Все гости совершали обряд приветствования никому неизвестной, никому
неинтересной и ненужной тетушки. Анна Павловна с грустным, торжественным
участием следила за их приветствиями, молчаливо одобряя их. Ma tante каждому
говорила в одних и тех же выражениях о его здоровье, о своем здоровье и о
здоровье ее величества, которое нынче было, слава Богу, лучше. Все
подходившие, из приличия не выказывая поспешности, с чувством облегчения
исполненной тяжелой обязанности отходили от старушки, чтобы уж весь вечер ни
разу не подойти к ней.
Молодая княгиня Болконская приехала с работой в шитом золотом бархатном
мешке. Ее хорошенькая, с чуть черневшимися усиками верхняя губка была
коротка по зубам, но тем милее она открывалась и тем еще милее вытягивалась
иногда и опускалась на нижнюю. Как это всегда бывает у
вполне-привлекательных женщин, недостаток ее -- короткость губы и
полуоткрытый рот -- казались ее особенною, собственно ее красотой. Всем было
весело смотреть на эту, полную здоровья и живости, хорошенькую будущую мать,
так легко переносившую свое положение. Старикам и скучающим, мрачным молодым
людям, смотревшим на нее, казалось, что они сами делаются похожи на нее,
побыв и поговорив несколько времени с ней. Кто говорил с ней и видел при
каждом слове ее светлую улыбочку и блестящие белые зубы, которые виднелись
беспрестанно, тот думал, что он особенно нынче любезен. И это думал каждый.
Маленькая княгиня, переваливаясь, маленькими быстрыми шажками обошла
стол с рабочею сумочкою на руке и, весело оправляя платье, села на диван,
около серебряного самовара, как будто все, что она ни делала, было part de
plaisir [37] для нее и для всех ее окружавших.
-- J'ai apporté mon ouvrage, [38] -- сказала она, развертывая
свой ридикюль и обращаясь ко всем вместе.
-- Смотрите, Annette, ne me jouez pas un mauvais tour, -- обратилась
она к хозяйке. -- Vous m'avez écrit, que c'était une toute petite soirée;
voyez, comme je suis attifée. [39]
И она развела руками, чтобы показать свое, в кружевах, серенькое
изящное платье, немного ниже грудей опоясанное широкою лентой.
-- Soyez tranquille, Lise, vous serez toujours la plus jolie,
[40] -- отвечала Анна Павловна.
-- Vous savez, mon mari m'abandonne, -- продолжала она тем же тоном,
обращаясь к генералу, -- il va se faire tuer. Dites moi, pourquoi cette
vilaine guerre, [41] -- сказала она князю Василию и, не дожидаясь
ответа, обратилась к дочери князя Василия, к красивой Элен.
-- Quelle délicieuse personne, que cette petite princesse!
[42] -- сказал князь Василий тихо Анне Павловне.
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный, толстый молодой человек
с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с
высоким жабо и в коричневом фраке. Этот толстый молодой человек был
незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухого,
умиравшего теперь в Москве. Он нигде не служил еще, только что приехал из-за
границы, где он воспитывался, и был в первый раз в обществе. Анна Павловна
приветствовала его поклоном, относящимся к людям самой низшей иерархии в ее
салоне. Но, несмотря на это низшее по своему сорту приветствие, при виде
вошедшего Пьера в лице Анны Павловны изобразилось беспокойство и страх,
подобный тому, который выражается при виде чего-нибудь слишком огромного и
несвойственного месту. Хотя, действительно, Пьер был несколько больше других
мужчин в комнате, но этот страх мог относиться только к тому умному и вместе
робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в
этой гостиной.
-- C'est bien aimable à vous, monsieur Pierre, d'être venu voir une
pauvre malade, [43] -- сказала ему Анна Павловна, испуганно
переглядываясь с тетушкой, к которой она подводила его. Пьер пробурлил
что-то непонятное и продолжал отыскивать что-то глазами. Он радостно, весело
улыбнулся, кланяясь маленькой княгине, как близкой знакомой, и подошел к
тетушке. Страх Анны Павловны был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав
речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее. Анна Павловна
испуганно остановила его словами:
-- Вы не знаете аббата Морио? он очень интересный человек... -- сказала
она.
-- Да, я слышал про его план вечного мира, и это очень интересно, но
едва ли возможно...
-- Вы думаете?... -- сказала Анна Павловна, чтобы сказать что-нибудь и
вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную
неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он
остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он,
нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне,
почему он полагал, что план аббата был химера.
-- Мы после поговорим, -- сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась
к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться,
готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин
прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по
заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий
звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход,
так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к
замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или
перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но
среди этих забот все виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо
поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось
около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера,
воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он
видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у
него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он все боялся
пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и
изящные выражения лиц, собранных здесь, он все ждал чего-нибудь особенно
умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он
остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.


III.


Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не
умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая
дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе,
общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат;
в другом, молодом, красавица-княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая,
румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В
третьем Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек,
очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно
предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился.
Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель
подает как нечто сверхъестественно-прекрасное тот кусок говядины, который
есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер
Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как
что-то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об
убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от
своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
-- Ah! voyons. Contez-nous cela, vicomte, [44] -- сказала Анна
Павловна, с радостью чувствуя, как чем-то à la Louis XV [45]
отзывалась эта фраза, -- contez-nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна
сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
-- Le vicomte a été personnellement connu de monseigneur, [46]
-- шепнула Анна Павловна одному. -- Le vicomte est un parfait conteur,
[47] -- проговорила она другому. -- Comme on voit l'homme de la
bonne compagnie, [48] -- сказала она третьему; и виконт был подан
обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем
блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
-- Переходите сюда, chère Hélène, [49] -- сказала Анна
Павловна красавице-княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого
кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой
вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею
белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч,
глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и
прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя
каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой,
по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала,
подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней
заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою
несомненную и слишком сильно и победительно-действующую красоту. Она как
будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle
personne! [50] говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем-то необычайным, виконт пожал плечами и о
опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его все
тою же неизменною улыбкой.
-- Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire,
[51] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным
что-либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела
прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от
давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на
которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз
складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась
на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на
лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен
перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
-- Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage,[52] --
проговорила она. -- Voyons, à quoi pensez-vous? -- обратилась она к князю
Ипполиту: -- apportez-moi mon ridicule.[53]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и,
усевшись, весело оправилась.
-- Теперь мне хорошо, -- приговаривала она и, попросив начинать,
принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к
ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [54] поражал своим необыкновенным
сходством с сестрою-красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство,
он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры,
но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною
улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то
же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную
брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот -- все сжималось
как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда
принимали неестественное положение.
-- Ce n'est pas une histoire de revenants? [55] -- сказал он,
усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто
без этого инструмента он не мог начать говорить.
-- Mais non, mon cher, [56] -- пожимая плечами, сказал
удивленный рассказчик.
-- C'est que je déteste les histoires de revenants, [57] --
сказал он таким тоном, что видно было, -- он сказал эти слова, а потом уже
понял, что они значили.
Из-за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень
ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в
панталонах цвета cuisse de nymphe effrayée, [58] как он сам
говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [59] рассказал очень мило о том ходившем тогда
анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m-lle
George, [60] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся
тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом,
Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился
во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте
впоследствии за это-то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники
вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
-- Charmant, [61] -- сказала Анна Павловна, оглядываясь
вопросительно на маленькую княгиню.
-- Charmant, -- прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу,
как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать
работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал
продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для
нее молодого человека, заметила, что он что-то слишком горячо и громко
говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно,
Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и
аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека,
развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно
слушали и говорили, и это-то не понравилось Анне Павловне.
-- Средство -- Европейское равновесие и droit des gens, [62]
-- говорил аббат. -- Стоит одному могущественному государству, как Россия,
прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего
целью равновесие Европы, -- и она спасет мир!
-- Как же вы найдете такое равновесие? -- начал было Пьер; но в это
время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца
о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и
приняло оскорбительно притворно-сладкое выражение, которое, видимо, было
привычно ему в разговоре с женщинами.
-- Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности
женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о
климате, -- сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения
присоединила их к общему кружку.
IV.

В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой
князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был
небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими
чертами. Все в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого
мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою,
оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы,
но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень
скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены,
казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо,
он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел все
общество.
-- Vous vous enrôlez pour la guerre, mon prince? [63] --
сказала Анна Павловна.
-- Le général Koutouzoff, -- сказал Болконский, ударяя на последнем
слоге zoff, как француз, -- a bien voulu de moi pour aide-de-camp...
[64]
-- Et Lise, votre femme? [65]
-- Она поедет в деревню.
-- Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
-- André, [66] -- сказала его жена, обращаясь к мужу тем же
кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, -- какую историю нам
рассказал виконт о m-lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя
Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел
к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в
гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав
улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно-доброй и приятной улыбкой.
-- Вот как!... И ты в большом свете! -- сказал он Пьеру.
-- Я знал, что вы будете, -- отвечал Пьер. -- Я приеду к вам ужинать,
-- прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой
рассказ. -- Можно?
-- Нет, нельзя, -- сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая
знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что-то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с
дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
-- Вы меня извините, мой милый виконт, -- сказал князь Василий
французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал.
-- Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и
прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, --
сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между
стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел
почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она
проходила мимо него.
-- Очень хороша, -- сказал князь Андрей.
-- Очень, -- сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне
Павловне.
-- Образуйте мне этого медведя, -- сказал он. -- Вот он месяц живет у
меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому
человеку, как общество умных женщин.


V.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она
знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде
с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее
исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее
выражало только беспокойство и страх.
-- Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? -- сказала она, догоняя
его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о). --
Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу
привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал
пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно
улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
-- Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в
гвардию, -- просила она.
-- Поверьте, что я сделаю все, что могу, княгиня, -- отвечал князь
Василий, -- но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к
Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий
России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи.
Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему
единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась
и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю
виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда-то красивое лицо ее
выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась
и крепче схватила за руку князя Василия.
-- Послушайте, князь, -- сказала она, -- я никогда не просила вас,
никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к
вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду
считать вас благодетелем, -- торопливо прибавила она. -- Нет, вы не
сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon
enfant que vous аvez été, [67] -- говорила она, стараясь улыбаться,
тогда как в ее глазах были слезы.
-- Папа, мы опоздаем, -- сказала, повернув свою красивую голову на
античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.
Но влияние в свете есть капитал, который надо беречь, чтоб он не исчез.
Князь Василий знал это, и, раз сообразив, что ежели бы он стал просить за
всех, кто его просит, то вскоре ему нельзя было бы просить за себя, он редко
употреблял свое влияние. В деле княгини Друбецкой он почувствовал, однако,
после ее нового призыва, что-то вроде укора совести. Она напомнила ему
правду: первыми шагами своими в службе он был обязан ее отцу. Кроме того, он
видел по ее приемам, что она -- одна из тех женщин, особенно матерей,
которые, однажды взяв себе что-нибудь в голову, не отстанут до тех пор, пока
не исполнят их желания, а в противном случае готовы на ежедневные,
ежеминутные приставания и даже на сцены. Это последнее соображение
поколебало его.
-- Chère Анна Михайловна, -- сказал он с своею всегдашнею
фамильярностью и скукой в голосе, -- для меня почти невозможно сделать то,
что вы хотите; но чтобы доказать вам, как я люблю вас и чту память покойного
отца вашего, я сделаю невозможное: сын ваш будет переведен в гвардию, вот
вам моя рука. Довольны вы?
-- Милый мой, вы благодетель! Я иного и не ждала от вас; я знала, как
вы добры.
Он хотел уйти.
-- Постойте, два слова. Une fois passé aux gardes... [68] --
Она замялась: -- Вы хороши с Михаилом Иларионовичем Кутузовым, рекомендуйте
ему Бориса в адъютанты. Тогда бы я была покойна, и тогда бы уж...
Князь Василий улыбнулся.
-- Этого не обещаю. Вы не знаете, как осаждают Кутузова с тех пор, как
он назначен главнокомандующим. Он мне сам говорил, что все московские барыни
сговорились отдать ему всех своих детей в адъютанты.
-- Нет, обещайте, я не пущу вас, милый, благодетель мой...
-- Папа! -- опять тем же тоном повторила красавица, -- мы опоздаем.
-- Ну, au revoir, [69] прощайте. Видите?
-- Так завтра вы доложите государю?
-- Непременно, а Кутузову не обещаю.
-- Нет, обещайте, обещайте, Basile, [70] -- сказала вслед ему
Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда-то, должно быть,
была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все
старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то
же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась
к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что
слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
-- Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan?
[71] -- сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comédie des peuples
de Gênes et de Lucques, qui viennent présenter leurs voeux à M. Buonaparte
assis sur un trône, et exauçant les voeux des nations! Adorable! Non,
mais c'est à en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la
tête. [72]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
-- "Dieu me la donne, gare à qui la touche", -- сказал он (слова
Бонапарте, сказанные при возложении короны). -- On dit qu'il a été très beau
en prononçant ces paroles, [73] -- прибавил он и еще раз
повторил эти слова по-итальянски: "Dio mi la dona, guai a chi la tocca".
-- J'espère enfin, -- продолжала Анна Павловна, -- que ça a été
la goutte d'eau qui fera déborder le verre. Les souverains ne peuvent plus
supporter cet homme, qui menace tout. [74]
-- Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, -- сказал виконт
учтиво и безнадежно: -- Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis
XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, -- продолжал он
одушевляясь. -- Et croyez-moi, ils subissent la punition pour leur trahison
de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs
complimenter l'usurpateur. [75]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит,
долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем
телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей,
рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким
значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
-- Bâton de gueules, engrêlé de gueules d'azur -- maison
Condé,[76] -- говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
-- Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, -- продолжал
виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле,
лучше всех ему известном, следящего тольк