Эколюмпены
Ненаучная диссертация на тему: «Основной Миф аборигенов Прихоперья о борьбе светлого бога Чернозема с хтоническим божеством Никелем в эпоху позднего Путина»
Так получилось, что, в силу разногласий внутри редакции, «Новая газета» опубликовала только половину этой статьи, посвященной, на мой взгляд, одному из важных событий, которые происходят в России: «антиникелевым» выступлениям в Воронежской области. Была опубликована собственно описательная часть, которая рассказывает о повсеместно господствующем в Прихоперье убеждении, что никель «радиоактивен», «заразен», что от него уже в этом году погибли помидоры и что тот, кто в этом сомневается, есть представитель жидомасонов.
Во второй части статьи содержатся соображения, как именно романтические представления рафинированных экологистов о том, что в «природе ничего нельзя менять», стали боевой философией воинствующих люмпенов и чем это грозит в дальнейшем России. Тем, кто читал первую часть в «Новой», рекомендую сразу начать со второй части.
Погром
В мае 2012 г. Уральская горно-металлургическая компания (УГМК), принадлежащая Искандеру Махмудову и Андрею Козицыну, выиграла конкурс на два медно-никелевых месторождения в Воронежской области. Ее основной конкурент — «Норильский никель» — этот конкурс проиграл, во многом потому, что УГМК еще до конкурса скупила все земли, находящиеся над месторождением.
Несмотря на выигранный конкурс, УГМК подписала контракт об освоении месторождения только в декабре 2012-го, в основном, видимо, из-за противодействия «Норникеля». Одновременно в области началось экологическое движение против разработки месторождения, которое возглавил московский пиарщик Константин Рубахин, бывший в свое время членом команды Марата Гельмана и помощником депутата Ильи Пономарева. Константин Рубахин, дом которого находится в воронежской деревушке Алферово, утверждает, что он продал квартиру в Праге за 150 тыс. долларов, чтобы финансировать борьбу против добычи руды.
8 февраля 2013 года бурильщики УГМК впервые выехали в поле, чтобы приступить к бурению гидрологических скважин. Их встретили Рубахин и казаки. Валерия Копейкина, гендиректора «Воронежгеологии», и его брата избили нагайками под крики «бей жидов».
«Они сами себя избили», — полагает присутствовавший при начале событий атаман Игорь Житенев из Новохоперска. В миру Житенев называет себя бизнесменом, но лет десять назад из троих его партнеров двое погибли, а третьего взорвали.
УГМК наняла для охраны ЧОП и поставила забор, но 10 марта толпа разметала забор и снова ворвалась к геологам. Атаман Валерий Телегин из Борисоглебска — «в говнищу пьяный и ранее судимый», по словам начальника ЧОПа Максима Голяндрина — объявил, что дает оккупантам три дня сроку, чтобы убраться, «а после этого каждый казак сам знает, что делать».
На Телегина завели дело. Он тут же струхнул и написал покаянное письмо. Его бывшие соратники утверждают, что это его УГМК наняла, чтобы скомпрометировать мирный протест.
Лагерь пришлось обнести проволокой, а толпа стала эндемической. Казаки угрожали бурильщикам; священник прочитал по ним отходную, а женщины посыпали землю солью и читали заговоры. На территорию лагеря подкинули плакат с фотографиями бурильщиков, исколотыми, в соответствии с древними законами симпатической магии, иголками.
13 мая погромщики перегородили путь машинам с едой. Началась потасовка, полиция не вмешивалась. На видео видно, как, когда ворота наконец открылись, чтобы пропусить машины, погромщики начали рваться на территорию лагеря. Охранники успели захлопнуть ворота, двое погромщиков остались внутри. Один перелетел через сетку сам, другому порядочно напинали.
Константин Рубахин тут же заявил, что ЧОП избил мирных экологов.
Мирные экологи собрались тем же вечером, стали выламывать кирпичи с руины доисторческого коровника напротив забора и закидывать ими рабочих поверх бездействующего ментовского оцепления. По словам Константина Рубахина, это рабочие закидывали кирпичами мирных экологов.
— Константин, — не выдерживаю я и киваю на сидящего рядом со мной Дениса Арапова, корреспондента ВГТРК, — мы оба были в лагере. Мы видели, что развалина, с которой брали кирпичи, находится там, где стояла толпа.
— А они заранее нанесли в свой лагерь кирпичи и кидали, — объясняет Рубахин.
Перед митингом против «новых фашистов», назначенным на 22 июня, в администрации губернатора было совещание. УГМК предупреждала, что будет погром, и просила усилить милицейскую охрану.
Охрана не была усилена. Погром был. Пока толпа ломала забор, устроенный геологами для защиты отпредыдущих погромщиков, хорошо организованные люди на квадроциклах и с масками на лицах проскочили вперед и подожгли вышки.
Казак Валерий Давыдов из Урюпинска, присутствовавший на митинге, объясняет мне, что УГМК подожгла себя сама.
То, что происходит в Прихоперье, — это холерный бунт. Погром. Врачи отравили колодцы, и поэтому у нас холера. Евреи отравили колодцы, и поэтому у нас чума. Проклятых фашистов надо жечь, но они жгут себя сами, чтобы скомпрометировать наш мирный протест.
И, как и всякий погром, он немыслим без импотенции или соучастия властей. Губернатор Гордеев бездействует. У губернатора Гордеева из базы данных исчезла диссертация (которая очень интересует диссертгейтовцев), и брата его шофера недавно поймали с двумястами миллионами рублей в мешках из-под сахара.
Куда ж губернатору действовать? Это ж ядерный путинский электорат. Это он ходит с иконами и рассказывает, что у него уже помидоры померли от радиации!
Если это — будущее российских протестов, то я теперь верный путинец.
Бобрышев и бурый медведь
Когда, через три дня после погрома, я приезжаю в лагерь, начальник участка Бобрышев отказывается со мной встречаться. Закрывшись в вагончике, он дважды высылает гонца сказать, что лежит голый под одеялом и спит.
Я отстраняю гонца и захожу в вагончик. Бобрышев лежит, укрывшись одеялом с головой.
— Николай Викторович, — говорю я, — я понимаю ваши чувства, но общение с корреспондентами отныне является частью ваших профессиональных обязанностей.
Бобрышев высовывает голову из-одеяла и начинает орать. В процессе ора он вылезает все больше, сначала по шею, потом по плечи, потом по грудь, и в конце концов усаживается на койке, грузный, полуголый, совершенно взбешеный. Ор превращается в интервью.
— Что же это такое? — орет Бобрышев.
Он тридцать пять лет бурит. Он бурил в колхозах воду, и его встречали хлебом-солью. В Казахстане ему подарили 15 баранов. За 35 лет работы ему дважды приходилось ставить вокруг буровой забор: один раз на Камчатке от бурых медведей, другой раз в Прихоперье от местного населения.
— Даже медведь, — орет Бобрышев, — когда подойдет к забору, там ленточка такая, и 10 вольт пропущено, он сунет нос, его шибанет, он второй раз не сунется, а тут!
— Если мы тут нарушаем закон, — продолжает Бобрышев, — надо запретить бурение и выставить нас, а если мы не нарушаем закон, значит, они погромщики. Значит, надо арестовывать их! Почему полиция бездействует?
Почему у него угнали трактор, перевернули машины, сожгли вышки? Чем виноваты его рабочие, у которых толпа уничтожила всю их зарплату, разбросав керн (бурильщики уже прошли 400 метров, а зарплата бурильщика зависит от метров вынутого керна)?
— Но ведь они боятся за свою землю, — осторожно говорю я, — они говорят, что тут будет депрессионная воронка, от которой пересохнет Аральское море.
Депрессионная воронка! — орет Бобрышев. — Он пятью пять не знает, сколько будет, зато выучил про «депрессионную воронку»!
Мифология
Я приезжаю на третий день после беспорядков в деревню Алферовка вместе с Константином Рубахиным. Рубахин с апреля звал меня приехать, благо многотысячные народные протесты были мне крайне любопытны. Я еще не знала, что увижу.
Места, действительно, невероятной красоты.
Константин останавливает машину у дуба, которому, по его словам, 600 лет, и картинно стоит, прижавшись телом к его стволу. Потом он отвозит нас на берег величавого Хопра — крутой откос под нами, песчаная коса напротив, и идет по пахучему разнотравью, нежно лаская травы и время от времени демонстрируя осведомленность в их названиях.
В покосившемся отчем домике, в котором живет Константин, по прихожей прыгает хромой клест, и его тетушка печет нам на завтрак тающие во рту блины с вареньем из местной земляники и изумительными домашними сливками.
Перед завтраком я выхожу на пробежку. Возле соседнего дома я встречаю местную жительницу. У нее испитое лицо, фингал под глазом, а во рту не хватает половины желтых зубов. «А вы за никель или против?» — спрашиваю я.
— Против.
— А почему?
— Он радиоактивный.
Это меня несколько озадачивает:
— Если никель радиоактивный, как же пользуетесь деньгами? У нас монеты сделаны из никелевого сплава.
Ответ меня убивает наповал:
— А денег-то, — говорит моя собеседница, — мы в руках, почитай, и не держим.
— А рабочие места?
— Да какая мне работа! — машет рукой собеседница, и, приглядевшись, я понимаю, что она права: ей не светит ни эта работа, ни любая другая.
На протяжении последующих двух дней я коллекционирую разнообразные местные поверья, которые аборигены Прихоперья связывают с никелем. Я чувствую себя этнографом, собирающим материал для диссертации на тему: «Мифологические представления туземцев Прихоперья о борьбе светлого бога Чернозема с хтоническим божеством Никелем».
Типичные ответы на вопрос «Что вам не нравится в никеле?» звучат так: «Все»; «Это все знают»; «А чего вы спрашиваете? Вы что, шпионка?»; «Мы тут все вымрем»; «Будут дети рождаться с тремя ногами»; «Он заразен»; «Он радиоактивен»; «Здесь на самом деле не никель, а уран»; «Вода уйдет, вся Россия погибнет».
Сотрудница алферовского дома для психов разъяснила мне хорошо поставленным тоном, что в случае бурения нарушится целостность земной платформы, сдвинется ось и начнутся землетрясения.
Сначала мне казалось, что степень мифологичности объяснений зависит от уровня социальной интегрированности корреспондента, но потом я поняла, что степень мифологичности зависит не от социального статуса, а от количества респондентов в данной точке пространства.
Если респондент-одиночка способен разговаривать если не здраво, то спокойно, то, влившись в толпу, он начинает орать. Так, от толпы женщин-респондентов, собравшихся на ступенях местной полиции утром 26-го числа, я узнала, что УГМК уже отравила радиацией помидоры и что это УГМК разоряла район в течение предшествующих 20 лет.
Но самое важное заключается в том, что толпа обладает способностью давать одновременно противоречивые ответы, которые, однако, означают одно и то же.
Так, в ответ на попытку уточнить, кто же все-таки ломал забор 22 июня, двое респондентов одновременно ответили: «Его никто не ломал» и «Его надо было сломать».
В ответ на попытку уточнить, точно ли господствующая в районе нищета вызвана происками УГМК, готовившейся к уничтожению чернозема и вывозу стратегического сырья за рубеж, ответы трех респондентов одновременно прозвучали так: «Развалили район, специально готовились к этому!»; «Молодая женщина такую хрень говорит!»; «Покажите документы!».
Респонденты из полиции или администрации либо отказывались отвечать («я лицо должностное»), либо были против никеля.Один из полицейских предварительно убедился, что у меня и моего спутника отсутствуют технические средства записи, после чего отказался отвечать на вопрос.
Из общей картины выбивались несколько ответов, полученных от людей, обладающих высоким социальным статусом или занимающихся бизнесом.
Так, урюпинский казак Валерий Давыдов, владелец коммерческой недвижимости в Питере, объяснил беды от никеля так: «Шахта проходит через шесть водоносных слоев. Два из них содержат йодисто-бромистый рассол. Степень его концентрации такова, что даже при разведочном бурении возможно засоление почвы».
Респондент Владимир Поленов, 26-летний фермер, успешно выращивающий в 25 км от места будущих разработок цветочную рассаду и только что взявший кредит в «Промсвязьбанке» под 28% годовых, выразил опасения, что депрессионная воронка, образующаяся при бурении, приведет к нехватке воды, из-за чего его теплицы разорятся.Примечательно, что респондент не употреблял фраз типа «все растащили» и даже не жаловался на трудности с бизнесом.
Азербайджанец Талыб (приписной казак, по словам присутствовавших казаков) имеет в 30 км от будущего месторождения пасеку. Он опасается, что пыль, поднявшаяся с хвостохранилища, сделает его мед менее конкурентоспособным.
Респонденты Поленов и Талыб были единственными молодыми людьми, которых я встретила на митинге. Всем остальным было за 50. Либо они не работали вовсе, либо занимались, в прибавление к пенсии,subsistencefarming: держали пару-тройку свиней, корову, плели пуховые платки.
Как я уже отметила, степень мифологичности ответов полностью асоциальных респондентов (живущих только на пособия) и респондентов, ведущих натуральное хозяйство, не отличались между собой. Ключевая разница была не в степени социализации респондента, а в количестве респондентов на единицу площади. Иными словами, в том, отвечал тебе человек — или толпа.
Храбрый атаман Телегин
Из Новохоперска мы (т.е. я и спецкор «КП» Владимир Ворсобин) едем в Борисоглебск — умирающий пыльный городок в 60 км от месторождения.
Там нас ждет атаман Валерий Телегин — тот самый, который 10 марта «давал три дня сроку» оккупантам, а по заведении уголовного дела потек, раскаялся и написал покаянное письмо, в котором сообщил, что «нас провоцировали чужаки из Москвы и ряженые казаками торгаши из Урюпинска», за что и был раскоронован.
Телегин сообщает нам, что встретит нас на главной площади около казачьего штаба, и мы случайноподкладываем ему свинью: разговор о встрече в штабе слышат другие борисоглебские казаки.
Поэтому, когда мы подходим к штабу, Телегина встречает небольшая, но очень недоброжелательно настроенная толпа. В руках одного из казаков неизбежная нагайка. Выясняется, что после того как Телегина раскороновали, у него отобрали ключи, но он как-то раздобыл дубликат с помощью ментов и теперь хочет проникнуть в штаб.
Телегин ретируется от нагайки, и наша встреча с атаманом переносится в ближайшее кафе. Там Телегин рассказывает нам, что появление письма является результатом деятельности определенных деструктивных сил, которые хотят уничтожить единство казацкого движения и вывести из игры его выдающегося лидера Валерия Телегина.
— Так вы писали письмо или нет? — пытается уточнить Ворсобин.
— Я не буду отвечать на этот вопрос, — с достоинством изрекает выдающийся лидер.
За дверями кабинетика, где мы беседуем, его уже ждут: толпа жаждущих расправы казаков только вспухла. Телегин снова сбегает, предварительно вызвав милицию, а мы перемещаемся в штаб.
Там мы снова слушаем краткое изложение Основного Новохоперского Мифа о попытке уничтожения страшным хтоническим божеством по имени Никель светлого бога по имени Чернозем. По мнению наших собеседников, в Прихоперье надо развивать сельское хозяйство, потому что здешние места «кормят всю Россию и мир».
Ни один из этих людей не является бизнесменом, большая часть безработные и пенсионеры. Единственный человек, который имеет некое отношение к сельскомухозяйству — это Владимир Козин из «Стопникеля». Раньше он был госинспектором.
— А почему вы не стали фермером? — спрашиваю я его.
— У меня нет агротехнического образования, — отвечает г-н Козин.
Генезис
Большой интерес исследователей Основного Мифа Прихоперья вызывает вопрос о генезисе данного комплекса верований.
Одни исследователи справедливо указывают, что само названиеNickelпроисходит от немецкого имени злого горного духа, подкидывавшего искателям мышьяково-никелевый блеск, т.е. медную обманку.
Другие полагают, что всему виной был «Норникель», проигравший конкурс и обратившийся к депутату Илье Пономареву, помошником которого в этот момент и состоял Рубахин. Нечто подобное высказывали такие разные по своей направленности специалисты, как В.В. Путин (на Селигере) и А. Навальный (в частном разговоре с автором).
В поддержку данной точки зрения следует отметить одно бросающееся в глаза обстоятельство: «Норникель» — единственный, кто заинтересован в тотальном уничтожении проекта. «Норникель» производит 220 тыс. тонн никеля в год и совершенно не заинтересован, чтобы кто-то производил еще 60 тыс. тонн. Поэтому стратегия, поощряемая им, может быть сколь угодно деструктивной.
Наконец, третьи – в частности сотрудники ЧОПа, которым досталось кирпичами — опять же в частных разговорах с автором высказывали мнение, что всему виной «белоленточники» и финансирование из-за рубежа с целью подорвать конкурентную базу российской промышленности.
Автор этих строк полагает, что вопрос генезиса Основного Мифа не имеет большого значения. В конечном итоге это вопрос о статусе пломбированного вагона. Какую роль пломбированный вагон сыграл в Октябрьском перевороте? Ответ: возможно, он без него и не случился бы, но глупо сводить Октябрьскую революцию к пломбированному вагону.
Совершенно очевидно, что даже если г-н Рубахин, который последние месяцы живет в деревне Алферовка, с сортиром во дворе и клестом в прихожей, вдруг будет куплен УГМК, то он не сможет объяснить местному населению, что евреи не едят христианских младенцев и врачи не отравляли колодцы с целью вызвать чуму.
Это, собственно, одна из причин, по которой УГМК никогда не будет покупать Рубахина, а Рубахин никогда ей не продастся. Ценность товара под названием «Рубахин» для обеих сторон сделки различна. В настоящий момент Рубахин является Главным Жрецом, защищающим Чернозем от хтонического божества Никеля, и этот статус, несмотря на значительные ритуальные ограничения, налагаемые на жреца (посещение сортира во дворе, плохая сотовая связь и пр.), дает огромную власть. Статус пророка, в отличие от должности пиарщика, не подлежит монетизации.
Возможно, этим же обстоятельством — отсутствием предмета торга — объясняется необычайное озлобление ряда казаков. Ведь в Прихоперье на одного казака приходится пять атаманов, в связи с чем покупка каждого отдельного атамана контрпродуктивна. Это как платить террористам выкуп за заложников — только увеличивает число желающих.
Но вообще ключевым фактором в этой истории является не наличие пломбированного вагона, а импотенция властей.
Сортир
Во дворе атамана Игоря Житенева стоит сортир.
Российского человека сортиром удивить трудно. Он видел его во всех видах и ракурсах: дощатую будку в огороде, солдатский нужник над ямой и даже выносной неотапливаемый сортир в аэропорту города Новый Уренгой, где зимой минус пятьдесят и плевки замерзают на лету.
Но сортир во дворе атамана Игоря Житенева меня потряс. Этот сортир превосходит все виданное мной в прежней жизни и является зримым и наглядным воплощением Основного Мифа Прихоперья. Я бы даже предложила проводить церемонию ежегодной ритуальной победы доброго Бога Чернозема над Хтоническим Божеством Никелем возле этого деревянного сооружения.
Во-первых, он засран везде. Справа, слева, сзади и на подставочке. Во-вторых, он покосился. Он покосился так, что дверь уперлась под острым углом в землю, делая совершенно невозможной (и даже опасной для архитекурной целостности конструкции) попытку его закрыть, и отправление естественных потребностей в этом сортире происходит на виду у окружающих.
Атаман Житенев («Порубили бы головы! Их по домам там всех вырежут»), который борется против никеля, не понимает, что главная экологическая катастрофа в виде сортира имеет место прямо на его заднем дворе. В какой-нибудь Норвегии его маленькую дочь изъяли бы из семьи за один только этот сортир.
Люмпены — адепты культа бога Чернозема не понимают, что их чернозема давно нет. Что этот чернозем стал жертвой экологической катастрофы, вызванной бездарным землепользованием, разрушением лесополос и распродажей оросительных прудов под рыбные садки. Что поля Прихоперья покрыты выродившимся подсолнечником, который в конце июня поднялся на щиколотку от земли икоторого где-нибудь в Европе из жалости бы подвергли полной эвтаназии с помощью гербицидов.
Что их область давно не «кормит всю Россию» и тем более «весь мир», а наоборот, существует на дотациях.
Они кричат «мы не хотим денег от УГМК», но печальная правда состоит в том, что они давно живут на деньги УГМК. А также на деньги Газпрома, «Роснефти», «Сибала» и всех остальных налогоплательщиков, которые содержат их дотационный бюджет.
Волшебный бог Чернозем приносит области 750 млн рублей налогов. При населении в 2 млн человек — это ровно 350 (триста пятьдесят) бюджетных рублей на рыло в год.
На все. На дороги, на школы (из 23 школ района 19 не имеют канализации), на пенсии, на кондиционеры, которые замглавы района умудрился закупить по 480 тыс. рублей вместо красной им цены в 20 тысяч, и даже на двести миллионов рублей в мешках из-под сахара в доме брата шофера губернатора. Если считать по этому счету, то пенсия в 5400 руб — не «нищенская», а «царская». Это на 5397 рублей в месяц больше, чем мог бы дать Светлый Бог Чернозем, и то при условии, если не будет мешков из-под сахара.
Все остальное — это деньги, заработанные другими. Нефтяниками в Когалыме. Газовиками под Уренгоем. Это деньги, заработанные УГМК в ее современнейшем по мировым меркам цеху в Верхней Пышме, совершенно европейском, мирового уровня и вида, с лучшей из возможных экологией, с операторами, сидящими в кондиционированном офисе и с помощью компьютерной мышки отслеживающими движение кран-балки по безлюдному, простирающемуся в бескрайнюю дальэлектролизному цеху с ваннами, наполненными слабым раствором серной кислоты.
Это деньги, заработанные УГМК на Учалинском ГОКе, где шахтеры получают до 100 тысяч в месяц. Это деньги, заработанные УГМК в Ревде, где раньше стояла самая высокая труба в Европе, чтобы сбрасывать отраву повыше: и где несколько лет назад поставили очистные сооружения, а трубу демонтировали.
Это деньги, заработанные УГМК в Медногорске, в страшном месте, где я была лет десять назад и не могла дышать, потому что Медногорский комбинат не только выбрасывал серу в воздух в невообразимых количествах, но и был специально построен партией, в неизреченной мудрости ее, в котловине, чтобы укрывать стратегический объект смогом от вражеских бомбардировщиков. И когда УГМК пришла в Медногорск, она смонтировала там современную систему очистки, благодаря которой стала самым крупным в России производителем серной кислоты, которую ей, между прочим, некуда девать.
Люмпены Прихоперья не возражают жить на деньги УГМК. Они возражают их зарабатывать.
Самое обидное во всей этой истории — когда мне говорят, что это русский народ побил оккупантов. Потому что простая истина состоит в том, что это люмпены побили рабочих.
Русский народ — бурильщики из Красноярска, бурильщики из Приморья, Бобрышев, который бурит 35 лет — находился за забором. Это на него напали люмпены. Они сожгли буровые вышки и уничтожили труд — и, кстати, зарплату — самых настоящих русских работяг, которые там вкалывали. Они разбросали керн — 400 метров пробуренной породы, — за каждый метр которого и начисляется зарплата работягам. «Что я, трам-тарарам, что ли, чтобы от этих, трам-тарарам, через забор сигать», —кричал мне взбешенный, весь в наколках, бурильщик из Красноярска.
Экология для homo
Теперь мне, конечно, скажут, что хиханьки хаханьками, но ведь зерно-то правды в опасениях аборигенов есть. Почему я стебусь над «заразой» и «радиацией», вместо того чтобы, как подобает социально ответственному журналисту, искать в навозной куче мифологии жемчужины правды?
Вот мой ответ, сначала общий, и это ответ человека, который со все возрастающим подозрением относится к экологическим движениям и видит в них предтечу — особенно в странах третьего мира — новых тоталитарных движений типа марксизма-ленинизма, особенно когда рафинированная экологическая идеология смешивается с мечтами и чаяниями люмпена. То есть в том случае, грубо говоря, когда Костя Рубахин идет вдруг в Алферовку, и это безотносительно того, привез кто-то Рубахина, как Ленина, в пломбированном вагоне или он приехал сам.
Нищета — самая страшная экологическая катастрофа, и идеологии, в отличие от никеля, действительно заразны.
Что такое хорошая экология? Я сейчас скажу простую мысль: это комфортная для человека среда. Для человека, понимаете? Не для микроба и не для выхухоли. Дляhomosapiens.
Комфортность этой среды включает в себя массу переменных. Нам комфортнее в парке, чем в кишащем змеями первозданном тропическом болоте. В Англии вXIXвеке, когда в Лондоне строили дома из кирпича, потому что все остальное разъедал смог, жилось, тем не менее, лучше, чем вXIвеке, когда «белка могла пересечь Англию, не спускаясь на землю». В Риме расцвета империи жилось комфортнее, чем во времена варварских нашествий, хотя врезультате этих нашествий объем выбросов меди, железа и свинца в атмосферу снизился в разы.
Именно поэтому люди переезжают из «чистого» Прихоперья в грязную Москву. С их точки зрения, сортир во дворе является более крупной экологической катастрофой, чем Московский НПЗ и 1 млн тонн вредных веществ, выбрасываемых в атмосферу мегаполиса одними только автомобилями.
В мире действует добрых два десятка никелевых разрезов и шахт, в том числе в несравненно более деликатных, чем выродившийся чернозем, местах. Например, возле второго по величине кораллового рифа в мире в Новой Каледонии, и в помешанной на экологии Австралии. У всех этих разработок есть свои проблемы, но ни от одной материк не треснул и люди не вымерли.
Мы пока не знаем конкретных проблем Прихоперья, потому что сейчас только начинается разведка, а без разведки говорить о конкретных проблемах — это демагогия, но можно сказать одно: никель в Прихоперье будет добываться (если будет) в глубокой шахте, то есть наверху будет вход, вроде как на подземную стоянку, и еще обогатительная фабрика и шламоотвал. В самом ужасном случае вред от шламоотвала будет в разы меньше, чем от московских пробок.
Не существует «сырьевых» и «высокотехнологических» отраслей. Существует социальная структура. В Конго колтан добывают кайлом, как 3 тысячи лет назад, а в Австралии ферромарганцевый завод стоит в заповеднике. Вот за это и надо бороться — чтобы было как в Австралии.
Homosapiensустроен так, что он переделывает биосферу. Это отличие человека как биологического вида. Это — его расширенный фенотип. Превращение лесов, когда-то покрывавших Воронеж, в поля — это было тоже вторжение в природу.
Более того, это вторжение в природу уже повлекло за собой экологическую катастрофу вследствие неправильного севооборота и разрушения системы лесополос и прудов, и в настоящий момент сельское хозяйство области в принципе нерентабельно. Оно обеспечивало прокорм казака вXVIIIвеке, когда пахали сохой, а удобряли коровой. В нынешнем глобальном сельском хозяйстве — с компьютерами и технологиями — воронежский люмпен и его истощенный чернозем неконкурентоспособны.
По иронии судьбы мир не знает еще ни одного случая вымирания технологической цивилизации. При этом мир усеян обломками дотехнологических цивилизаций, погибших в результате экологических катастроф.
Призывы вернуться к природе бессмысленны, потому что человеку некуда возвращаться. Чтобы «вернуться к природе», надо отказаться от использования огня (дым от костра — самая канцерогенная штука на свете), а использовать огонь человек начал раньше, чем стал разумным, и использование огня оказало влияние на эволюцию его челюстно-лицевой системы и пищеварительного тракта.
Нет такого вида деятельности человека, который не воздействовал бы на природу, и наоборот — нет такого вида технологической деятельности, который именно технологии и высокоразвитое общество не сделали бы безопасным.
Другое дело, что этот общий тренд — улучшение экологии путем роста (а не регресса) технологий и безусловный приоритет экономики над экологией — разбивается об уродливые черты нынешнего российского социального строя.
Сельское хозяйство (в котором занято 22% жителей области!) дает в бюджет (по некоторым подсчетам) 750 млн рублей, налоги от УГМК будут давать 3 млрд рублей, а из центра область получает на халяву 13 млрд рублей.Губернатору (неважно, назначенному или избранному) все равно, сколько просить у центра, 13 или 10. Вот если быобласть, с одной стороны, тратила только то, что имела, а с другой — предприятия, расположенные на ее территории, львиную долю налогов платили бы области, то тогда расклад был бы сразу другой. С одной стороны — 750 млн рублей, то есть аж по 350 рублей на человека в год, а с другой — 30-40 млрд от УГМК. Дошло бы сразу и до люмпенов, и до губернатора.
Пока же в области, благодаря импотенции губернатора, создан опаснейший для режима прецедент. 100% опрошенных мною людей были против добычи никеля и относились к УГМК так же, как палестинцы к евреям. Разубеждать этих людей в том, что это не никель в этом году уже убил их помидоры — все равно что разубеждать участников холерного бунта, что это не врачи отравили колодцы холерой. Единственное, что можно — это выставить вокруг месторождения «космонавтов» в шлемах-сферах и посадить два десятка тех, кто под прикрытием бушующей толпы, в масках и на квадроциклах, жег вышки, потому что погромщики во всем мире сколь иррациональны, столь и трусливы.
В противном случае Путин через шесть-семь лет рискует иметь такие же погромы по всей территории России, ибо на самом деле ненависть «ядерного путинского электората» к «жидам», которые «украли все», безгранична и нуждается только в подходящей идеологии для канализации. И Путин рискует иметь дело не с Алексеем Навальным, а с законченным блестящим пропагандистом Костей Рубахиным, за которым будет стоять а) обезумевшая толпа, б) хорошо спрятанная в ней банда погромщиков и который каждый раз после погрома будет рассказывать всем мировым агентствам, как проклятый режим побил сам себя, чтобы скомпрометировать народ, «который довели».
Юлия Латынина http://news.vtomske.ru/news/68863.html
Ненаучная диссертация на тему: «Основной Миф аборигенов Прихоперья о борьбе светлого бога Чернозема с хтоническим божеством Никелем в эпоху позднего Путина»
Так получилось, что, в силу разногласий внутри редакции, «Новая газета» опубликовала только половину этой статьи, посвященной, на мой взгляд, одному из важных событий, которые происходят в России: «антиникелевым» выступлениям в Воронежской области. Была опубликована собственно описательная часть, которая рассказывает о повсеместно господствующем в Прихоперье убеждении, что никель «радиоактивен», «заразен», что от него уже в этом году погибли помидоры и что тот, кто в этом сомневается, есть представитель жидомасонов.
Во второй части статьи содержатся соображения, как именно романтические представления рафинированных экологистов о том, что в «природе ничего нельзя менять», стали боевой философией воинствующих люмпенов и чем это грозит в дальнейшем России. Тем, кто читал первую часть в «Новой», рекомендую сразу начать со второй части.
Погром
В мае 2012 г. Уральская горно-металлургическая компания (УГМК), принадлежащая Искандеру Махмудову и Андрею Козицыну, выиграла конкурс на два медно-никелевых месторождения в Воронежской области. Ее основной конкурент — «Норильский никель» — этот конкурс проиграл, во многом потому, что УГМК еще до конкурса скупила все земли, находящиеся над месторождением.
Несмотря на выигранный конкурс, УГМК подписала контракт об освоении месторождения только в декабре 2012-го, в основном, видимо, из-за противодействия «Норникеля». Одновременно в области началось экологическое движение против разработки месторождения, которое возглавил московский пиарщик Константин Рубахин, бывший в свое время членом команды Марата Гельмана и помощником депутата Ильи Пономарева. Константин Рубахин, дом которого находится в воронежской деревушке Алферово, утверждает, что он продал квартиру в Праге за 150 тыс. долларов, чтобы финансировать борьбу против добычи руды.
8 февраля 2013 года бурильщики УГМК впервые выехали в поле, чтобы приступить к бурению гидрологических скважин. Их встретили Рубахин и казаки. Валерия Копейкина, гендиректора «Воронежгеологии», и его брата избили нагайками под крики «бей жидов».
«Они сами себя избили», — полагает присутствовавший при начале событий атаман Игорь Житенев из Новохоперска. В миру Житенев называет себя бизнесменом, но лет десять назад из троих его партнеров двое погибли, а третьего взорвали.
УГМК наняла для охраны ЧОП и поставила забор, но 10 марта толпа разметала забор и снова ворвалась к геологам. Атаман Валерий Телегин из Борисоглебска — «в говнищу пьяный и ранее судимый», по словам начальника ЧОПа Максима Голяндрина — объявил, что дает оккупантам три дня сроку, чтобы убраться, «а после этого каждый казак сам знает, что делать».
На Телегина завели дело. Он тут же струхнул и написал покаянное письмо. Его бывшие соратники утверждают, что это его УГМК наняла, чтобы скомпрометировать мирный протест.
Лагерь пришлось обнести проволокой, а толпа стала эндемической. Казаки угрожали бурильщикам; священник прочитал по ним отходную, а женщины посыпали землю солью и читали заговоры. На территорию лагеря подкинули плакат с фотографиями бурильщиков, исколотыми, в соответствии с древними законами симпатической магии, иголками.
13 мая погромщики перегородили путь машинам с едой. Началась потасовка, полиция не вмешивалась. На видео видно, как, когда ворота наконец открылись, чтобы пропусить машины, погромщики начали рваться на территорию лагеря. Охранники успели захлопнуть ворота, двое погромщиков остались внутри. Один перелетел через сетку сам, другому порядочно напинали.
Константин Рубахин тут же заявил, что ЧОП избил мирных экологов.
Мирные экологи собрались тем же вечером, стали выламывать кирпичи с руины доисторческого коровника напротив забора и закидывать ими рабочих поверх бездействующего ментовского оцепления. По словам Константина Рубахина, это рабочие закидывали кирпичами мирных экологов.
— Константин, — не выдерживаю я и киваю на сидящего рядом со мной Дениса Арапова, корреспондента ВГТРК, — мы оба были в лагере. Мы видели, что развалина, с которой брали кирпичи, находится там, где стояла толпа.
— А они заранее нанесли в свой лагерь кирпичи и кидали, — объясняет Рубахин.
Перед митингом против «новых фашистов», назначенным на 22 июня, в администрации губернатора было совещание. УГМК предупреждала, что будет погром, и просила усилить милицейскую охрану.
Охрана не была усилена. Погром был. Пока толпа ломала забор, устроенный геологами для защиты отпредыдущих погромщиков, хорошо организованные люди на квадроциклах и с масками на лицах проскочили вперед и подожгли вышки.
Казак Валерий Давыдов из Урюпинска, присутствовавший на митинге, объясняет мне, что УГМК подожгла себя сама.
То, что происходит в Прихоперье, — это холерный бунт. Погром. Врачи отравили колодцы, и поэтому у нас холера. Евреи отравили колодцы, и поэтому у нас чума. Проклятых фашистов надо жечь, но они жгут себя сами, чтобы скомпрометировать наш мирный протест.
И, как и всякий погром, он немыслим без импотенции или соучастия властей. Губернатор Гордеев бездействует. У губернатора Гордеева из базы данных исчезла диссертация (которая очень интересует диссертгейтовцев), и брата его шофера недавно поймали с двумястами миллионами рублей в мешках из-под сахара.
Куда ж губернатору действовать? Это ж ядерный путинский электорат. Это он ходит с иконами и рассказывает, что у него уже помидоры померли от радиации!
Если это — будущее российских протестов, то я теперь верный путинец.
Бобрышев и бурый медведь
Когда, через три дня после погрома, я приезжаю в лагерь, начальник участка Бобрышев отказывается со мной встречаться. Закрывшись в вагончике, он дважды высылает гонца сказать, что лежит голый под одеялом и спит.
Я отстраняю гонца и захожу в вагончик. Бобрышев лежит, укрывшись одеялом с головой.
— Николай Викторович, — говорю я, — я понимаю ваши чувства, но общение с корреспондентами отныне является частью ваших профессиональных обязанностей.
Бобрышев высовывает голову из-одеяла и начинает орать. В процессе ора он вылезает все больше, сначала по шею, потом по плечи, потом по грудь, и в конце концов усаживается на койке, грузный, полуголый, совершенно взбешеный. Ор превращается в интервью.
— Что же это такое? — орет Бобрышев.
Он тридцать пять лет бурит. Он бурил в колхозах воду, и его встречали хлебом-солью. В Казахстане ему подарили 15 баранов. За 35 лет работы ему дважды приходилось ставить вокруг буровой забор: один раз на Камчатке от бурых медведей, другой раз в Прихоперье от местного населения.
— Даже медведь, — орет Бобрышев, — когда подойдет к забору, там ленточка такая, и 10 вольт пропущено, он сунет нос, его шибанет, он второй раз не сунется, а тут!
— Если мы тут нарушаем закон, — продолжает Бобрышев, — надо запретить бурение и выставить нас, а если мы не нарушаем закон, значит, они погромщики. Значит, надо арестовывать их! Почему полиция бездействует?
Почему у него угнали трактор, перевернули машины, сожгли вышки? Чем виноваты его рабочие, у которых толпа уничтожила всю их зарплату, разбросав керн (бурильщики уже прошли 400 метров, а зарплата бурильщика зависит от метров вынутого керна)?
— Но ведь они боятся за свою землю, — осторожно говорю я, — они говорят, что тут будет депрессионная воронка, от которой пересохнет Аральское море.
Депрессионная воронка! — орет Бобрышев. — Он пятью пять не знает, сколько будет, зато выучил про «депрессионную воронку»!
Мифология
Я приезжаю на третий день после беспорядков в деревню Алферовка вместе с Константином Рубахиным. Рубахин с апреля звал меня приехать, благо многотысячные народные протесты были мне крайне любопытны. Я еще не знала, что увижу.
Места, действительно, невероятной красоты.
Константин останавливает машину у дуба, которому, по его словам, 600 лет, и картинно стоит, прижавшись телом к его стволу. Потом он отвозит нас на берег величавого Хопра — крутой откос под нами, песчаная коса напротив, и идет по пахучему разнотравью, нежно лаская травы и время от времени демонстрируя осведомленность в их названиях.
В покосившемся отчем домике, в котором живет Константин, по прихожей прыгает хромой клест, и его тетушка печет нам на завтрак тающие во рту блины с вареньем из местной земляники и изумительными домашними сливками.
Перед завтраком я выхожу на пробежку. Возле соседнего дома я встречаю местную жительницу. У нее испитое лицо, фингал под глазом, а во рту не хватает половины желтых зубов. «А вы за никель или против?» — спрашиваю я.
— Против.
— А почему?
— Он радиоактивный.
Это меня несколько озадачивает:
— Если никель радиоактивный, как же пользуетесь деньгами? У нас монеты сделаны из никелевого сплава.
Ответ меня убивает наповал:
— А денег-то, — говорит моя собеседница, — мы в руках, почитай, и не держим.
— А рабочие места?
— Да какая мне работа! — машет рукой собеседница, и, приглядевшись, я понимаю, что она права: ей не светит ни эта работа, ни любая другая.
На протяжении последующих двух дней я коллекционирую разнообразные местные поверья, которые аборигены Прихоперья связывают с никелем. Я чувствую себя этнографом, собирающим материал для диссертации на тему: «Мифологические представления туземцев Прихоперья о борьбе светлого бога Чернозема с хтоническим божеством Никелем».
Типичные ответы на вопрос «Что вам не нравится в никеле?» звучат так: «Все»; «Это все знают»; «А чего вы спрашиваете? Вы что, шпионка?»; «Мы тут все вымрем»; «Будут дети рождаться с тремя ногами»; «Он заразен»; «Он радиоактивен»; «Здесь на самом деле не никель, а уран»; «Вода уйдет, вся Россия погибнет».
Сотрудница алферовского дома для психов разъяснила мне хорошо поставленным тоном, что в случае бурения нарушится целостность земной платформы, сдвинется ось и начнутся землетрясения.
Сначала мне казалось, что степень мифологичности объяснений зависит от уровня социальной интегрированности корреспондента, но потом я поняла, что степень мифологичности зависит не от социального статуса, а от количества респондентов в данной точке пространства.
Если респондент-одиночка способен разговаривать если не здраво, то спокойно, то, влившись в толпу, он начинает орать. Так, от толпы женщин-респондентов, собравшихся на ступенях местной полиции утром 26-го числа, я узнала, что УГМК уже отравила радиацией помидоры и что это УГМК разоряла район в течение предшествующих 20 лет.
Но самое важное заключается в том, что толпа обладает способностью давать одновременно противоречивые ответы, которые, однако, означают одно и то же.
Так, в ответ на попытку уточнить, кто же все-таки ломал забор 22 июня, двое респондентов одновременно ответили: «Его никто не ломал» и «Его надо было сломать».
В ответ на попытку уточнить, точно ли господствующая в районе нищета вызвана происками УГМК, готовившейся к уничтожению чернозема и вывозу стратегического сырья за рубеж, ответы трех респондентов одновременно прозвучали так: «Развалили район, специально готовились к этому!»; «Молодая женщина такую хрень говорит!»; «Покажите документы!».
Респонденты из полиции или администрации либо отказывались отвечать («я лицо должностное»), либо были против никеля.Один из полицейских предварительно убедился, что у меня и моего спутника отсутствуют технические средства записи, после чего отказался отвечать на вопрос.
Из общей картины выбивались несколько ответов, полученных от людей, обладающих высоким социальным статусом или занимающихся бизнесом.
Так, урюпинский казак Валерий Давыдов, владелец коммерческой недвижимости в Питере, объяснил беды от никеля так: «Шахта проходит через шесть водоносных слоев. Два из них содержат йодисто-бромистый рассол. Степень его концентрации такова, что даже при разведочном бурении возможно засоление почвы».
Респондент Владимир Поленов, 26-летний фермер, успешно выращивающий в 25 км от места будущих разработок цветочную рассаду и только что взявший кредит в «Промсвязьбанке» под 28% годовых, выразил опасения, что депрессионная воронка, образующаяся при бурении, приведет к нехватке воды, из-за чего его теплицы разорятся.Примечательно, что респондент не употреблял фраз типа «все растащили» и даже не жаловался на трудности с бизнесом.
Азербайджанец Талыб (приписной казак, по словам присутствовавших казаков) имеет в 30 км от будущего месторождения пасеку. Он опасается, что пыль, поднявшаяся с хвостохранилища, сделает его мед менее конкурентоспособным.
Респонденты Поленов и Талыб были единственными молодыми людьми, которых я встретила на митинге. Всем остальным было за 50. Либо они не работали вовсе, либо занимались, в прибавление к пенсии,subsistencefarming: держали пару-тройку свиней, корову, плели пуховые платки.
Как я уже отметила, степень мифологичности ответов полностью асоциальных респондентов (живущих только на пособия) и респондентов, ведущих натуральное хозяйство, не отличались между собой. Ключевая разница была не в степени социализации респондента, а в количестве респондентов на единицу площади. Иными словами, в том, отвечал тебе человек — или толпа.
Храбрый атаман Телегин
Из Новохоперска мы (т.е. я и спецкор «КП» Владимир Ворсобин) едем в Борисоглебск — умирающий пыльный городок в 60 км от месторождения.
Там нас ждет атаман Валерий Телегин — тот самый, который 10 марта «давал три дня сроку» оккупантам, а по заведении уголовного дела потек, раскаялся и написал покаянное письмо, в котором сообщил, что «нас провоцировали чужаки из Москвы и ряженые казаками торгаши из Урюпинска», за что и был раскоронован.
Телегин сообщает нам, что встретит нас на главной площади около казачьего штаба, и мы случайноподкладываем ему свинью: разговор о встрече в штабе слышат другие борисоглебские казаки.
Поэтому, когда мы подходим к штабу, Телегина встречает небольшая, но очень недоброжелательно настроенная толпа. В руках одного из казаков неизбежная нагайка. Выясняется, что после того как Телегина раскороновали, у него отобрали ключи, но он как-то раздобыл дубликат с помощью ментов и теперь хочет проникнуть в штаб.
Телегин ретируется от нагайки, и наша встреча с атаманом переносится в ближайшее кафе. Там Телегин рассказывает нам, что появление письма является результатом деятельности определенных деструктивных сил, которые хотят уничтожить единство казацкого движения и вывести из игры его выдающегося лидера Валерия Телегина.
— Так вы писали письмо или нет? — пытается уточнить Ворсобин.
— Я не буду отвечать на этот вопрос, — с достоинством изрекает выдающийся лидер.
За дверями кабинетика, где мы беседуем, его уже ждут: толпа жаждущих расправы казаков только вспухла. Телегин снова сбегает, предварительно вызвав милицию, а мы перемещаемся в штаб.
Там мы снова слушаем краткое изложение Основного Новохоперского Мифа о попытке уничтожения страшным хтоническим божеством по имени Никель светлого бога по имени Чернозем. По мнению наших собеседников, в Прихоперье надо развивать сельское хозяйство, потому что здешние места «кормят всю Россию и мир».
Ни один из этих людей не является бизнесменом, большая часть безработные и пенсионеры. Единственный человек, который имеет некое отношение к сельскомухозяйству — это Владимир Козин из «Стопникеля». Раньше он был госинспектором.
— А почему вы не стали фермером? — спрашиваю я его.
— У меня нет агротехнического образования, — отвечает г-н Козин.
Генезис
Большой интерес исследователей Основного Мифа Прихоперья вызывает вопрос о генезисе данного комплекса верований.
Одни исследователи справедливо указывают, что само названиеNickelпроисходит от немецкого имени злого горного духа, подкидывавшего искателям мышьяково-никелевый блеск, т.е. медную обманку.
Другие полагают, что всему виной был «Норникель», проигравший конкурс и обратившийся к депутату Илье Пономареву, помошником которого в этот момент и состоял Рубахин. Нечто подобное высказывали такие разные по своей направленности специалисты, как В.В. Путин (на Селигере) и А. Навальный (в частном разговоре с автором).
В поддержку данной точки зрения следует отметить одно бросающееся в глаза обстоятельство: «Норникель» — единственный, кто заинтересован в тотальном уничтожении проекта. «Норникель» производит 220 тыс. тонн никеля в год и совершенно не заинтересован, чтобы кто-то производил еще 60 тыс. тонн. Поэтому стратегия, поощряемая им, может быть сколь угодно деструктивной.
Наконец, третьи – в частности сотрудники ЧОПа, которым досталось кирпичами — опять же в частных разговорах с автором высказывали мнение, что всему виной «белоленточники» и финансирование из-за рубежа с целью подорвать конкурентную базу российской промышленности.
Автор этих строк полагает, что вопрос генезиса Основного Мифа не имеет большого значения. В конечном итоге это вопрос о статусе пломбированного вагона. Какую роль пломбированный вагон сыграл в Октябрьском перевороте? Ответ: возможно, он без него и не случился бы, но глупо сводить Октябрьскую революцию к пломбированному вагону.
Совершенно очевидно, что даже если г-н Рубахин, который последние месяцы живет в деревне Алферовка, с сортиром во дворе и клестом в прихожей, вдруг будет куплен УГМК, то он не сможет объяснить местному населению, что евреи не едят христианских младенцев и врачи не отравляли колодцы с целью вызвать чуму.
Это, собственно, одна из причин, по которой УГМК никогда не будет покупать Рубахина, а Рубахин никогда ей не продастся. Ценность товара под названием «Рубахин» для обеих сторон сделки различна. В настоящий момент Рубахин является Главным Жрецом, защищающим Чернозем от хтонического божества Никеля, и этот статус, несмотря на значительные ритуальные ограничения, налагаемые на жреца (посещение сортира во дворе, плохая сотовая связь и пр.), дает огромную власть. Статус пророка, в отличие от должности пиарщика, не подлежит монетизации.
Возможно, этим же обстоятельством — отсутствием предмета торга — объясняется необычайное озлобление ряда казаков. Ведь в Прихоперье на одного казака приходится пять атаманов, в связи с чем покупка каждого отдельного атамана контрпродуктивна. Это как платить террористам выкуп за заложников — только увеличивает число желающих.
Но вообще ключевым фактором в этой истории является не наличие пломбированного вагона, а импотенция властей.
Сортир
Во дворе атамана Игоря Житенева стоит сортир.
Российского человека сортиром удивить трудно. Он видел его во всех видах и ракурсах: дощатую будку в огороде, солдатский нужник над ямой и даже выносной неотапливаемый сортир в аэропорту города Новый Уренгой, где зимой минус пятьдесят и плевки замерзают на лету.
Но сортир во дворе атамана Игоря Житенева меня потряс. Этот сортир превосходит все виданное мной в прежней жизни и является зримым и наглядным воплощением Основного Мифа Прихоперья. Я бы даже предложила проводить церемонию ежегодной ритуальной победы доброго Бога Чернозема над Хтоническим Божеством Никелем возле этого деревянного сооружения.
Во-первых, он засран везде. Справа, слева, сзади и на подставочке. Во-вторых, он покосился. Он покосился так, что дверь уперлась под острым углом в землю, делая совершенно невозможной (и даже опасной для архитекурной целостности конструкции) попытку его закрыть, и отправление естественных потребностей в этом сортире происходит на виду у окружающих.
Атаман Житенев («Порубили бы головы! Их по домам там всех вырежут»), который борется против никеля, не понимает, что главная экологическая катастрофа в виде сортира имеет место прямо на его заднем дворе. В какой-нибудь Норвегии его маленькую дочь изъяли бы из семьи за один только этот сортир.
Люмпены — адепты культа бога Чернозема не понимают, что их чернозема давно нет. Что этот чернозем стал жертвой экологической катастрофы, вызванной бездарным землепользованием, разрушением лесополос и распродажей оросительных прудов под рыбные садки. Что поля Прихоперья покрыты выродившимся подсолнечником, который в конце июня поднялся на щиколотку от земли икоторого где-нибудь в Европе из жалости бы подвергли полной эвтаназии с помощью гербицидов.
Что их область давно не «кормит всю Россию» и тем более «весь мир», а наоборот, существует на дотациях.
Они кричат «мы не хотим денег от УГМК», но печальная правда состоит в том, что они давно живут на деньги УГМК. А также на деньги Газпрома, «Роснефти», «Сибала» и всех остальных налогоплательщиков, которые содержат их дотационный бюджет.
Волшебный бог Чернозем приносит области 750 млн рублей налогов. При населении в 2 млн человек — это ровно 350 (триста пятьдесят) бюджетных рублей на рыло в год.
На все. На дороги, на школы (из 23 школ района 19 не имеют канализации), на пенсии, на кондиционеры, которые замглавы района умудрился закупить по 480 тыс. рублей вместо красной им цены в 20 тысяч, и даже на двести миллионов рублей в мешках из-под сахара в доме брата шофера губернатора. Если считать по этому счету, то пенсия в 5400 руб — не «нищенская», а «царская». Это на 5397 рублей в месяц больше, чем мог бы дать Светлый Бог Чернозем, и то при условии, если не будет мешков из-под сахара.
Все остальное — это деньги, заработанные другими. Нефтяниками в Когалыме. Газовиками под Уренгоем. Это деньги, заработанные УГМК в ее современнейшем по мировым меркам цеху в Верхней Пышме, совершенно европейском, мирового уровня и вида, с лучшей из возможных экологией, с операторами, сидящими в кондиционированном офисе и с помощью компьютерной мышки отслеживающими движение кран-балки по безлюдному, простирающемуся в бескрайнюю дальэлектролизному цеху с ваннами, наполненными слабым раствором серной кислоты.
Это деньги, заработанные УГМК на Учалинском ГОКе, где шахтеры получают до 100 тысяч в месяц. Это деньги, заработанные УГМК в Ревде, где раньше стояла самая высокая труба в Европе, чтобы сбрасывать отраву повыше: и где несколько лет назад поставили очистные сооружения, а трубу демонтировали.
Это деньги, заработанные УГМК в Медногорске, в страшном месте, где я была лет десять назад и не могла дышать, потому что Медногорский комбинат не только выбрасывал серу в воздух в невообразимых количествах, но и был специально построен партией, в неизреченной мудрости ее, в котловине, чтобы укрывать стратегический объект смогом от вражеских бомбардировщиков. И когда УГМК пришла в Медногорск, она смонтировала там современную систему очистки, благодаря которой стала самым крупным в России производителем серной кислоты, которую ей, между прочим, некуда девать.
Люмпены Прихоперья не возражают жить на деньги УГМК. Они возражают их зарабатывать.
Самое обидное во всей этой истории — когда мне говорят, что это русский народ побил оккупантов. Потому что простая истина состоит в том, что это люмпены побили рабочих.
Русский народ — бурильщики из Красноярска, бурильщики из Приморья, Бобрышев, который бурит 35 лет — находился за забором. Это на него напали люмпены. Они сожгли буровые вышки и уничтожили труд — и, кстати, зарплату — самых настоящих русских работяг, которые там вкалывали. Они разбросали керн — 400 метров пробуренной породы, — за каждый метр которого и начисляется зарплата работягам. «Что я, трам-тарарам, что ли, чтобы от этих, трам-тарарам, через забор сигать», —кричал мне взбешенный, весь в наколках, бурильщик из Красноярска.
Экология для homo
Теперь мне, конечно, скажут, что хиханьки хаханьками, но ведь зерно-то правды в опасениях аборигенов есть. Почему я стебусь над «заразой» и «радиацией», вместо того чтобы, как подобает социально ответственному журналисту, искать в навозной куче мифологии жемчужины правды?
Вот мой ответ, сначала общий, и это ответ человека, который со все возрастающим подозрением относится к экологическим движениям и видит в них предтечу — особенно в странах третьего мира — новых тоталитарных движений типа марксизма-ленинизма, особенно когда рафинированная экологическая идеология смешивается с мечтами и чаяниями люмпена. То есть в том случае, грубо говоря, когда Костя Рубахин идет вдруг в Алферовку, и это безотносительно того, привез кто-то Рубахина, как Ленина, в пломбированном вагоне или он приехал сам.
Нищета — самая страшная экологическая катастрофа, и идеологии, в отличие от никеля, действительно заразны.
Что такое хорошая экология? Я сейчас скажу простую мысль: это комфортная для человека среда. Для человека, понимаете? Не для микроба и не для выхухоли. Дляhomosapiens.
Комфортность этой среды включает в себя массу переменных. Нам комфортнее в парке, чем в кишащем змеями первозданном тропическом болоте. В Англии вXIXвеке, когда в Лондоне строили дома из кирпича, потому что все остальное разъедал смог, жилось, тем не менее, лучше, чем вXIвеке, когда «белка могла пересечь Англию, не спускаясь на землю». В Риме расцвета империи жилось комфортнее, чем во времена варварских нашествий, хотя врезультате этих нашествий объем выбросов меди, железа и свинца в атмосферу снизился в разы.
Именно поэтому люди переезжают из «чистого» Прихоперья в грязную Москву. С их точки зрения, сортир во дворе является более крупной экологической катастрофой, чем Московский НПЗ и 1 млн тонн вредных веществ, выбрасываемых в атмосферу мегаполиса одними только автомобилями.
В мире действует добрых два десятка никелевых разрезов и шахт, в том числе в несравненно более деликатных, чем выродившийся чернозем, местах. Например, возле второго по величине кораллового рифа в мире в Новой Каледонии, и в помешанной на экологии Австралии. У всех этих разработок есть свои проблемы, но ни от одной материк не треснул и люди не вымерли.
Мы пока не знаем конкретных проблем Прихоперья, потому что сейчас только начинается разведка, а без разведки говорить о конкретных проблемах — это демагогия, но можно сказать одно: никель в Прихоперье будет добываться (если будет) в глубокой шахте, то есть наверху будет вход, вроде как на подземную стоянку, и еще обогатительная фабрика и шламоотвал. В самом ужасном случае вред от шламоотвала будет в разы меньше, чем от московских пробок.
Не существует «сырьевых» и «высокотехнологических» отраслей. Существует социальная структура. В Конго колтан добывают кайлом, как 3 тысячи лет назад, а в Австралии ферромарганцевый завод стоит в заповеднике. Вот за это и надо бороться — чтобы было как в Австралии.
Homosapiensустроен так, что он переделывает биосферу. Это отличие человека как биологического вида. Это — его расширенный фенотип. Превращение лесов, когда-то покрывавших Воронеж, в поля — это было тоже вторжение в природу.
Более того, это вторжение в природу уже повлекло за собой экологическую катастрофу вследствие неправильного севооборота и разрушения системы лесополос и прудов, и в настоящий момент сельское хозяйство области в принципе нерентабельно. Оно обеспечивало прокорм казака вXVIIIвеке, когда пахали сохой, а удобряли коровой. В нынешнем глобальном сельском хозяйстве — с компьютерами и технологиями — воронежский люмпен и его истощенный чернозем неконкурентоспособны.
По иронии судьбы мир не знает еще ни одного случая вымирания технологической цивилизации. При этом мир усеян обломками дотехнологических цивилизаций, погибших в результате экологических катастроф.
Призывы вернуться к природе бессмысленны, потому что человеку некуда возвращаться. Чтобы «вернуться к природе», надо отказаться от использования огня (дым от костра — самая канцерогенная штука на свете), а использовать огонь человек начал раньше, чем стал разумным, и использование огня оказало влияние на эволюцию его челюстно-лицевой системы и пищеварительного тракта.
Нет такого вида деятельности человека, который не воздействовал бы на природу, и наоборот — нет такого вида технологической деятельности, который именно технологии и высокоразвитое общество не сделали бы безопасным.
Другое дело, что этот общий тренд — улучшение экологии путем роста (а не регресса) технологий и безусловный приоритет экономики над экологией — разбивается об уродливые черты нынешнего российского социального строя.
Сельское хозяйство (в котором занято 22% жителей области!) дает в бюджет (по некоторым подсчетам) 750 млн рублей, налоги от УГМК будут давать 3 млрд рублей, а из центра область получает на халяву 13 млрд рублей.Губернатору (неважно, назначенному или избранному) все равно, сколько просить у центра, 13 или 10. Вот если быобласть, с одной стороны, тратила только то, что имела, а с другой — предприятия, расположенные на ее территории, львиную долю налогов платили бы области, то тогда расклад был бы сразу другой. С одной стороны — 750 млн рублей, то есть аж по 350 рублей на человека в год, а с другой — 30-40 млрд от УГМК. Дошло бы сразу и до люмпенов, и до губернатора.
Пока же в области, благодаря импотенции губернатора, создан опаснейший для режима прецедент. 100% опрошенных мною людей были против добычи никеля и относились к УГМК так же, как палестинцы к евреям. Разубеждать этих людей в том, что это не никель в этом году уже убил их помидоры — все равно что разубеждать участников холерного бунта, что это не врачи отравили колодцы холерой. Единственное, что можно — это выставить вокруг месторождения «космонавтов» в шлемах-сферах и посадить два десятка тех, кто под прикрытием бушующей толпы, в масках и на квадроциклах, жег вышки, потому что погромщики во всем мире сколь иррациональны, столь и трусливы.
В противном случае Путин через шесть-семь лет рискует иметь такие же погромы по всей территории России, ибо на самом деле ненависть «ядерного путинского электората» к «жидам», которые «украли все», безгранична и нуждается только в подходящей идеологии для канализации. И Путин рискует иметь дело не с Алексеем Навальным, а с законченным блестящим пропагандистом Костей Рубахиным, за которым будет стоять а) обезумевшая толпа, б) хорошо спрятанная в ней банда погромщиков и который каждый раз после погрома будет рассказывать всем мировым агентствам, как проклятый режим побил сам себя, чтобы скомпрометировать народ, «который довели».
Юлия Латынина http://news.vtomske.ru/news/68863.html
Еще на тему
ну и минус поставлю раз просят.