Алиса и её трубочка

Лагерь у моря часть 48. Рут Алисы.

Страница фанфика на Фикбуке

Часть 40

Часть 41
Часть 42
Часть 43
Часть 44

Часть 45

Часть 46
Часть 47


Только когда я покинул корпус, в голову пришла шальная мысль; - А что если это, была провокация? С Виолы станется, посмотреть на мою реакцию, при разных обстоятельствах. Гетерохромная хитрюга ведет свою игру. Ну да и пофиг, познакомится с такой же как я, было занятно…

Лагерь тем временем, жил своей жизнью. Мимо меня пробежала толпа ребятишек, направляясь к футбольному полю с мячами в руках. И зачем им, три мяча? На пляже, даже отсюда было видно, уже поднимались волны. Счастливые серферы, похватав доски, радостно мчались покорять очередную волну.
"-О, ля-ля, - сказал Шиза, глядя как по золотистому песку бежит Славя с доской в руках, - нет чувак, посмотри, посмотри какая красота!"

Да уж, я мог понять свой внутренний голос. Спортсменка в открытом купальнике, бегущая под лучами ясного солнца, и правда красивое зрелище. После каждого шага, за ней поднималось облачко сухого песка. Наконец, Славя с разгона ухнула в воду, и лежа на доске, начала грести в сторону моря. Свою волну девушка поймала сразу, и поднявшись на шаткой опоре проехалась почти до берега, потеряв равновесие только под конец. Упав в воду она совсем не расстроилась, а с новым силами перехватив доску, целеустремленно отправилась штурмовать следующую. Попутно отряхивая волосы от лишней влаги.

Пока я шел к своему корпусу, уже сейчас размышляя, в чем пойти на дискотеку, мимо меня прошествовала целая делегация. Во главе с Ольгой Дмитриевной, шел почти весь её отряд. Кто-то тащил мотки проводов, кто-то колонки, а несколько парней волокли довольно увесистые синтезаторы.
-Да не оскудеет рабский труд, да, Оль? – Обратился я к вожатой. Со стороны, картина действительно немного напоминала знаменитое полотно - "Бурлаки на Волге".
От отряда раздались редкие смешки, а Ольга пригрозила мне пальцем.
-Ну-ну, нечего мне тут анархию плодить! – Сказала она, поправляя на голове неизменную панамку. То ли вожатая берегла свои роскошные волосы от солнца, то ли просто не любила ходить с непокрытой головой. Но я слышал, что в узких кругах, её уже стали называть Боярский.
-У них как раз по расписанию физкультура, так что и поработают, и разомнутся, и к дискотеке помогут подготовиться. – Ольга как всегда находила железобетонное основание, для своего деспотизма.
-А разве для танцев не отдельный зал, - припомнил я огромное помещение, в котором иногда проводили не только танцы, а познавательные лекции. Да я и сам парочку провел, читая отдыхающим ликбез, про некоторые болезни. Тогда и видел всё это оборудование.
-Ну, мы с отрядом подумали, и Я решила, - широко улыбнулась Ольга, - что на свежем воздухе будет лучше. Вечером синоптики обещают прохладу.

И Ольга повела своих рабо…ребят, дальше. Замыкала отряд знакомая девушка, с переливающимися на солнце фиолетовыми хвостиками. Лена, кажется. Она, как и другие, была сейчас в спортивной форме, состоящей из довольно коротких черных шорт, и белой майки. Видел её всего раз, с книгой на крыше, но девушка весьма запоминающаяся. И не столько смазливым личиком, и довольно развитой для подростка фигурой. Сколько большими, выразительными, зелеными глазами. Глубоким, и немного печальным взглядом, смотрящими на мир, из под яркой челки. За собой она буксировала большой сабвуфер. Хоть эта махина и была на колесиках, но весила видимо немало. Учитывая, с каким убитым видом, её тащила вспотевшая девушка. Неужели некому помочь? Я оглядел отряд, но все были и так нагружены сверх меры.

"-У меня когнитивный диссонанс, - вдруг сказал Шиза, - тут люди работают, а Славя катается".
-Ну, надо же ей иногда отдыхать, да и на доске она видимо, только учится плавать, - ответил я про себя, глядя как Славя снова падает в море.
-Давай помогу, - сказал я берясь за ручку от сабвуфера, при этом случайно задев запястье Лены. Кожа у неё была удивительно мягкой, было с чем сравнивать. У рыжих, кожа тоже нежная, но ещё упругая и загорелая. У Леночки же, она вызывала ощущение… Не знаю как сказать! Хрупкости, ранимости. Она была белая, как некрашеный шелк, мягкая, как теплый бархат. И вот эту вот девушку, заставили таскать тяжести? Ну, Ольга! Тиран в юбке!
-Нет, нет, что вы, - сразу всполошилась она, и залилась краской. Было бы с чего, я же всего лишь руки коснулся. - Я сама, мне совсем не тяжело…
-Брось, нам по пути, да и для меня, это не вес. – Сказал я, стараясь не слишком глубоко вдыхать запах её дыхания, и пота... Девочка и так распространяет феромоны, ещё и я тут, со своим чутким носом. Конечно, я себя контролирую и все дела, но блин, как же она классно пахнет!

Отвоевав ручку, я спокойно покатил колонку, для меня вес совсем не ощущался. При необходимости, я мог и понести его. Мы с Леной шли замыкающими, она или была робкой, или просто в настоящий момент не хотела зря болтать, но мы двигались молча. В отличие от других из отряда. За время, что мы шли до площади, я успел услышать самые разные сплетни. От незначительных. О том, что глава музыкального кружка, на спор прошлась по лагерю в костюме горничной. До весьма интересных. О том, что оцепление с обсерватории сняли, и некоторые любопытные даже побывали на вершине горы. Судя по слухам, там обновили несколько скамеек ( из тех что сломала одна черная туша), а так же покрасили саму башню, и пропололи клумбы ( наверняка чтобы скрыть боевые действия, я лично видел кучу дырок от пуль, на стене). Правда, было разумное непонимание, зачем на это время там поставили военных, но они быстро развеялись. Когда на дворе лето, а вокруг столько интересного, кого волнует какие-то там дядьки с непонятными делами?

Возле площади, мы с отрядом распрощались. Напоследок, Ольга проводила меня задумчивым взглядом, но быстро отвернулась. Когда я уходил, она уже бодро командовала расстановкой динамиков, и мальчики из отряда, тяжело повздыхав, принялись за работу. В то время как Лена, и другие отдыхающие женского пола, переводили дух в тени, на скамейках.

Когда я раскрывал свой шкафчик с одеждой, передо мной замаячил вопрос. Что, черт побери, экипировать, на этот ивент, под названием «танцы»?! Довольно редкий для меня, ибо обычно мне пофиг что носить, лишь бы было чистое и удобное. У меня было несколько рубашек, пара льняных брюк, пиджак, галстук, куча маек… Но я всё равно чувствовал, что мне нечего надеть!
"-Как баба, ей богу, - фыркнул Шиза".
-А ну, заткнись! – возмутился я. На танцы с Алисой, я пойду великолепным!
В итоге, я остановился на белоснежной, ни разу не ношенной рубашке, и джинсах с туфлями. Аккуратно сложив вещи возле кровати, и бросив на них ещё и галстук, я пошел в вожатские душевые. Меня ждала моя щетка, бритва и.т.д. Хоть танцы и вечером, надо готовиться уже сейчас, чтобы потом не бегать. А Шиза прав, я сейчас сам себе напоминаю взбалмошную барышню, перед свиданием.
-Ну, там же будет Алиса, - сказал я, оправдывая свои метания, - может, и с Ульянкой потанцую заодно!

                                                                      Где-то на полуострове Юкатан.

-Виола, прием, источник прекратил движение, - шепотом сказал Капитан в динамик, закрепленный на его шлеме.
После того, как датчики смогли поймать след аномалии, вызвавшей цунами, по нему был отправлен полноценный боевой отряд. В который, напросился и кэп. След вел далеко, в совершенно другой часовой пояс, к развалинам древнего города, с пирамидой в центре. И если в лагере сейчас, вовсю светило солнце, то тут, была глубокая ночь. И сейчас, почти дюжина человек, в полной боевой экипировке, состоящей из легкой брони из секретного сплава. Рядом с которой, пара-арамидное волокно кевлара покажется жалкой ватой. В шлемах с датчиками движения и приборами ночного видения, и вооружением, с которым можно расстрелять хоть танк. Медленно прочесывали город.

Прошлое столкновение с аномалией ужасающей силы, было хорошим уроком. У каждого бойца, было крупнокалиберное оружие, с бронебойными патронами, а у двоих, тактические ракетометы. Кэп взял даже заряд со взрывчаткой, способной разнести в хлам, среднего размера здание. Они бы вооружились и получше, технику там захватили, и так далее. Но Виола справедливо рассудила, что правительство Мексики, посчитает это за военное вторжение.

Находясь у подножия пирамиды, которая загадочно возвышалась в лунном свете, капитан чувствовал. Что-то не так. Это ощущение, эта тишина вокруг. Совсем, как тогда…

-Никому не лезть на рожон, - сказал он в динамик, и внутренняя связь разнесла его слова до всех. При этом из шлемов наружу, не просочилось ни малейшего шума. Техника!

Отряд медленно проходил разрушенный неумолимым временем город. Перекошенные каменные здания, с провалившимся фундаментом, и сухими деревьями, растущие прямо на дорогах. Встречались так же развалины фонтанов и небольших башен. То тут, то там, виднелись корни, пробивающиеся сквозь слои, за столетия обветрившихся камней и песка. Где-то вдалеке, шумели ночные птицы, слышалось тявканье каких-то зверей. В поле зрения приборов, иногда попадали ночные бабочки и летучие мыши, которыми окрестные места просто кишели. Но чем ближе люди подходили к ступенчатой пирамиде, тем тише становилось вокруг.
Когда они достигли подножия, на отряд опустилась звенящая тишина.

-Ох блин, не к добру это, - тихо сказал кэп, - но идти надо. Верно?
Пирамида была совсем не похожа на египетские, и построена была так, что по ней шли ступени, ведущие к залу на вершине. Поднимаясь по ним, бойцы старались издавать как можно меньше шума, но нет-нет, да наступали, на предательски скрипящие трещины в камнях. Уже у самой вершины, они услышали едва уловимый шепот.

-Ку-куль-кан, ку-куль-кан, ку-куль-кан, - нараспев повторяло множество голосов.

На площадке пирамиды, находящейся на самом верху, в свете огня, мелькали тени. Множество, не меньше трех десятков людей, облаченных в странные одежды, стояли вокруг алтаря. На них, как в древние времена, были набедренные повязки, браслеты и бусы из костей, когтей и перьев. Но самыми удивительными были маски, деревянные маски, с прорезями для глаз, чья поверхность была разукрашена, создавая ощущение оскаленной пасти. При всём при этом, они мало походили на аборигенов, половина была белокожими, был даже один азиат, судя по всему. Люди разных рас, полов, и национальностей, словно в трансе взывали к чему-то. Или скорее...к кому-то...

-Твою ж мать! – Прокричал по связи один из солдат. – Кэп. Алтарь!
На каменной плите, лежала девушка, крепко скованная цепями, она изо всех сил извивалась, отчего цепи издавали жуткий звон. Худенькая девушка, с простой туристической одежде, она плакала, и наверняка кричала бы, если бы не кляп во рту.
-Ку-куль-кан, ку-куль-кан, ку-куль-кан! – продолжали хором петь культисты, несмотря на различия в диалектах и произношении. Капитан мог поклясться, что от некоторых слышно совершенно ясно, русскую речь!

-Датчики аномалий зашкаливают, - донеслось из динамиков, - уже восемьдесят процентов! Что бы тут не было, это надо прекратить!
Вокруг пирамиды, зарождалась катастрофа. Набежали тяжелые тучи, закрыв звездное небо до самого горизонта. Поднялся сильный ветер, собираясь в воющий поток, который, подняв кучу песка, превратился в огромный смерч. Кольцо песка и ветра окружило пирамиду, лишь в самом центре, оставалось спокойно. А вокруг уже рушились тысячелетние здания, словно карточные домики, сносимые ветром.

-Расстрелять! – не выдержал командир, глядя, как один из культистов достал костяной нож. Он склонился над алтарем, с вполне очевидными намерениями. Ветер сразу завыл сильнее! В воздухе уже кружились щепки, камни, даже целые деревья, вырванные с корнем.
Раздалась дружная канонада, но судьба внесла свои коррективы. Все почему-то решили, что стрелять надо в того кто с ножом. В итоге неудачника просто разорвало на части, и пока большинство культистов разбегались, один из них, подобрав упавший нож, вонзил его в грудь девушке, по самую рукоять.

-Урод! – Крикнул командир. - Оставить этого для допроса, остальных. Убить!
Однако, тратить пули не было нужды. Девушка затихла, а по каменной плите, медленно стекала густая, красная кровь. Внезапно, стены пирамиды засветились призрачно-красным сиянием. Мало того, что зловещим, так ещё и по внутренней связи пришло «-Сто процентов, датчики аномалии показывают стольник! – испуганно сказал один из бойцов». На камнях, по очереди, начали проступать символы, и барельефные рисунки, очень-очень странные. Вот изображение множества людей, сидящих вокруг большого туземца в маске, окруженной ореолом света. Вот другой рисунок, где этому человеку приносят жертвы, и ещё, и ещё! На каждом последующем изображении обрядов, тот, кому приносили жертвы – менялся. В нем оставалось все меньше человеческого, а на последнем изображении, в центре жертвенного круга, сидело чудовище. Крылатый змей, нарисованный рукой древнего мастера, с человеческим лицом, на длинном чешуйчатом теле.

-И тут змеи! – злобно выплюнул кэп, - ненавижу!
Стена ветра за спинами отряда внезапно почернела, а недобитые культисты, рухнули как подкошенные. Падая, люди начали иссыхать на глазах, словно мумии, пока не осталась лишь кожа да кости. Отряд не пострадал, а причина падения культистов, выяснилась скоро.

В смерче что-то двигалось. Что-то большое, и ему было глубоко плевать, что ветер крошит в пыль многотонные камни, оно свободно плавало в смертоносном потоке. С небес ударила молния, подсветив контуры аномалии. В ярком свете, отряд увидел…Больше всего, это было похоже на крокодила, научившегося летать и отрастившего крылья. Вытянутое, торпедообразное тело, закованное в темные костяные пластины. Шесть хаотично двигающихся крыльев, со стального цвета перьями, и голова. Напоминающая очертаниями ту, что изображена на стенах пирамиды. В ней, хоть она и была похожа на змеиную, просматривались человеческие черты. Огромная пасть, усеяна частоколом треугольных острых зубов. Что совсем не похоже, на обычные два клыка змей. А вокруг головы, ореол из перьев, напоминающий то ли корону, то ли причудливый воротник.

-Вы все, пришли засвидетельствовать, моё возрождение, - вдруг раздался голос, настолько громкий, что перекрыл даже вой ветра. Он не спрашивал, он утверждал… – Не удивляйтесь, смертные, я знаю все ваши языки. Кукулькан, имя мне, и в этом мире, мне ведомо всё. Служите, и я награжу достойных. Откажетесь, и я сожру ваши души.

Каждый в отряде, почувствовал необъяснимое желание пасть на колени, склониться перед неведомой тварью. И когда люди уже начали опускаться, один из них выпрямился во весь рост, и сорвал шлем с головы.
-Что случается с твоими последователями мы уже видели тварь, - громко произнес капитан, внимательно следя за тенью. И, подловив момент, он бросил в смерч свой рюкзак, в который заткнул подожженный флаер. Ветер подхватил его, и когда огонек приблизился к аномалии, капитан нажал на детонатор.

Раздавшийся взрыв сбросил наваждение, люди удивленно приходили в себя, многие трясли головами. Тварь откинуло ударной волной, но даже одна пластинка, не упала с бронированного тела. Ночь окрасилась огненными всполохами, на время, дезориентируя врага. Монстр рухнул на землю, подняв на месте падения кучу пыли.

-А ТЕПЕРЬ. ВАААЛИМ! – проорал капитан, первым бросаясь вниз по ступеням. Взрыв был такой силы, что смерч исчез, или же это из-за удара по Кукулькану? Отряду было все равно, они просто убегали, оставляя за собой беснующуюся в руинах города, змею.
Когда подоспевший вертолет, уносил бойцов прочь, Капитан напоследок выглянул в окно. В руинах мелькнул пластинчатый хвост, заползающий под пирамиду. В голове у всех, тихо прозвучало.
-Никому, не уйти от моего гнева! Ни вам, ни тому, кто помешал. Моей... Жатве... – И голос затих.

                                                                                      Лагерь. Вечер.

В этот раз, танцы почему-то вызвали неподдельный ажиотаж. Площадь не только чисто вымели, но и украсили окружающие деревья гирляндами. Несколько каменных стел, так же обмотали сверкающими диодами, и расставили вокруг колонки. Как никто не ушибся пока лазил, странно. Под конец приготовлений, на лицах отряда Ольги, можно было крупными буквами прочесть «Убейте меня!». Но тем не менее, всё было готово в срок. И народ начал переодеваться в парадную одежду.

Собранный диджейский пульт, пока пустовал. Как сказала Ульяна, диджеем будет та самая Мику, которая на данный момент совершает марш-бросок по магазинам с Алисой. Я сидел на скамейке, в одиночестве, глядя, как снуют туда-сюда вожатые и дети. Раз уж импровизированная площадка так огромна, то было решено провести танцы для всех, а не как обычно, по корпусам. Недалеко от меня, о чем-то беседовали Славя и Ольга Дмитриевна.

Ольга была в темно-зеленом платье, красиво облегающим фигуру до самых колен, и выгодно сочетающемся с её глазами. А Славя нарядилась в атласно-голубое, казавшееся воздушным и легким одеяние. Кроме того, блондинка распустила волосы, которые сейчас сверкали в свете фонарей, и ниспадали до самого пояса. При этом золотистые космы не просто висели, а легким флером колыхались от ветра и движений своей хозяйки. Даже отсюда, до меня доносился запах её шампуня, и духов Ольги Дмитриевны. Главное, как-то привыкнуть к громкому шуму, я чувствую, что стоить диджею поддать басов, мои бедные ушки свернутся в трубочку.

Я посмотрел на часы, где носит Алису? Из всего своего гардероба, я остановился на джинсах, туфлях, и простой белой рубашке. Была конечно мысль пойти при полном параде, в брюках, галстуке и пиджаке. Но, во-первых, жарко, хоть сумерки и унесли удушающее пекло, танцевать в свободной одежде легче. А во-вторых, я чувствовал что буду белой вороной, и правда, пока что, я никого не видел в строгой одежде. Всем было весело, хоть танцы ещё и не начались, но отдыхающие уже собирались группами, и радостно беседовали. В одной из таких групп, я заметил Ульянку. Рыжая стояла с подружками, и что-то с оживлением им рассказывала, помогая себе жестами и мимикой. Девочки громко смеялись. По цвету, её платье напоминало Славино, но было не несколько тонов темнее. Этот цвет, на удивление неплохо гармонировал с рыжей шевелюрой. А сама девочка, в облегающем наряде вместо привычной майки  и шорт, казалась старше на пару лет.
"-Но всё равно, нельзя! - вставил пять копеек Шиза. Можно подумать я на неё сейчас брошусь! Я мелкую рыжую моську конечно люблю, но в другом смысле".

-Прекрасный вечер, - подумал я, - пойти что ли, встретить Алису у входа. А то телефон у неё выключен. Или тут подождать?

Продолжение

1 глава http://vn.reactor.cc/post/2310619
2 глава http://vn.reactor.cc/post/2336203
3 глава http://vn.reactor.cc/post/2344710
4 глава, часть 1 http://vn.reactor.cc/post/2360187
4 глава, часть 2 http://vn.reactor.cc/post/2363608
4 глава, часть 3 http://vn.reactor.cc/post/2367158
5 глава http://vn.reactor.cc/post/2381587
6 глава http://vn.reactor.cc/post/2397063
7 глава http://vn.reactor.cc/post/2425682
8 глава http://vn.reactor.cc/post/2452127


IX
Территория

Обед. В этом лагере мне-разумному осталось три обеда, не считая сегодняшнего, но в столовой об этом не знают и поэтому кормят тем-же, чем и всех остальных, да и пионеры без очереди не пропускают. Все-таки очень занятный лагерь. Единственный лагерь, из тех, в которых я был, где персонал стоит с пионерами в общей очереди. Подтверждая это мне в хвост пристраивается вожатая.
– Семен, ты не видел Шурика?
А как догадалась, что видел? И вообще, я тут причем, Второй же есть? Что-ж мне, до тепловой смерти Вселенной Шурика искать? Хотя это так – не вопль отчаяния, а просто мысленное бурчание.
– А как догадалась, что видел?
– Семен, я серьезно.
– Так и я серьезно, полчаса назад мы пересеклись у клубов. Я сюда, а он туда.
– Ох, ну хорошо, а где-же он был? Ты не знаешь?
Помню я договоренность с Шуриком, помню.
– Да не получалось у него что-то, он пошел проветриться, задумался на ходу и выпал из реальности, гений ведь, сама знаешь. Хорошо – далеко не ушел, но все равно, пока очнулся, пока сориентировался, пока назад вернулся.
А еще у меня появилась мысль. Мысль про завтрашний поход, раз уж мне не отвертеться.
– Ольга, у меня есть идея.
От окошка раздачи мы уже отошли, и сидим вдвоем, друг напротив друга.
– Так. Сразу говорю, еще одно мое купание ты не переживешь!
– Да я вообще-то о походе.
– Семен. Я уже заранее боюсь твоих фантазий… Заведешь мне детей в подземелье.
– Ну, не в подземелье, но место поменять хочу. Да и, тебе-же понравилось купание, сознайся хоть себе.
А я что? Ну, во-первых, так оно веселее. А, во-вторых, сейчас пришло в голову, что я могу сделать что-то такое, что пионеры запомнят, не смотря на перезагрузку перед очередным циклом. Пусть на уровне эмоций, ощущений и мышечной памяти, но запомнят. А есть еще, в-третьих, и, наверное, даже, в-четвертых, но это личное. В общем, поступаю по отношению к Ольге некрасиво, примерно как поступил с Ульяной в прошлом цикле, когда мне понадобилось попасть вечером в библиотеку. Зная слабые места вожатой вывожу ее на эмоции и добиваюсь того, что включается Оля. Не надолго. Только, чтобы успеть подмигнуть мне, показать кулак и разрешающе кивнуть головой, но мне жаль. Я жалею о двух вещах: вот об этом использованном мной приеме, и о том, что Олю я больше не увижу – это как прощание с ней было.
Выхожу на крыльцо, подождать Алису с Ульяной и хватаюсь за голову. Черт! Это же сотню оболтусов нужно провести по лесу, чтоб не потерялись, разместить на берегу и проследить чтоб не утонули, ночью следить, чтобы мальчики с девочками по кустам не уединялись, и, еще вопрос, единственная ли в лагере бутылка водки?… Потому что, сколько циклов живу и, кажется, наизусть все выучил, а сигареты тут впервые увидел. Ох, доктор, дайте мне таблеточек, я бациллу ответственности подхватил.
Наконец выходят рыжие.
– Нас ждешь? Опять в авантюру втягиваешь?
– А почему сразу в авантюру?
– А потому что вы с вожатой так друг на друга сейчас орали, что ясно было – ты задумал что-то, а она сопротивляется.
– Алиса, а вы против? А то я вон – Катьку с Викой привлеку.
– Я тебе привлеку! Колись давай.
– Ну тогда идем ко мне.
В тренерской я достаю из шкафа свернутый в трубочку план лагеря и окрестностей, тот, с периметром отмеченным синим карандашом, который мы с Ульяной украли из административного корпуса. Это настоящий план: в масштабе, с координатной сеткой, с легендой, со всеми тропинками и лесными озерами, не чета тому, который висит на информационном стенде. Знал бы я об этом плане циклов эдак пятьдесят-семьдесят назад…
– Ульяна, теперь то видишь? – спрашиваю, а сам веду пальцем по синей линии.
– Вижу? Да! Теперь вижу!
Вот и еще один способ отличать проснувшихся пионеров.
Сажусь на кровать, девкам киваю справа-слева от себя, разворачиваю план на коленях.
От «Совенка» к старому лагерю идет, в общем-то, широкая, хоть и заросшая тропа. Но на поляне старого лагеря она не кончается, а, загибаясь к югу, выходит на берег реки почти у самого периметра. Обвожу пальцем это место.
– Вот сюда мы и пойдем в поход. И мне нужна ваша помощь.
Я специально самоустраняюсь и смотрю, как они справятся. Программа стандартная, но не стандартное место: выйдем завтра после ужина, вечер просидим за разговорами у костра, встретим закат и, часам к одиннадцати, вернемся в лагерь.
Амазонки водят пальцами по плану, прикидывают расстояние, время, сколько и чего нужно брать.
– Но придется пасти, чтоб не потерялся никто по дороге, особенно мелкие. А пастухов: я, вожатая, вы – девочки и Сашка, ну, футболистов еще можно Сереге-зайцу поручить, и всё. И командовать вам, а я так, на подхвате буду.
– Семен, скажи, ты все-таки сбежать решил? Дела передаешь? Ведь не просто так ты на нас сейчас все сваливаешь.
– Не то, чтобы сбежать. Подожди до костра, Уля – все расскажу.
И две пары глаз, голубые и янтарные, смотрят внимательно. А мне пора идти уже к бабуле – помириться с ней.
– Ну смотри. Будем ждать. Ладно, иди, мирись со своей поварихой, на волейболе увидимся.
Вот действительно, как и говорила Ульяна, скорость распространения сплетен в лагере превосходит скорость света. Никому о содержании разговора с Глафирой Денисовной не говорил, но все уже знают – поссорились.
Иду в столовую медленно – идти в столовую тяжело. И день замечательный, хотя бы уже тем, что по подземельям лазить не надо и других дел полно – тот же домик у пироманьяков проверить и с доктором потолковать, да и сходить – проверить тропу до предполагаемого места костра не мешало бы. В общем-то Лена вчера была права, все уже давно быльем поросло, проблема потеряла свою актуальность и отставлена в сторону, как несущественная, и можно просто махнуть рукой и оставить все, как есть. А то несерьезно получается: утром ругался, а сейчас уже объявляю, что претензий, собственно, и нет никаких. Вот как так? Виновата бабуля, а стыдно мне. Госсподя, ну как-же так? И как будто это я у нее прощения просить иду.
Дверь в каморку бабы Глаши чуть приоткрыта. Стучусь и чуть не падаю с крыльца, сбитый с ног Сашкой. Ляксандра проносится мимо, но отбежав на десяток метров оглядывается – кого она там чуть не растоптала, видит меня, быстро-быстро отворачивается и убегает окончательно. Мне не нравится, как она выглядит: как пыльным мешком ударенная, как человек у которого только что отняли что-то самое дорогое, как… как… Что там говорят: «Человек, возьми все, что пожелаешь, но заплати за это настоящую цену?» Не знаю, что там она пожелала, но настоящую цену сейчас, судя по ее виду, Сашка явно заплатила. Пару секунд выбираю, но нет – баба Глаша подождет, а Сашка дороже, разворачиваюсь спиной к двери и бегу догонять Александру. Все тот же язык леса, тянущийся от забора, между библиотекой и бадминтонной площадкой и упирающийся в столовую. Не очень большой, но если захотеть – спрятаться можно. Можно спрятаться, так что не найдут, но только двоим: рыжей, с голубыми глазами, либо зеленоглазой, у которой волосы с фиолетовым отливом, и то, я бы, пожалуй, взялся их поискать. А Саша, Саша – вот она, чуть отошла с тропинки, спряталась за сосну, чтоб ее видно не было, и сидит, обняв колени, прислонившись спиной к той же сосне. Не плачет, нет – не тот характер, но сидит уйдя куда-то далеко вглубь себя. Маленькая, худенькая, почти прозрачная – земля сквозь нее просвечивает. А ведь земля и вправду просвечивает, дематериализация? Я, проходя мимо, задерживаю свою руку на ее левом плече и слегка пожимаю. Плечо, как поролоновое ощущается, но чувствую пальцами, как оно постепенно твердеет.
– Сашка, останься.
Но понимаю уже, что остается, на меня глянула, но решила, что мне можно и опять в себя ушла.
Саша, надеюсь, скажет, что с ней приключилось, или даст понять, что все в порядке. Но вот бабуля, Глафира Денисовна эта, кажется заслуживает отдельного решения, пока я еще способен эти решения принимать. Не знаю, что она там Саше сказала, но оставлять у себя за спиной эту бабушку я не хочу. В общем так: даю Сашке полчаса, нет – сорок пять минут, и если ничего не добьюсь, то пойду разбираться с поварихой. Выбираю место почище, отворачиваюсь, чтобы не смущать прямым взглядом ребенка, откидываюсь на спину, закинув руки за голову, и смотрю сквозь кроны деревьев на облака. Высоко в небе ползут тюки с ватой, в памяти откуда-то всплывает слово «альтокумулюс». Перевожу взгляд ближе – поползень, оправдывая свое имя, ползает по стволу попеременно то вверх головой, то вниз. Взгляд еще на один уровень ближе – гроздья калины, еще зеленые. Еще ближе – красно-черный жук деловито лезет вверх по травинке по своим жучиным надобностям. Со спортплощадки слышны голоса и удары по мячу, кто-то из среднего отряда тоже балуется волейболом. Сейчас встану, еще раз легонько пожму Саше плечо, скажу ей, что она не одна и пойду воспитывать засекреченное мировое светило, возможно даже ремнем. Видимо, вот так и подкрадывается маразм, ведь мировому светилу девяносто четыре года, хотя и выглядит лет на семьдесят, максимум.
– Как же так? – прерывает молчанье Саша. Ведь я же живая. Семен, скажи, я же живая? Я хожу, я дышу, я сплю, я мечтаю. Я думаю и чувствую, наконец. И вы все здесь со мной… рядом со мной. Вот скажи, ты же пришел сюда, ко мне, сейчас. Почему?
Я молчу, а Сашка требовательно смотрит.
– Отвечай!
– Я увидел, что тебе плохо. Была бы ты посторонней, наверное, прошел бы мимо. Но ты – нет. Хотя, прогнала бы сейчас – ушел бы, может быть, а может и нет – мне не все равно, что с тобой происходит. Но ты не прогнала, поэтому я остался.
– Да. Хотя ты на меня и смотришь как на ребенка, а не как на девушку, ты даже в Ульяне больше девушку видишь, а ведь она младше меня. Но ты мой друг и прибежал за мной сюда. Значит ты меня видишь, меня – живого человека. Не думай, мне ничего от тебя не надо, но то, что есть – я очень ценю. И вдруг он мне говорит, что я – автомат, который запрограммирован считать себя живым человеком. Я ведь сначала подумала, что он – это ты.
Нет, в какой-то мере, он это действительно я, но мне остается только скрипнуть зубами – это существо уже добралось до моих друзей. Правда, есть и хорошая новость – бабуля частично реабилитирована.
– Саша, чье мнение для тебя важно? Близких людей или злобного сумасшедшего, который, к тому-же, нематериален.
– Ты его знаешь? Меня очень больно ранил этот твой сумасшедший.
– Он не мой. Был бы мой, его бы здесь не было. Как он выглядел? Похож на меня, но лица не разглядеть?
– Ну да. И голос твой. Только у тебя интонации другие, ты с людьми часто, как с маленькими детьми, которые потерялись, разговариваешь, даже с вожатой. Не кричишь никогда, даже когда что-то плохое, вон, как с пожаром этим. Ты же на Сережу с Васей не кричал, а сочувствовал им, что-ли. Что вот теперь им придется домик ремонтировать, а могли бы в футбол играть. Вот и с остальными – ты, когда говоришь, у тебя какое-то сочувствие и желание помочь в голосе проскакивает. А этот… Мне после того разговора так плохо стало и все безразлично, как-то. Захотелось, чтобы меня просто не было. Нет, не хочу рассказывать – вдруг разревусь.
– А сейчас?
– Сейчас тоже плохо, но терпимо. Это пройдет.
– Точно пройдет? На будущее, и сама не разговаривай с ним и ему не отвечай. Сделать он тебе ничего не сможет, кроме как словом, так что просто проходи мимо. И Мику передай, к ней он тоже может придти.
Да, большинство наших встреч с Пионером так и происходили, многослойные фразы с ядом внутри, с его стороны и игнор – с моей. Это, кажется, единственный способ взбесить Пионера по настоящему.
Смотрю на Сашку, действительно, плохо ей, но, все-таки, удивительно крепкая психика у девочки. Двадцать минут назад сидела и готовилась исчезнуть, потерянно смотрела в одну точку, а сейчас уже можно отпускать без опасений. Переживает еще, но уже ясно, что справилась.
– …а почему ты говоришь, что он не материальный? Как привидение, да? Как же он тогда дверь открыл?
– А вот так. Двери открывает, может сесть рядом на диван и диван продавится, может что-то в руки взять и тебе передать, а попробуй его потрогать – только кожу покалывает и рука внутрь него проваливается. Именно поэтому у него еще все зубы целы. Я когда-то попробовал, а он только смеялся.
– Спасибо.
– За что?
– За то, что когда-то попробовал, за то, что одну сейчас не оставил, да много за что.
– Сашка, ты меня смущаешь. Пойдем уже, а? Хватит тут уединяться в кустах.
– Пойдем. Только… ты мне потом еще расскажешь? Я, конечно, тебе и вчера не поверила, и сейчас не верю. Но интересно.
– Сказки, значит, любишь? А ведь большая девочка уже, целых семнадцать годиков. Расскажу.
Мы уже идем по тропинке, возвращаясь к столовой, а у самой границы леса Саша останавливает меня и стряхивает приставшую хвою с моей спины. На секунду ее рука замирает и отряхивание превращается в короткую ласку, а потом она хлопает меня между лопаток, совсем по Алисиному.
– Все, теперь иди к своей поварихе. Нет постой, Катя с Викой на наш волейбол просятся. Можно им?
Пожимаю плечами и киваю, можно наверное, как остальные решат.
– Приводи, но это как остальные решат. Волейбол вечером, это же у нас так – приятное времяпрепровождение. Я там не начальник.
Баба Глаша у себя, сидит за столом, что-то записывает в своей тетради, смотрит на меня поверх очков, потом пододвигает ко мне чайничек с заваркой, пододвигает ко мне сахарницу. Пахнет, кстати лекарствами. Корвалол?
– Пришел-таки. Чашка в серванте, чайник с кипятком на тумбочке. Что скажешь хорошего, физрук?
– Баба Глаша, мне тоже приятно тебя видеть. Мой двойник тут появлялся, Сашку напугал, а я за тебя обеспокоился.
– Не беспокойся. Пока ты его сюда не впустил он только пугать и может.
– Я, а как же Второй? Это же его лагерь.
– Каппа… Ну, вес личности, что-ли, если упрощенно, у тебя выше, а появился ты тут одновременно с ним. Твой Второй только потому тут держится, что вы с ним не пересекаетесь и ты его сюда принял.
Наливаю себе чай, сажусь напротив и потихоньку, мелкими глотками, отпиваю. Оглядываю комнату и замечаю бутылек на подоконнике. Да, корвалол.
– Баба Глаша, ты как к собакам относишься? Ну, или к кошкам, если они тебе ближе.
А вот вопрос про кошек бабулю заинтересовал. Кстати, домашних животных здесь нет, ни одного кота, ни одной собаки при столовой или при складе.
– Это ты к чему про кошек спросил? Видел чтоль?
– Ни одной. Я про тебя спросил, а не про кошек.
Представил себе картину – бабуля, втайне от всех, прикармливает на чердаке столовой кота. Нет, десятка три котов. Приносит к ним по вечерам кастрюлю с украденным у пионеров мясом… О нет, вспомнил свой сценарий ужастика из предыдущего цикла. Кастрюлю с мясом «активированного организма», а коты обступают ее вокруг, орут и дрожат от возбуждения и предвкушения. И реклама: «Пионерискас. Активированный организм для ваших питомцев! Только лучшее, только молодость!» Кстати, интересно, как живность в режиме жизни по циклам себя чувствует?
А баба Глаша, оказывается, отвечает на вопрос
– Была у нас овчарка когда-то. Дик. Двенадцать лет прожил. Больше не стали заводить – тяжело было, когда он уходил.
Замолчала и ждет моей реплики, а я формулировку в голове потерял, а надо, ведь не для поддержки разговора я про кошек спросил. Ладно, попробую по новой, пусть и коряво.
– Вот есть люди, которые собак любят больше чем окружающих. И я их понимаю. Животные – они честные, они любят тебя такого, какой ты есть, они не предают… Любой собаколюб продолжит. Ну, или кошколюб. Я к чему – перед животными, перед ними выбор никогда не стоит: любить или нет, предать или нет, быть или не быть. Животным проще – у них рефлексы. А людям, тем выбирать приходится, между плохим и хорошим. Знать бы еще, где плохо, а где хорошо. Что ни человек – то Гамлет. Вы вот тоже двадцать лет назад выбор делали. И до того, я уверен, и после. И цикл назад. И выбираем всю жизнь. Тем вы люди… Нет, тем мы люди и ценны: за неправильный выбор нас, как правило, не наказывают, за правильный – не награждают, но, вот такой свободный выбор другого человека – насколько он ценнее собачьего. Это я вчера начал понимать, когда Алису из горящего домика выдергивал, а потом утром, когда Шурик… а, неважно. А сейчас окончательно понял, когда рядом с перепуганной и потерянной Сашкой в лесу сидел.
Бабуля вскидывается, но я успокаивающе машу ей рукой. Всё хорошо, мол. Сую нос в чашку и обнаруживаю, что чай закончился. Мне предлагают еще чашку, но я отказываюсь.
– Я ухожу, баба Глаша. Последний цикл. Я, просто, не хочу, чтобы за моей спиной какая-то незакрытая дверь оставалась. Что вы, руководство проекта, там решили, относительно нас, двадцать лет назад, то решили. Плевать, может оно и к лучшему, может, иначе, здесь был бы не я, или я, но не такой. Но если что с Сашкой случится – я найду в себе силы проснуться, имей в виду. Кстати, остальных моих девок это тоже касается. Я не угрожаю, пойми меня. Мне просто придется вмешаться.
– Не хорохорься Семен. Ничего ты не сможешь, в ближайшую сотню циклов. Но за твоей компанией я присмотрю. По крайней мере от людей они не пострадают, пока я еще здесь командую. От людей в широком смысле. И за блондинку свою не беспокойся, сознание надо переписывать, когда организм только-только в приемной камере оказался и еще ни разу свет не увидел. И то, вероятность успеха чуть больше половины. А как глаза открыл – все, в лучшем случае два набора разных воспоминаний, вон, как у… Не важно у кого, или-же, как вариант, классическое раздвоение личности.
– А про два набора чужих воспоминаний, можно подробнее?
– А что подробнее? Примеров захотел, так на себя в зеркало посмотри. Откуда ты знаешь, что меня студенты бабой Глашей звали, хотя школу закончил, по твоим словам, когда переходной шлюз пять лет, как закрыли и я уже здесь в «эмиграции» эти пять лет жила. Причем твои-то дополнительные воспоминания, это просто перекрестные помехи. Но вспомни свой шок при попадании в лагерь, и знай, что это еще цветочки.
Посидели с бабулей еще побеседовали, а на прощание она сказала.
– Не думай, что я хочу оправдаться, но поверь – двадцать лет назад были еще причины вас за побочный эффект и неудачу эксперимента выдать.
А я только махнул рукой и пошел смотреть, как там погорельцы справляются.
А справляются погорельцы хорошо: домик, можно сказать, готов к заселению, только стекла остались. Вся мебель: кровати – две штуки, шкаф платяной – одна штука, тумбочки прикроватные – две штуки, стол – одна штука, стулья – две штуки стоят перед входом. Заяц-Сережа с Васькой оттирают копоть с наружной стены, Сыроежкин обещал после ужина стекла вставить, внутри – обои поклеены и Оксана с Гришкой пол домывают.
– Алиса или вожатая видели?
– Алиса видела, сказала, чтоб позвали, когда все сделаем.
– Ну имейте в виду, Алиса злая на вас – юбку-то порвала.
– Нет, уже не злая, уже только делает вид.
Еще лучше. Еще одной заботой меньше.
– Так что вы там сожгли, Вась, какой волшебный порошок?
– Мы селитру с сахаром сплавляли, на топливо ракетное.
– А рецепт откуда?
А рецепт оказался из библиотеки. Книжка там, оказывается, есть по ракетомоделизму, переводная польская.
– Вы, конечно, умные. Но хоть с теми же кибернетиками в следующий раз советуйтесь. И химичьте не в домике, а на воздухе.
Думаю, что бы еще сказать и вспоминаю фрекен Бок.
– Боже, какая это мука – воспитывать!
Пироманьяки оценили, фыркнули все четверо. Вспоминаю – что еще на сегодня и понимаю, что всё. Сегодняшнюю программу я выполнил – можно развлекаться. Сейчас дойду до клубов, спрошу у Электроника лично про помощь и пойду к себе, переоденусь к волейболу.
По дороге, на площади, вижу Алису, злющую, с метлой в руках. В кои-то веки вспомнила про обязанности, или, что больше похоже на правду, ей напомнили.
– Привет рыжая, летать учишься?
Рыжая только грозит мне метлой и беззвучно шевелит губами.
– А я ведь помочь хотел. Подтолкнуть в небо, так сказать.
– Смейся-смейся. Смешно ему.
– Алис, я сейчас до кибернетиков дойду и вернусь помогать, не заканчивай без меня.
Это я ей уже на выходе с площади кричу, а Алиса только машет рукой. То ли «хорошо, я поняла», то ли «без тебя разберусь». На обратном пути гляну что и как.
В кружке у кибернетиков без робота несколько пустовато. Сыроежкин, как раз, режет стекло, напевая: «Полюби ты Женя, Электроника, пока его током не убило...». Все приборы со стола убраны на пол, на верстак, на подоконники. На столе лист стекла, а вокруг ходит Сыроежкин, с деревянной линейкой и алмазом, два стекла уже вырезано, осталось последнее. Шурик сидит тут-же и безучастно взирает на компаньона.
– Привет, помощь нужна?
– Да тут помогать то. А вставить – твои помогут, пусть работают, поджигатели.
– Я им сказал, что если в следующий раз чего строить надумают – пусть с вами советуются.
– Ну, пусть советуются, за совет денег не берем.
Пока так разговариваем и последнее стекло со щелчком отделяется от большого листа, точно по линии реза. Сыроежкин, надев кожаные перчатки и широко раскинув руки, берет остаток листа и просит.
– Семен, дверь в кладовку открой и там помоги мне со стеклом развернуться. А то одному тяжело.
Я срываюсь с места, открываю перед Электроником дверь в кладовку, пропускаю его вперед, потом захожу сам. В кладовке мы вдвоем осторожно задвигаем стекло за шкаф.
– Слыхал что Шурик с роботом учудил? – Вполголоса спрашивает Электроник.
– А что учудил?
– Да сбежал от него робот. Вынес, говорит, на улицу, хотел ходовые испытания провести. Включил, а тот, может сигнал какой по радио поймал, как вчесал на полной скорости, и ворота, как назло, приоткрыты были. Говорит, догнать пытался, потому сам и потерялся в лесу. Но робот сорок километров в час бегает, разве догонишь. Так что, в поход пойдем – смотри, может где в овраге или в кустах увидишь, так сразу дай нам знать. И, не говори с Шуриком о роботе. Видишь – сидит потерянный, переживает.
Выходим из кладовки, я помогаю Электронику упаковать вырезанные стекла в старое одеяло, он берет с собой эти стекла, инструмент и отправляется к погорельцам, а я иду на площадь, спасать Алису. Или, может, учить летать на метле, этому, правда, она сама кого хочешь научит.
Как-то незаметно я стал относиться к этому лагерю как к своему, действительно, дому. Вот и сейчас поймал себя на мысли о том, что иду подметать площадь не только ради красивой девушки, не только ради хорошего человека, а еще и чтоб в моем доме порядок был. Ну, при всей своей нелюбви к порядку, половину площади Алиса уже подмела, не как Славя, конечно, но видно, что площадь метеная.
– Пришел, все-таки.
– Ну, поиздеваться над ближним, это святое. Давай метлу и можешь начинать.
– Что начинать?
– Ну издеваться же.
– Да не хочу я над тобой издеваться, настроения нет.
Пока подметаем я предупреждаю о визите Пионера и рассказываю о перепуганной Сашке. Потом разговор переходит на волейбол, на Катю с Викой, на футболистов-погорельцев.
– Электроник пошел стекла вставлять, так что, после ужина можешь принимать работу. Хотя у тебя есть выбор.
– Это какой?
– Ну, я пойду, до места завтрашнего костра пройдусь, тропу посмотрю. Как раз до темноты успеем туда-обратно. Хочу вас двоих пригласить, за компанию.
– За компанию, говоришь. Все такое вкусное, ты знаешь. Хочется и над погорельцами поиздеваться, и с тобой погулять… А, пусть над ними Ольга издевается, я в нее верю!
– Очень хорошо, Алиса, что ты в меня веришь, но нельзя ли повежливее. Я же все-таки вожатая и не самая плохая. А то разбаловал вас Семен.
Бедная Алиса от неожиданности аж приседает. Да, умеет вожатая подкрадываться, одна из немногих неразгаданных мной ее способностей. Вот же, минимум двадцать шагов асфальта до ближайших кустов, а Ольги только-что не было, а вот она уже есть. К счастью, не так часто она этим своим навыком пользуется, а то каждой тени, каждого шороха бы пионеры шарахались. Я демонстративно смотрю на Ольгу, смотрю на асфальт у ней под ногами, смотрю на небо и бормочу под нос себе: «С Генды, что-ли, спрыгнула?»
– Семен, ты мешаешь педагогическому процессу! – Алиса уже пришла в себя. Слушаю вас, Ольга Дмитриевна.
А Дмитриевне сказать-то особо и нечего. Она обводит взглядом площадь, чуть кривится, видя кое-где полосы пыли на асфальте, но, в конце-концов, отпускает Алису взмахом руки.
– Семен, я о походе завтрашнем хочу с тобой поговорить еще раз. Ты уверен, что нужно туда пионеров вести? Может, на старое место?
– Ольга, вот, после ужина мы с девочками сходим и посмотрим. Если хоть малейшее сомнение будет – пойдем на старое.
И вот мы втроем: Алиса, Ульяна и я идем в сторону старого лагеря. У меня в руках топор, у Ульяны – мачете, ну, на самом деле, здоровенный ножик с кухни, у Алисы – лопата, вдруг придется спуск к воде подровнять, ступеньки там сделать. На лопате, кстати, Ольга настаивала, а я поддержал. Вид, конечно, потешный, Алиса стеснялась, поэтому по территории лагеря лопату пришлось нести мне.
Тропа до старого лагеря настолько утоптана, что просто не верится ни в призрак вожатой, ни в призраки пионеров. Кажется, что ежедневно по ней ходят пионеры: отрядами, звеньями и по одиночке. Видимо в поисках этих самых призраков. Показываю на едва заметную боковую тропку к провалу.
– Помните?
– Конечно Сёмка, сегодня же дата. Ровно цикл назад ты в бомбоубежище надругался над невинными пионерками.
– Язва.
– Сам дурак. Но любим мы тебя не только за это.
Идем дальше, и вот перед нами поляна старого лагеря. Девчонки просятся заглянуть на чердак. Ну и я с ними, за компанию. Как ни странно, но матрас на месте, одеяло с подушкой тоже. Веночек на подоконнике высох и скукожился. Смотрю на него с грустной улыбкой и перехватываю такой же взгляд Алисы. Киваем друг-дружке.
– А вы знали, что Лена Второго прячет здесь недалеко, у озерка? Пятнадцать минут ходьбы днем?
– Скажем так, догадывались. А вот ради чего, спрашивается, вся эта война? Неплохой парень оказался. Смурной какой-то, но не вредный.
– Думается мне, не его вы караулили, а других. Только, как с испорченным телефоном все получилось. Не в лотерею, а в карты и не выиграл, а проиграл.
– Сём, ты опять нам эту стрелу поминаешь?
Ох, простите девки, я не себя имел в виду.
– Простите девочки, я не хотел вас обидеть, я не наше с вами знакомство имел в виду. Я о некоторых двойниках моих. Тех, что друзей обижают. Настолько, что Сашка едва не исчезла.
Спускаемся по рассыпающейся лесенке и опять выходим на поляну. Трава Ульянке минимум по грудь, а кое где и выше. Я оглядываюсь и, наконец, вижу на юго-юго-западном краю поляны характерный V-образный прогал.
– Пионерки, нам туда.
Отдаю Алисе топор, сам забираю у нее лопату, мы строимся клином и врубаемся в заросли травы, а кое-где и маленьких березок. Через полчаса размахивания руками мы потные стоим у начала просеки, над нами вьется туча насекомых, а позади нас, до заброшенного корпуса тянется свежепроложенная тропа.
– Ну вот, завтра наше стадо пройдет и совсем хорошо будет.
Смешанный лес, с этой стороны старого лагеря, сменяется корабельными соснами, к реке ведет не тропа, а настоящая дорожка мощеная плитами, обсаженная барбарисом и шиповником. Почти прямая, только загибается так, что последний участок смотрит точно на юг. Конечно, за прошедшие годы почти все благоустройство потерялось. Трава проросла сквозь стыки плит и сквозь трещины в них, кусты никто не стрижет и не пересаживает, поэтому разрослись они совершенно безобразно, но все равно, следы цивилизации еще видны. Даже несколько фонарных столбов уцелело. По плитам, даже заросшим, идти легко и уже через десять минут дорожка заканчивается квадратной поляной, с трех сторон ограниченной кустарником, бывшим когда-то живой изгородью, а с четвертой – речным обрывом.
Когда-то давно река спрямило свое русло так, что «Совенок» оказался на берегу протоки. Теплой, не глубокой и не широкой протоки, ограниченной, как я всегда думал, от основного русла двумя островами. Когда-нибудь эта протока обмелеет, окончательно обособится от основного русла реки и превратится в озеро-старицу, озеро зарастет камышом, а потом заилится и, через стадию болота, станет простой ложбиной. Так и будет, я ошибался только в одном. То, что я принимал за противоположный берег оказалось еще одним островом из-за которого вырывается еще один речной рукав, уж никак не меньше, чем тот, что отделен от «Совенка» островами Ближним и Длинным. Впечатляет, не знаю, какая великая река послужила прообразом, но впечатляет. Противоположного берега, настоящего противоположного берега почти не видно – настолько он далеко, остров, я сразу назвал его остров Дальний, весь зарос лесом, он имеет в длину несколько километров, слега изогнут и обращен выпуклостью к лагерю. И все три потока воды сливаются, прямо напротив нас, и бьют в обрыв метрах в пятистах правее. Вид с обрыва просто фантастический: Солнце, светит откуда то из-за спины и подсвечивает и оба маленьких острова, и макушку Генды, и два основных речных рукава и такой далекий противоположный берег. На острове Дальнем что-то блестит, без бинокля не разглядеть, но, кажется, там, на острове, есть еще одно маленькое озерцо. Коршун парит где-то внизу метрах в трех у нас под ногами, из норок в обрыве вылетают и возвращаются назад стрижи, издавая характерные визгливые звуки. Просто, ради одной этой картины стоило сюда идти. Фотоаппарата нет, жаль.
– Мне хочется взлететь.
– Не тебе одному.
– И не вам двоим.
Оглядываю поляну. Да, вот, вдоль обрыва несколько утонувших в траве парковых скамеек, вот упавшие качели, а вот столбики, отмечающие край обрыва. Осторожно подхожу к самому краю, остатки лестницы ссыпались вниз и лежат на замусоренном плавником пляже аккуратной кучкой.
– Какая же красота! Сём, мы же не будем так сразу возвращаться?
Мы то не будем, но вот пионеров я сюда не поведу, хотя…
– Алис, сможешь завтра до обеда сюда прийти с парнями из среднего отряда, площадку подготовить? Нужно будет дров насобирать и напилить, костровище соорудить и по тем столбикам веревки натянуть.
– Сделаем.
– Ну, тогда, давайте присядем.
Мы разводим небольшой костерок и сидим, болтая ни о чем, и обо все на свете, глядя, как темнеет небо и восходит Луна.

Мы уходим налегке, мол туда-обратно,
Возвращаемся не те, что ушли когда-то.

– Девочки, обещайте мне одну вещь. Что не уснете снова, когда я уйду. Мир, даже в этом искалеченном варианте, слишком хорош, чтобы от него отказываться.
Девочки понимают меня без пояснений и Алиса, которая, в общем-то, в курсе, и Ульяна, которая, теоретически, ни о чем не знает.
– В субботу?
– Да, уеду с вами. А вернусь уже другим. Бабуля говорит, что циклов на сто, минимум, так что вы имеете все шансы меня дождаться. А можете попробовать меня разбудить, только я не знаю, как.
– Сём, мы тебе говорили, что ты гад?
– Неоднократно.
– Лена знает?
– Что я гад? Подозревает. А то, что мне три дня осталось – знает. Бабуля еще знает, а остальные – те просто не поймут.
Девки подлазят и прижимаются ко мне с боков – прощаются. Мы еще три дня вместе, но прощаемся сейчас. Сидим, уже молча, пока не темнеет окончательно и костер не прогорает. Я откатываю лопатой головешки к обрыву и отправляю их вниз, потом забрасываю остатки костра землей.
– Ну что, пошли?
Луна поднялась и в фонаре нет необходимости. Десять минут до старого лагеря, пять минут по поляне, и еще двадцать минут от старого лагеря, и мы в «Совенке». У домика амазонок прощаюсь с ними.
– Семка, с тебя прощальный банкет.
– Уля, я тебя обожаю.
Кажется в тоску и безысходность я девок не вогнал. Значит, основная моя задача на ближайшие три дня, это закрепить. На том и расходимся.
На лавочке Лена. Не одна, поэтому не подхожу к ней, а только улыбаюсь и шутливо отдаю честь двумя пальцами. Лена улыбается в ответ, а кавалер кивает.
Завтра у нас по графику заплыв за земляникой и вечером поход. Быть по сему и, до свидания, среда.

Глава 24 «игра Белла, часть 0»

предыдущая глава

фикбук

ВК

      Кажется, на подходе к лагерю снова пришлось потерять сознание. Другого объяснения отчего я пробудилась в медпункте от бьющего в нос аптечного аромата не существует. Спасибо Алисе, допёрла-таки мою болезную тушку, а не бросила во чистом поле воронам на… да в бездну лирику, какого чёрта меня так колбасит? Подозреваю, между моим сознанием и телом донора возникло некое рассогласование на уровне ЦНС. С какой стати? Неизвестно.
 В комнате было пусто. Через открытое окно в кабинет задувал шальной ветер, игравший с занавеской и висящим на крючке возле выхода врачебным халатом. Как и вчера, на стенах висели дурная офтальмологическая таблица и плакаты, призывающие тщательно мыть руки перед едой, а овощи — перед их поеданием. На рабочем столе опять был завал из всевозможного бумажного мусора с той лишь разницей, что теперь сверху на кучу было водружено изрядно подпортившееся яблоко. Через открытое окно в кабинет задувал шальной ветер, игравший с занавеской и врачебным халатом на крючке возле выхода. На стенах, как и вчера, висели дурная офтальмологическая таблица и плакаты, призывающие тщательно мыть руки перед едой, а овощи — перед поеданием. В общем, обыкновенная рутина.
 Нащупав на затылке шишку, я встала и попыталась немного размяться. Оказалось, никаких недомоганий не ощущаю, разве что во время прогулки по кабинету ещё слегка пошатывало, но я справилась. Пошарахавшись минут десять и прикарманив по наущению Алисы пачку угля, я вновь заскучала. Вечерний эксперимент обещал слегка дополнить общую картину, но без математической модели выглядел неопрятно. Что ж, раз я вынуждена терять время в четырёх стенах, то буду терять его с пользой, несмотря на данное при Алисе обещание.
 Итак, рассмотрим основные стратегии, по которым может происходить корреляция между мной и Андреем. В первом случае всему виной, как я сначала и предполагала, некая заранее заготовленная программа, которая диктует нам «правильную» модель поведения. Если это так, то, следовательно, корреляция имеет некую… некое локальное объяснение, которое диктует Вселенной свою волю. В таком случае о свободной воле для всех и вся можно попросту забыть, зато очень изящно разрешается парадокс с временными петлями. Назовём данную гипотезу «фатальной». Одна шестерёнка, начавшая вращаться в начале времён, приводит в движение огромный, сложный часовой механизм, работающий на протяжении миллиардов лет слепо выполняя заложенную в него часовщиком функцию… Поэтично, но мне ни капли не нравится такая концепция. Жить, зная, что каждое твоё действие, каждая мысль предрешены? Нафиг так жить. Впрочем, даже если я решу застрелиться, это также окажется частью Замысла. В конце концов, если это подтвердится, есть только один разумный вариант поведения — принять реальность такой, какая она есть. Вторая стратегия основана на том, что локального объяснения нет. То есть, мы реагируем как квантовая запутанность — идентично, одновременно, и вне зависимости от взаимного положения в пространстве, но сам сигнал не существует до тех пор, пока мы не воспримем его, на что я очень рассчитываю. Чёрт возьми, а ведь в текущем варианте опыта данные гипотезы никак не разделены. Что ж, надо постараться выразить это в матане.

 —…исключено, — донеслось с улицы, — ей и без тебя сейчас тошно, — не терпя возражений объявила Виола,
 — Вилка, ты хоть и врач, но мне не указ, поняла? — это была Ольга Дмитриевна. Сколько же я тут провалялась, если она вернуться успела? В худшем случае, она могла застукать Алису на обочине в обнимку со мной и бутылкой в руках и вряд ли её сильно будут волновать оправдания.
 — Имей совесть, ребёнок в обмороке лежит, — упрекнула её Виолетта, — а как очнётся, то моргать через силу будет. Всё, я сказала! Выпущу — тогда хоть пытай!
 — Так, значит, да? — предприняла ещё одну попытку вожатая после затяжной паузы, — не пустишь?
 — Грудью встану, — подтвердила Виола.
 — Да ты… ты… да я…
 — Да-да… Давай потом? Завтра зайдёшь на рюмку чая и расскажешь, кому на меня кляузы строчила и как объясняла, куда смотрела в то время, когда у тебя ребёнок черепно-мозговую заработал…

 Дверь предупреждающе дёрнулась, но замок не поддался. Пока доктор Коллайдер продолжала о чём-то препираться с вожатой, я рванула на кушетку изображать страдания. С чего бы ей меня защищать? Виола ничем ни мне, ни брату не обязана, а голос паранойи прямо-таки вопил, напоминая о той злосчастной бобине из бункера, и, проводя параллели с О`Брайеном из внутренней партии, только она вписывалась в роль «своего» взрослого, с которым возможно вести диалог.
 — Всё лежим? — коротко осведомилась Виола, бодро прошагав за стол, со скрежетом выдвинула стул и, выкинув яблоко в открытое окно, стала разбирать завалы.
 — А чо ещё тут делать? — отозвалась я, открыв глаза. — Самочувствие в норме, сознание ясное, реакция на А-излучение нулевая в обоих смыслах. Полностью готова к выписке.
 — Это уже мне решать, —отмахнулась доктор, копаясь в каких-то жутко важных документах. Даже головы не повернула, не говоря уже о дежурной колкости, — жалобы?
 — Говорю же, здорова, — я начала сердиться.
 Виола отложила очередную книгу для записей в сторону и одарила меня взглядом, полным скепсиса.
 — Здоровые люди, девочка моя, средь бела дня в обморок не падают.
 — Какие тогда падают? — скучающим тоном поинтересовалась я.
 — Очевидно, больные, — отозвалась Виола.
 — А если поконкретнее?
 Виолетта Церновна в два ловких движения натянула перчатки из тонкой желтоватой резины и не отвечая прощупала лимфоузлы, потом приказала задрать рубашку и промяла живот. Осматривать ушибленный затылок никто не стал — похоже, его уже обследовали при поступлении тела. Далее были дебильные тесты «дотронься до носа с закрытыми глазами» и «пройди метр по прямой не заблудившись». Проверка зрачков на раздражительность тоже приятной не была. Спасибо, что в трубочку дышать не пришлось, зато меня заставили продемонстрировать вены на руках.
 — Когда ела последний раз? — Виола полезла в свой сервант со всевозможными целебными склянками.
 — На завтраке в столовой. Виолетта Церновна, зачем вожатая приходила?
 — Пила тогда же? — мой вопрос опять был проигнорирован.
 — Да… — насторожилась я, — а в чём, собственно, дело?
 — Завтрак был в девять, на обеде щёлкала клювом, следов от шприца на венах нет. Значит… — не оборачиваясь продолжала она, — Ответь честно, таблетки, порошки из медпункта брала?
 Я ещё раз прокрутила последнюю фразу в голове. Потом потребовалось дополнительное время на то, чтоб осознать, что речь идёт не об активированном угле и отфильтровать мат.
 — Я на наркоманку похожа?
 — А я? — съязвила доктор, не сменяя пресной мины.
 — Проверьте по описи, если что-нибудь пропало…
 — Пропало, — Виола утвердительно кивнула, — Эффект от употребления промедола описать?
 — Сама догадываюсь, — огрызнулась я. — Значит, думаете…
 — Я ничего не думаю, — ответила она барабаня при этом по боку серванта и давя взглядом собственное отражение в стекле. — Анализ на предмет употребления в лаборатории надо проводить. И мне будет очень обидно, если я полезу за баранку, убив весь вечер и ночь на то, чтоб передать в лабораторию при больнице баночку с чистым как у младенца продуктом выделительной системы. Так что если мне не придётся поднимать шум, ты можешь рассчитывать на моё молчание.
 — Тогда почему я не должна соврать о невиновности? При условии, что это я, разумеется?
 — Девочка моя, — устало отозвалась Виола, — чтобы лечить таких как ты гуманоидов, мне надо знать, от чего их лечить, и в их же интересах сообщить мне информацию, которую всё равно получу, потеряв время. Так что ж?
 — Никаких таблеток не жрала, — я постаралась посильнее оскорбиться, — ещё идеи будут?
 — По описанию симптомов от твоей товарки? — доктор Коллайдер впервые за наш разговор усмехнулась. — Вряд ли это могло быть алкогольное опьянение, у бутылки жертв обычно больше одной. Остаётся гипогликемия.
 Если я всё правильно помню, то гипогликемия это мало еды плюс много кислорода, но с ней дело должно быть совсем дрянь, чтоб дошло до обморока. Что ж, хотя бы будет что ответить на «ты чего?». Похоже, дело действительно в принятии сознания телом.
 — Пусть будет гипогликемия. Надеюсь, медицинский спирт у вас не пропадал?
 — Хочешь, пропадёт? — хмыкнула доктор, возвращаясь за своё рабочее место. — Ладно, поваляйся тут для сохранности, пока я бюрократией занята, а потом на все четыре поскачешь.

 — Знаете, циничный человек подумал бы, — устраиваясь на тахте заметила я, — что вы планируете меня шантажировать пропавшим обезболивающим.
 Промедол мог бы всё объяснить, в том числе и глюки с ложными воспоминаниями. Неясно одно — как он попал вовнутрь? Стоило бы проверить и другие точки ввода помимо вен, но укол шприца я бы в любом случае почувствовала. Кто-нибудь мог подмешать раздавленную таблетку в еду? Пардоньте, вряд ли обезболивающее усваивается несколько часов. Так что, как бы ни была заманчива идея с наркотиком, она не соответствует истине. Однако очень вовремя у Виолетты пропали эти таблетки. [подтверждения существованию в конце восьмидесятых промедола в таблеточной форме найти не удалось, однако, в порошковом эквиваленте он точно встречался]
 — И зачем бы мне так делать? — бесстрастно мурлыкнула Виола. — Ну… вообще-то мне могло бы от тебя кое-что потребоваться… но у меня сегодня нет настроения, так что можешь расценивать это как акт человеколюбия.

 — Если вы попытаетесь использовать эту ситуацию для шантажа, — я добавила жидкого азота в интонацию для убедительности, — то обещаю осложнить вашу жизнь, насколько это для меня будет возможно.
 — Пионерка, — взмолилась Виола устало, — ты не в тех условиях, когда стоит угрожать старшим. Особенно, когда они способны разрушить всю твою только начинающуюся жизнь одной бумажкой.
 — Поставьте себя на моё место, — буркнула я. — С чего бы вдруг вам меня покрывать? Полагаю, что я имею право на недоверие.
 — Поразительное нахальство… — Виолетта Церновна устало вздохнула, — совать нос в загадочные мотивы помогающих тебе людей.
 — В моей жизни и так хватает загадок, — я не унималась. — Ответьте, почему защищаете меня и я оставлю вас в покое, обещаю.

 Виолетта Церновна Коллайдер, маяк невозмутимости посреди окружавшего меня океана беспредельного хаоса, придворный лекарь всея пионерлагеря, хозяйка лабораторной крысы, и, возможно, хранительница не касающегося меня секрета спрятанных под землёй военных сооружений, устало отложив ручку, облокотилась на стол. Выглядела она в этот момент лет на десять старше чем обычно. Извлекая металлическим стулом душераздирающий скрежет из кафеля, она встала, вытащила из халата сигарету и спички, затем снова села, забросив на стол ноги. Чиркнула спичка. По комнате почти сразу разнёсся табачный аромат.
 — Представь себе, пионерка, но были на нашем геоиде такие старые стародавние времена, когда Виола Коллайдер пребывала в том же школярском возрасте, что и ты, — Виолетта замолчала, затянулась сигаретой и исторгла облако сизого дыма. — И была у молодой Виолы Коллайдер товарка, такая же нахалка, с которой они творили всякое. Дрожжи в клозет засыпали, по деревьям лазали, парней стесняли… назло увещеваниям папы Церна. А потом мы выросли. Конец. — Она снова поднесла сигарету ко рту. Столбик пепла снова немного подрос. — Это ли тебе нужно было услышать, не знаю, но другой истории, длинной и с глубокой моралью у меня нет.
 — Сойдёт, — кивнула я. Хотя услышанная история не отличалась оригинальностью и оказалась самой типичной историей о разлуке с другом детства, я не могла однозначно утверждать, что Виола придумала её на ходу. Однако, теперь надо исполнить обещанное — встав с кушетки, я шагнула в сторону двери. Нужно было найти Андрея и в краткие сроки перелопатить весь план опыта.
 — На твоём месте, пионерка, я не нарывалась бы на проблемы столь отчаянно. — Виола снова заговорила тоном, неведомым образом совмещающим в себе заботу о пациенте и полное в нём разочарование.
 — Я совершенно здорова и мне есть чем заняться, — отозвалась я. — Нет никакого смысла держать меня здесь, если вы не хотите обсудить со мной что-нибудь ещё.
 — Сама тогда виновата, — безразлично заключила она, выкинув окурок в окно.
 Но передумывать было уже всё равно поздно. Дверь отворилась, когда я была в шаге от неё. Должно быть, она шла мимо, когда я показалась в окне и объявила о собственном здравии. Ну и поспешила наперерез. На пороге стояла Ольга Дмитриевна.


 — Ну и что же мне с тобой делать? — нетерпеливо вопросила вожатая, уведя меня под руку на приличное расстояние от медпункта. Скандалить в присутствии не ставшей более мешать Виолы она почему-то постеснялась. — Вроде бы умная взрослая девушка… даже на вчерашнюю твою выходку со Славяной я глаза закрыла, по наивности решила, что ты на Алису Двачевскую положительно повлиять сможешь, но эффект строго обратный!
 — Со Славей я уже помирилась, — заметила я. — Извините, что не оправдываю ожиданий.
 — Это уж точно, не оправдываешь. Стоило на день отлучиться — как всё, волю почувствовала! Где брат твой? — рявкнула она.
 — Понятия не имею, — буркнула я, смотря ей прямо в глаза. — Я ему не сторож.
 Вожатой ответ не понравился. Она продолжала молча сверлить меня взглядом, и, готова спорить, перебирала при этом возможные варианты казни.
 — Я просила нормальную стенгазету… — отчаянно жестикулировала Ольга Дмитриевна, — а вы что сделали? Хорошо, если начлагеря ещё не видел.
 — Что? — осторожно переспросила я, мысленно выдыхая. Значит, о самоволке никто не знает.
 — Антисоветчина и безответственность, вот что! Да ты сама полюбуйся, — Только сейчас я поняла, что Ольга специально завела меня к стенду. Она ткнула пальцем на то место, где была вклеена тетрадь для записей. С первого взгляда на обложку в глаза бросалась надпись, сделанная почерком исправляющегося троечника:

 «Лучше пусть погибнет человечество, чем система, — вот девиз всех утопистов и фанатиков.»

 — Нравится? — из-за плеча сардонически осведомилась она. — Ты дальше листай.
 Я подчинилась. Первый десяток записей ничего из ряда вон не содержал — наивные предсказания о будущем веке, но затем на глаза попался лист, на котором в самом разгаре шёл спор о том, дура ли некая Алёнка из четвёртого отряда или всё наоборот и это все остальные — дураки. Взгляд при этом регулярно цеплялся за грамматические ошибки. Следом шёл стишок, раскрывающий некоторые подробности личной жизни старика Крупского. Один неизвестный гений потратил страницу на то, чтоб расписать во всех красках как ненавидит этот лагерь, на что получил отзыв «ты лубень» снизу. Далее были ещё несколько записей, о которых я сдержанно промолчу. Иногда на полях тетрадей встречались рисунки. Иногда даже не похабные. На последней заполненной странице тоже оказались стихи, в этот раз — печатные:

     «А жизнь продолжалась… Страна продвигалась
         По направленью к великой мечте,
     Хоть было неясно, подходим ли ближе
         Мы к призрачной этой далёкой черте.

     И годы пройдут, станут взрослыми дети,
         Ещё пару раз поменяется вождь
     И стихнет, не в силах размыть постаментов,
         Сомнений и сплетен неласковый дождь.

 — Ну? — напомнила о своём присутствии вожатая. — Что скажешь?
 — Знаете, — уже просто так перелистывая тетрадь ответила я, — я ожидала, что результат такого исследования будет хуже.
 — То есть, — Ольга Дмитриевна взглянула на меня испытывающе, — Я правильно понимаю, что ты…
 — Решила проверить уровень испорченности людей. Как оказалось…
 — Анна! — прикрикнула вожатая, потеряв терпение, — ты понимаешь, что весь отряд, да что там, лагерь этой выходкой позоришь? Да я в твою школу такую характеристику отправлю, что комсомольского значка тебе не видать как ушей!
 Не очень-то и хотелось. Если честно, плевала я на комсомол и партию вашу с геостационарной орбиты. По крайней мере, умом. Вот тело от тона Ольги и её угроз впало в лёгкий мандраж. Вслед за испугом спалившейся на прогуле уроков школьницы в мозг постучалось понимание того, что если теперь наш с рыжей демарш вскроется, то шанс загреметь в психдиспансер будет близок к ста процентам. Если я этого не хочу, надо либо как-то умаслить вожатую, либо найти иной рычаг для стабилизации положения.
 — Ольга Дмитриевна, вы коммунистка? — осторожно начала я, дав вожатой остынуть.
 — Не меняй тему, — одёрнула меня Ольга, — мы ещё не…
 — Это как раз напрямую касается сложившейся ситуации. Так да или нет?
 — Ну коммунистка, — подтвердила она, — дальше что?
 — Как соотносится коммунизм со свободой слова?
 — Право на свободное высказывание своей точки зрения должно ограничиваться общественным контролем и самоцензурой, — оттарабанила вожатая, как по бумажке. — Они защищают общество от лжи и провокаций…
 — Держите эту мысль в голове, пожалуйста, мы к ней ещё вернёмся. В апреле мне попалась на глаза статья в научном журнале, где речь шла о компьютеризации и о явлениях и процессах, которым она предшествует. В том числе упоминалась идея о расширении международной системы компьютерных сетей, которую создают на западе. Экстраполируя ситуацию, я предположила, что с ростом производительных мощностей и доступности ЭВМ, рано или поздно возникнет глобальная гражданская компьютерная сеть…
 — Конечно, очень занимательно, но при чём здесь…
 — А вы всё ещё не видите?
 — Пока я вижу несовершеннолетнюю хамку, — с нажимом ответила Ольга Дмитриевна, — которая подрывает дисциплину и субординацию в лагере и рассказывает всякие небылицы!
 Ну конечно, «я начальник — ты дурак». И как я могла забыть, что дети не могут быть умнее старших…
 — Мне продолжать или вы всё равно не собираетесь меня слушать потому что мне всего семнадцать? Я не хотела бы тратить время на объяснения, если меня всё равно не воспринимают всерьёз. Тогда назначьте мне наказание и закончим на этом.
 — Я не поняла, — возмущённо фыркнула Ольга, — это кто кого тут отчитывает?
 — Да какая разница, дело в том…
 — И слышать не хочу! — отрезала вожатая. — В коллективе есть такая вещь как дисциплина, соблюдать и поддерживать которую обязаны все его члены! А твоя выходка — это плевок на неё!
 — Да я же…
 — Поговори мне ещё тут. В общем, так. Снимай газету, уберёшь её в подсобку и чтоб на площади тебя я вечером не видела!
 — То есть никакой дискотеки? — уточнила я, в мыслях сделав пометку, что вожатая окончательным решением причисляется к группе людей, игнорирующих здравый смысл в пользу исполнения поведенческих алгоритмов.
 — И чтобы носу из дома не казала после ужина, понятно?
 Притвориться, что меня очень задело отлучение от танцулек было нетрудно. Не давая возможности Ольге снова раскрыть рот, я сорвала ватман с демонстративной обидой и, прибавив шагу, зашагала прочь. Полчаса времени уже ушли в трубу и мне не хотелось, чтоб по пути меня перехватил кто-нибудь ещё.