Союз технократии
»#сквозь время фэндомы технологии СССР подводная лодка длиннопост всплыло
Как в СССР построили первую атомную подлодку, которая убила экипаж
Бомбардировка Хиросимы и Нагасаки открыла новую эру в истории человечества. Атомную. Оказалось, что убить огромное количество людей можно легко и непринужденно, с минимальными усилиями. Военная машина двух сверхдержав вздрогнула и немедленно, даже с удовольствием шагнула в этот новый страшный мир. Теперь-то казалось, что ядерным может быть все.
Что касается подводных лодок, работающих на атомной силовой установке, то СССР оказался в числе догоняющих. В 1954 году США спустили на воду «Наутилус» — первую в мире атомную подлодку. Но Советский Союз не собирался сдаваться. Он готовил свою машину — куда более совершенную, чем то, что вышло у заклятого друга. Как это часто бывает, не все пошло по плану. Более того, первая советская атомная подлодка стала символом одной из самых страшных трагедий в истории морского флота.
Задача сложная. Разведке стало известно о разработке атомной подлодки в США — значит, нужно сделать если не быстрее их, то лучше. Перегудов, которому к тому времени перевалило за 50, согласился курировать проект.
Вместе с командой конструкторов и академиков он днями и ночами не выходил из конструкторского бюро. Предстояло решить огромное количество проблем, с которым до сих пор не приходилось сталкиваться. Как поведет себя атомный реактор под водой? Как на работе системы отразятся качка и сложные маневры? В конце концов, как вообще должна выглядеть атомная подлодка?
Невероятно, но буквально за год большинство основных вопросов были решены. К моменту спуска на воду американского «Наутилуса» Перегудов разработал подлодку, которая не имела ничего общего с проектом из США. Если «Наутилус» фактически повторял форму дизельного собрата, то советская «К-3» была похожа на торпеду.
Разумеется, все делалось в авральном порядке. Немаловажен и тот факт, что ответственным за строительство атомной подлодки было назначено Министерство среднего машиностроения, подавляющее большинство сотрудников которого вообще ни разу не видели моря. Многое приходилось переделывать буквально на ходу.
Взять хотя бы вооружение. Изначально в ведомстве решили, что судно надо вооружить огромной водородной торпедой длиной 28 метров и диаметром 1,5 метра. Предполагалось, что подлодка добирается до места назначения, выпускает эту торпеду и быстренько ретируется. Лишь когда за дело взялись специалисты, оказалось, что при выстреле атомоход встанет на попа, его будет невероятно сложно выровнять, но даже если это удастся, то на поверхность поднимется гигантский воздушный пузырь, который выдаст месторасположение судна врагу.
В результате проект изменили, носовую часть подлодки пришлось перестраивать — на это ушел год. Зато в конце концов «К-3» оснастили торпедами нормального размера. Но это лишь один пример. Всего во время проектирования и строительства объекта в его конструкцию было внесено более тысячи правок! Тем не менее вскоре судно было более-менее готово.
По сотне предельных доз облучения каждому
Один из важнейших вопросов на атомной подлодке — безопасность экипажа. Здоровье матросов фактически оберегал лишь тонкий слой металла, разделявший два контура: первый непосредственно охлаждал ядерный реактор, а второй считался чистым и отвечал за вращение паром турбин.
Парогенераторы постоянно протекали, появлялись радиоактивные аэрозоли, буквально отравлявшие воздух вокруг. Дозиметры, по воспоминаниям очевидцев, немедленно начинали зашкаливать. При этом тогда считалось, что здоровью крепкого мужчины не угрожает даже сотня предельно допустимых доз облучения.
Особенно несладко приходилось матросам, которые служили в пятом и шестом отсеках, примыкавших к реактору. Им доставалось больше всех. В какой-то момент командование решило разделить радиационную опасность поровну на весь экипаж.
— Когда предельно допустимая доза облучения превышалась в энергетических отсеках в сто раз, мы по всей лодке открывали переборки в другие отсеки и перемешивали радиоактивный воздух.
Таким образом, все члены экипажа — рулевые, торпедисты, командование и даже корабельный кок — получали равную дозу с управленцами и турбинистами. И только когда по сто доз получал каждый, мы всплывали и вентилировали отсеки в атмосферу, иногда даже приходилось быстро подавать в отсеки воздух высокого давления. А потом снова погружались — практически все испытания должны были проводиться в подводном состоянии. И так до следующего раза, — вспоминал капитан «К-3» Лев Жильцов.
Капитан «К-3» Лев Жильцов
Ситуация усугублялась бесконечными доработками, усовершенствованиями и просто починками. Из-за многочисленных переварок труб вода из первого контура оказалась на три-четыре порядка более радиоактивной, чем на подлодках следующего поколения. Поэтому испарение даже одной вытекшей капли приводило к резкому всплеску радиоактивности практически во всех отсеках судна.
При этом «К-3» была совершенно не готова к эксплуатации. Первые годы подлодка фактически все время находилась в состоянии перманентного ремонта. Протекали все парогенераторы, один из двух реакторов боялись запускать, повсеместно отказывали отдельные системы и механизмы. Но начальство торопило — надо действовать, пора показать кузькину мать и все такое. На кону находились погоны, премии, дачи — в общем, слишком многое, куда более ценное, чем чьи-то жизни.
Тогда специально для «К-3» придумали особенный термин — «опытная эксплуатация». Это означает, что судно вроде как и принято на вооружение, но работу по его улучшению можно продолжать прямо во время эксплуатации.
Таким образом подлодку и продолжали использовать: выходили в море, ломались, кое-как возвращались, резали, заваривали, и так по кругу. При этом по некоторым параметрам советская разработка и правда умудрилась превзойти своего американского конкурента. Так, при необходимости «К-3» могла достичь скорости в 30 узлов, тогда как «Наутилус» был в полтора раза медленнее.
А в 1962 году атомоход двинулся в сторону Северного полюса. Это был своеобразный подарок правительству. Летом в Мурманскую область собирался наведаться Никита Хрущев. Командование ВМФ решило отметить событие чем-нибудь необычным. Фактически аварийную «К-3» отправили на север. По пути судно ремонтировали, и чудом оно все же продвигалось подо льдами.
В какой-то момент штурман заметил неожиданное поднятие рельефа дна. Воды под килем становилось все меньше и меньше. Оказалось, случайно открыли настоящий подводный хребет! А 17 июля в 6:50 лодка «К-3» впервые в мире достигла Северного полюса. Хрущев был доволен — вручил медали, раздал ордена и звания Героев Советского Союза.
Атомоход, который вскоре опять сломался, переименовали в «Ленинский комсомол» и отбуксировали в Северодвинск. Там на заводе вырезали весь реакторный отсек, выбросили его и заменили новым. До страшной трагедии оставалось пять лет.
Копеечная запчасть ценой в 39 жизней
1967 год для «Ленинского комсомола» мало отличался от всей прошлой истории подлодки. Поломки постоянно преследовали машину. Во время патрулирования в Средиземном море внезапно скончался один из членов экипажа. Пришлось вызывать корабль, чтобы передать тело. После всплытия судно было рассекречено, значит, надо возвращаться на базу.
Было около двух часов ночи 8 сентября 1967 года, до базы оставалось меньше двух тысяч миль. Внезапно раздался сигнал тревоги. На центральный пульт поступил аварийный сигнал. Вахтенный щелкнул тумблером, но в ответ услышал только крики людей и страшный шум (как впоследствии выяснилось — бушующего пламени).
Никто толком не понял, что произошло. В мгновение ока первый и второй отсеки выгорели дотла вместе с 39 членами экипажа. Лишь позже в ходе расследования оказалось, что виной всему — маленькая уплотнительная прокладка на одном из узлов гидравлической системы. Она должна быть сделана из меди, но в ходе одного из бесчисленных ремонтов кто-то вместо нее поставил шайбу из паронита, совершенно не приспособленную к перепадам давления. Прокладка со временем прохудилась, горючая жидкость начала протекать, скопились легко воспламеняющиеся пары. Небольшая искра — и первый отсек вспыхнул. Через открытую переборку пламя ворвалось во второй. Когда члены экипажа, дежурившие в третьем отсеке, попытались разведать ситуацию и приоткрыли дверь, то тоже начали терять сознание от угарного газа. Благо переборку успели захлопнуть. Также во время воспламенения кто-то из матросов закрыл люк, ведущий в торпедный отсек. В противном случае вся подлодка была бы уничтожена.
В конце концов атомоход всплыл. Запустили дизель-генераторы и в течение нескольких часов провентилировали не затронутые огнем отсеки. На базу возвращались самостоятельно в течение четырех суток в надводном положении с наглухо загерметизированными первым и вторым отсеками.
#сквозь время фэндомы США СССР
США как идеал советских коммунистов-технократов 1920-30-х
Уже в первые годы после Революции большевики не скрывали, что хотят многое копировать из США. В конце 1920-х - начале 1930-х, во время индустриализации, эта любовь к Америке достигла апогея. Вершиной развития человека был признан американский инженер - его образ фигурирует в советской пропаганде, кинофильмах, речах лидеров. Американцы в этих произведениях помогают победить и старых "буржуазных специалистов из бывших", на смену им идёт обученный, целеустремлённый "новый русский американец".О том, почему советская власть в 1920-30-е за идеал взяла США, рассказывается в книге Сюзанны Шаттенберг "Инженеры Сталина. Жизнь между техникой и террором в 1930-е годы" (изд-во "Росспэн", 2011 год).
От Азии - к Европе
Индустриализацию представляли молодым инженерам не только как войну и борьбу с природой, но и как американизацию страны. Американизм возник в качестве рецепта спасения лежащего в руинах народного хозяйства, а также мотивации, призванной пробудить жажду деятельности в равнодушном населении. Слово «социализм» было слишком абстрактно и непонятно, чтобы воплощать собой мечту и достойную усилий цель. Следовало найти другой образ, который наглядно показал бы людям, для чего они должны трудиться и бороться, отказавшись от всего привычного.
Индустриализацию Советского Союза в 1930-е трудно понять, не учитывая заграничное влияние. Зарубежные страны играли решающую роль как минимум в трех аспектах: они служили одновременно положительным и устрашающим примером; экспортировали в СССР технику; способствовали установлению личных контактов среди инженеров.
В насчитывающем не одну сотню лет споре о том, является ли Россия европейской страной или имеет азиатские корни, индустриализация однозначно свидетельствовала о победе сторонников Запада, противников Руси с её суеверными бородатыми мужиками. Слово «Азия» стало синонимом технической безграмотности, отсталости и застоя. Орджоникидзе в 1928 году сказал: «У нас очень часто на одном и том же заводе имеется и Америка и Азия. Имеются великолепные машины, которые мы получаем из-за границы, и в то же время скверная установка машины в производстве и плохая организация всей работы». Я.Гугель винил в неправильном обслуживании машин на Магнитострое «азиатчину», в воспоминаниях инженера Е.Джапаридзе Магнитогорск предстает символом перехода России от Азии к Европе. Катаев в романе «Время, вперёд!» пишет об указателе с надписью «Азия — Европа», который видят из окна пассажиры поезда, пересекающего Урал: «Бессмысленный столб. Я требую его снять! Никогда больше не будем мы Азией. Никогда, никогда, никогда!».
"США похожи на Россию"
Однако настоящим примером для подражания считалась Америка, а не Европа. Девиз американизации появился уже в 1920-е. Неповоротливому мужику противопоставлялся деятельный, находчивый американец, русской «обломовщине» — американская деловитость. Ленин еще в 1918 году вывел формулу: «Советская власть + прусский порядок железных дорог + американская техника и организация трестов + американское народное образование etc. etc. + + = Σ = социализм». В 1924 году Сталин в лекции, прочитанной в Свердловском университете, объявил, что советское государство нельзя построить без американской деловитости, и назвал это качество, наряду с революционным размахом, главной особенностью ленинского стиля в работе: «Американская деловитость — это та неукротимая сила, которая не знает и не признаёт преград, которая размывает своей деловитой настойчивостью все и всякие препятствия, которая не может не довести до конца раз начатое дело, если это даже небольшое дело, и без которой немыслима серьезная строительная работа».
(Полковник Хью Купер на фоне законченной в 1932 году плотины на Днепре, для проектирования и строительства которой советское правительство в 1926 году пригласило его в СССР. Он должен был помочь ДнепроГЭСу затмить все другие подобные сооружения, даже созданные им самим плотину Вильсона в Теннесси и плотину Кулиджа в Вашингтоне. Купера можно считать идеальным типом американского инженера, который ставился в пример советским инженерам. Как таковой он стал прототипом персонажей пьесы Н.Погодина «Темп» и фильма А.Мачерета «Дела и люди». Примером служили не только его большой практический опыт и «американские темпы» работы, но и внешний вид: крепкое сложение, улыбка на губах, костюм с белой рубашкой и галстуком, мягкая шляпа и символ инженера — трубка)
США лучше всего подходили на роль образца в деле осуществления социалистической утопии, потому что, во-первых, напоминали Советский Союз размерами территории, топографическим многообразием и богатством полезных ископаемых, а во-вторых, как никакая другая страна воплощали собой мечту человечества о свободной и благополучной жизни. Кроме того, Соединенные Штаты были страной машин, технического прогресса и производственной культуры. Советские газеты с восхищением писали об их технических достижениях — строительстве новых автострад, тоннелей и мостов, открытии моста «Золотые Ворота».
Советскому Союзу, казалось, сама судьба предназначила стать преемником США в роли страны неограниченных возможностей. Здесь судомойка не превращалась в миллионершу, зато рабочий становился инженером, а крестьянка — агрономом. Один из главных лозунгов индустриализации ставил амбициозную задачу «догнать и перегнать Америку». Говоря о «большевистских темпах», большевики всегда имели в виду в качестве точки отсчета американские темпы, требуя работать быстрее, чем американцы. Придумывались такие выражения, как «сверхамериканские темпы», в печати обсуждались тейлоризм и фордизм, которым США, по всей видимости, были обязаны своим благосостоянием и процветающей промышленностью, труды Тейлора и Форда воспринимались как бестселлеры. После того как А.Гастев в 1920-е на этой основе создал «Институт научной организации труда», работа в форме точно сегментированных, хронометрированных механических приёмов, наконец, получила название на большевистском языке — «социалистический ударный труд». Одна из героинь пьесы Погодина разъясняет другим работницам принципы фордизма: «Мы будем топоры точить, по фордизму. А фордизм... весь ты становишься, как стальной трос, и глаза у тебя, как электричество, и зад твой сделается, как пружина. Так работают по фордизму, бабы, а по нашему языку — ударно".
Копирование американских заводов и технологий
Все крупные индустриальные проекты первой пятилетки ориентировались на американские образцы. Нижний Новгород, где возводился автомобильный завод, называли «советским Детройтом». Работы велись под руководством фирмы «Форд», ибо слово «Форд» служило синонимом автомобиля, синонимом мобильности. Оба металлургических комбината, в Магнитогорске и Кузнецке, призваны были переплюнуть крупнейший в мире металлургический завод «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн» в Гэри (шт. Индиана), неподалеку от Чикаго, строителей консультировали американские фирмы «Мак-Ки» и «Фрейн». ДнепроГЭСу при активной помощи полковника Хью Купера, который построил в США плотину Вильсона в Теннесси и плотину Кулиджа в Вашингтоне, предстояло затмить эти сооружения.
Приобретение ноу-хау, специалистов, машин и продажа сырья осуществлялись централизованно, через специально созданные для этого во всех крупных европейских городах торговые представительства. Наиболее важную роль играла организация «Американская торговля» (Амторг) в Нью-Йорке, которая вела все дела с США, нанимала американских инженеров для работы в СССР и опекала советских инженеров в Соединенных Штатах. Иностранные фирмы участвовали в проектировании советских предприятий, посылали на них консультантов для наблюдения за работами, помогали освоить новые производственные технологии. На 1931 год существовало 134 соглашения почти по всем отраслям промышленности. Из 218 контрактов, действовавших с 1930 по 1945 год, 64% были заключены с американскими фирмами, 15% — с немецкими. Таким путём попали в Советскую Россию многие иностранные инженеры; в ноябре 1932 года их насчитывалось 5000 человек, правда, американцы среди них составляли от одной пятой до трети, а больше половины — немцы.
Американский инженер - идеальный человек
Иностранные инженеры вдобавок заменяли собой старых русских инженеров. В то время старую интеллигенцию всячески чернили и преследовали, и молодые инженеры-коммунисты не имели наставников и примеров для подражания. Эту роль взяли на себя иностранцы. Американский инженер прослыл идеальным специалистом. Он одевался так же, как рабочие, держал себя с подчинёнными просто и непринужденно, шутил с ними и старался научиться их языку. Таким образом, американцев наделяли теми качествами, наличия которых не признавали у собственных старых специалистов. Чтобы «американизировать» советских инженеров, их не только ставили под начало американцев у себя дома, но и посылали в другие страны. В 1928 году планировалось отправить на стажировку за рубеж 250 молодых специалистов, в 1929-м — уже 600. Газеты требовали обучать за границей как можно больше молодых кадров и настаивали на том, чтобы каждому технику преподавали иностранные языки в достаточном объеме. Инженера, вернувшегося из США, изображали как «нового человека»: «Он любит машину и любит рабочего, которому дорога машина. В цехах он терпеливо рассказывает о каждой марке станка, о его деталях и старается научить рабочих беречь машину».
Новый советский инженер не только работал, но и выглядел как американец: носил элегантный костюм, шляпу и курил трубку — неизменный атрибут инженера. Патреев в романе «Инженеры» описывает возвратившегося из Соединенных Штатов инженера Степана Зноевского, которому сослуживцы дали прозвище «Знойсон»: «В мягкой шляпе, элегантном заграничном плаще, с трубкой в тонких губах. Его лицо — продолговатое, чисто выбритое, с сизым подбородком, черными изогнутыми, как крылья стрижа, бровями, немного строгое, — выражало внутреннюю силу, уверенное, чуточку дерзкое сознание этой силы, которой хватит надолго и для больших дел». Находчивых, прогрессивных русских называли «русскими американцами», и вообще слово «американец» стало синонимом слова «инженер». С.Франкфурт вспоминает, что не раз слышал об И.Бардине: «Ваш Бардин — известный американец».
Новые русские американцы
Несмотря на то что газеты и партийные руководители в своих выступлениях всячески хвалили иностранных специалистов, многие советские инженеры встретили новые образцы для подражания с недоверием. И ещё остававшиеся старые специалисты, и молодые инженеры утверждали, что прекрасно справятся без иностранной помощи и опеки. Русские инженеры, в отличие от рабочих, не желают советоваться с иностранными коллегами, жаловалась печать.
Консультантов систематически бойкотировали и терпели на стройках только потому, что таково распоряжение правительства. Бывало, иностранные техники сидели в бюро, не имея доступа ни к чертежам, ни на стройплощадку. Другим не разрешали никуда ездить и не платили жалованье.
Тема иностранных инженеров на советских стройках и отношения к ним русских ИТР была излюбленным сюжетом в литературе и кино. В пьесе Погодина «Темп» всё действие вертится вокруг американского консультанта Картера, которого плохой старый главный инженер из дворян отсылает в бюро, чтобы не путался под ногами. Картер — олицетворение американской деловитости: он не хочет сидеть в бюро, считая, что его место исключительно на стройплощадке, намерен работать с семи утра, американскими темпами, и желает видеть результаты своего труда. Он представляет собой прямую противоположность старому инженеру Гончарову. По мнению русских, Картер работает «с точностью автомата». Гончаров много говорит, издевается над энтузиазмом и темпами, предпочитает ориентироваться не на США, а на Германию или Англию, и считает Советский Союз сумасшедшим домом. Картер сухо возражает ему, что сумасшедшие не строят заводов, добивается американских темпов, а в конце пьесы восхищается русскими, которые эти темпы намного перекрыли.
Совершенно такую же схему демонстрирует фильм «Дела и люди», один из самых занимательных и ярких фильмов об индустриализации. И здесь американский инженер, мистер Клайнс, приезжает на отстающую стройку, побеждает сопротивление русских инженеров и в конце превозносит русских, обогнавших американские темпы.
Действие пьесы «Темп» разворачивается на Тракторострое, и образ Картера носит черты инженера Джона Калдера, построившего для Форда завод «Ривер-Руж» в Мичигане, а с 1929 года работавшего на Сталинградском тракторном заводе. Место действия фильма «Дела и люди» — Днепрострой, и прототипом инженера Клайнса послужил полковник Хью Купер. Клайнс среднего роста, крепкий, но не толстый, носит белую рубашку с галстуком, серый костюм, мягкую фетровую шляпу и круглые очки, курит неизменную трубку. Он жизнерадостен по натуре, любит джаз и говорит то, что думает. На участке молодого инженера Захарова, когда переводчица пытается объяснить, что перед ним лучший ударник строительства, Клайнс роняет уничтожающее замечание: «О, я понимаю: эти люди не знают, как надо работать!»
Захаров — не старый, а молодой инженер, долговязый, нескладный, без пиджака. Он не желает слушать американца, но тот стоит на своём: «Ну ладно, давайте-ка посмотрим: вам нужно девять минут, но эту работу надо сделать за три». Далее следует наглядный урок, показывающий, чем американец отличается от русского. Клайнс, будучи инженером, умеет управлять любой машиной из тех, которыми пользуются рабочие, и носит с собой часы, хронометрируя каждую трудовую операцию. Он садится на кран и ловко, тремя движениями рычага, переносит из вагона в котлован груз бетона. У Захарова же и часов нет, и работать на кране он не может.
Америка и Россия вступают в социалистическое соревнование: Клайнс берёт соседний с Захаровым участок. Рядом с заносчивым молодым русским инженером показан и старый, правда, он не играет роль «вредителя», как Гончаров. Это безобидный старик, который предпочитает наслаждаться жизнью и вообще не работать. Петров носит старомодные усики и пенсне и начинает лысеть; он кряхтя встает с постели, слишком много курит и по-настоящему интересуется только женщинами. В этом фильме старый специалист сам просит нанять как можно больше иностранцев, чтобы он мог отправиться на покой. Но ему не доставляют такого удовольствия: ввиду нехватки денежных средств старого инженера тоже привлекают к обучению молодого. В итоге у советского инженера оказывается два учителя: у американца он перенимает стиль работы, буржуазный специалист дает ему основополагающие технические знания. В конце фильма американец решает остаться в Советском Союзе и пылко восклицает: «Ударничество, соревнование — гип-гип-ура!»
В романе Я.Ильина «Большой конвейер» также прославляются американизм и американские инженеры как повивальные бабки советской промышленности. Здесь американцы и их передовые русские сторонники («ньюйоркцы») борются за организацию производства со скептиками из проектной конторы («оргметаллистами»). Дело доходит до скандала, когда 14 молодых инженеров уличают в «антиамериканском заговоре». Но, несмотря на все происки и препоны, американцы достраивают завод и передают его в руки «новых американцев» — советских инженеров. Автор с пафосом пишет: «Они уезжают, но они остались в этих патефонах, в танцах, в иной манере одеваться, работать, разговаривать!»
(Иллюстрации - кадры из фильма «Дела и люди», 1932 год; спектакля "Темпы", 1932 год)
http://ttolk.ru/articles/ssha_kak_ideal_sovetskih_kommunistov-tehnokratov_1920-30-h
астрономия космос Реактор познавательный
Астрономы нашли самое удаленное небесное тело в Солнечной системе. Это маленькая розовая планета, она находится в 120 раз дальше от Солнца, чем Земля. Объект назвали Farout (отдаленная). Кажется, c названием особо не заморачивались
Команда американских ученых нашла самое удаленное небесное тело в Солнечной системе. Оно находится в три раза дальше от Солнца, чем Плутон. Об открытии 17 декабря сообщили на сайте Центра малых планет Международного астрономического союза.Диаметр небесного тела — примерно 500 километров, поэтому его можно считать карликовой планетой. На снимках видно, что объект имеет розоватый оттенок. Этот факт может означать, что поверхность планеты покрыта льдом.
Скотт Шеппард из Института Карнеги, Дэвид Толен из Гавайского университета и Чад Трухильо из университета Аризоны, которым удалось найти планету, давно занимаются поиском удаленных небесных тел. В октябре 2018 года они нашли карликовую планету «Гоблин», которую тогда назвали самым удаленным объектом Солнечной системы (80 астрономических единиц от Солнца).