цифровой рисунок

может быть кто-нибудь догадается что за персонаж (картинка моего авторства)

Его глаза в темноте

Невиновный гл 3 Спазмы

предыдущая глава: https://joyreactor.cc/post/5290975

―Итак… Ирнал, коронный апотекарий Регулиса, один из бывших ведущих наркологов столицы и прочая, и прочая. Вы же прекрасно понимаете, почему именно вы оказались здесь?

Страха на лице Ирнала не было. Скорее, это были досада и злость на то, что он оказался здесь в столь непрезентабельном виде, прикованным голышом к столбу. Зверолюда окинула скучающим, слегка презрительным, взглядом фигуру немолодого человека.

―У меня нечего тебе сказать…но у моего мужа есть интересная история…

―… история про человека, который любил науку. Любил видеть сны. И любил делиться этими снами с другими. Про то, как, будучи коронным апотекарием, этот человек начал варить те или иные зелья. И ходить вокруг да около, подобно своей жене, я не стану.

Глаза Ирнала внезапно стали спокойными и крайне серьезными. Звемаг, в отличие от своей жены, не стал красоваться или особо затягивать с представлением, и, впившись пальцами в костистое лицо фармацевта, прорычал. ―Я дам тебе один шанс признаться в том, что ты не только добропорядочным горожанам да знати с хворями справляться помогал, ― козлорогий еще сильнее сдавил лицо «собеседника» ― признаться в том, что отпускал дурман по подложным бумагам, так еще и сам тайком варил дрянь?

Эта новость оглушила Насвера, настолько неожиданным оказалась неприглядная правда о его старом знакомом. Значит, даже если и не он стоял за Смотрителями Отдохновения, то уж точно был значимой фигурой на рынке порока. Злость на зверолюдов, пленивших их, на пару мгновений отступила, на ее место пришла тугая ненависть, рожденная внизу живота и плетьми прошедшая по его нервам. Ему более не было жаль этого человека, что дождевым червем повис в кандалах напротив него. Они и до этого не были близкими друзьями, больше даже неприятелями, и столь подлая изнанка его жизни окончательно отвратила отставного воина от бывшего товарища по светской жизни.

Звемаг в ярости затряс длинной и узкой бородой и с размаху залепил пощечину дурманщику, не выпуская того из захвата. Да так сильно, что только зажатый во рту клюв симбионта спас несчастного от вывиха. Но это было только начало. Зверолюд, методично и без тени милосердия принялся натягивать повисшее в оковах тело, едва ли не выворачивая кости из суставов. И вот, когда уже вот―вот и послышится хруст рвущейся плоти, он остановился. Нанес напоследок один единственный удар в грудь и дернул за рычаг. Хорошо, что Ирнал был полностью парализован, ибо малейшее движение, непроизвольный спазм или дрожь, и уже некому бы стало признаваться в своих грехах. Механизм, к которому он был прикован пришёл в движение. То, что некогда казалось, хоть и странноватой, но вполне привычной дыбой, показало свое истинную суть. Каждое кольцо проворачивалось с разной скоростью, наматывая на себя тело несчастного пленника, а из многочисленных пазов медленно выдвигались жесткие и острые шипы. И вот они уже дотронулись до кожи фармацевта, нанося пока что безвредные и почти безболезненные царапины. Но с каждым ходом скрытых шестеренок они выдвигались всё дальше, всё плотнее прижимало тело Ирнала к столбу, и всё глубже становились раны на теле, грозя нанести всё более страшные увечья. Какая-то злая радость охватила бывшего адмирала, он с жадностью вглядывался в мучения старика, враз ставшего ему чужим. В груди у Насвера опять заклокотало, боль вернулась с прежней силой, и на краткий миг сознание ускользнуло от него. В сознание его вернул острый запах испражнений явно больного человека - могло бы это стать причиной его ядовитого замысла? Когда он вернулся, пыточный инструмент остановился, а слуги в доспехах уже затирали непрезентабельного вида лужу под коронным апотекарием. Но, ничего кроме презрения к этому отродью, он не испытывал.

Похлопав Ирнала по лицу, приводя того в чувство, Звемаг сорвал с него порядком поврежденного симбионта. Один из зубов, точнее, его фрагмент, так и остался торчать между швов «клюва» бедного существа.

―Ну что, признаёшь свою вину, червь? М? ― Насвер не смотрел в сторону бывшего "друга". Да и захоти он ― не смог бы. Мутная пелена застилала взор, а все звуки казались далекими и приглушенными. Он так и не разобрал кто из зверолюдов говорил, весь мир его расплылся клочьями разноцветного тумана.

―Да! Признаю, я создавал и подложные рецепты, и дурманные смеси. И что? Думаете, я *плевок* расплачусь и буду просить у вас, - тяжелая капля слюны пролетела куда-то в темноту за плечом двуногого козла, - рогатых, прощение? Уж увольте. Твари. Эт-того вы не дождетесь. Грх ― несмотря на дикую боль, Ирнал держался изо всех сил, не срываясь на крик или тем более, беспорядочную ругань подобно погибшему Кулхаму. Но все же от соблазна сплевывать, как в последствии заметил Насвер, кровь он не удержался, ― я делаю свое дело, мне платят. Эти,- и снова вязкая капля пролетела в полулозе от Анмель,- недородки и так нашли бы свой путь в могилу. Я оказывал им услугу хотя бы,- слюна нитью повисла на его губах,- тем, что их дурман был чист и убивал быстро. У меня на этом всё. - старик уже начал заходиться в смертном танце, источая дурную кровь ртом,- Можете убить меня, как вы убили этого слизняка-постановщика, но вины за собой я не признаю.

Странное дело, но Насвер даже ощутил некое призрачное подобие уважение к этой мрази. Тот хотя бы нашёл в себе силы признаться в своих злодеяниях. И уж, тем более сохраняя, присутствие духа. Видимо, о чём-то подобном подумали и зверолюды. На своем языке те отдали приказы «доспехам» и те с лязгом с и шумом, но вполне аккуратно сняли тело дурманщика с «дыбы» и унесли того, потерявшего сознание, в недра особняка. Другое дело, что он делает в одной компании и в одной пыточной с этим сбродом? Чем конкретно он заслужил присутствие тут? Он исполнял свой долг с честью, каждый цикл, каждый чёс! Каждый шаг, каждый снаряд был выверен, произвола не творил.

Мало что из того, что происходило дальше запомнил и трезво осознал Насвер. Отдельные слова, крики, запахи горелой плоти… Когда настал черед следующего, единственное, что он мог понять ― это грех, за который карали, и то, обрывочно и не полно. Кажется, речь шла о каких-то махинациях с перекупкой и спекуляцией продовольствием в одной отдаленной провинции. И насколько измученный, в очередной раз вынырнувший из небытия адмирал сумел разглядеть, каялась она, а это была Изана, вполне искренне. В этот раз его иаргес* явно впрыснул очередную дозу лекарств, ибо туман окончательно рассеялся, а боль в груди перестала донимать. Вернув ясность мышления, он посмотрел на матрону. Ее тело не было прожарено, как он того ожидал. Нет, жаровня под ней оказалась всего-лишь элементом устрашения, декорацией. Настоящим пыточным инструментом был тигель с расплавленным золотистым металлом. И этот металл покрывал ноги до колен и руки до локтей несчастной женщины, которая будто бы за час постарела на десять лет. Какой дешевый символизм, подумал Насвер, надо же, он ожидал чего-то более экзотического от наказания жадности и мздоимства. Она, рыдая так, как рыдают только дети и раскаявшиеся грешники, каялась в своих грехах, стеная и проклиная себя, прерывая стенания плачем и хлюпающим носом.

― Да… виновата. Это была моя идея, да! Там…там была война, а мой род… у нас были поля в тех местах, мы могли бы, могли спасти тех людей. Но я наст…наст… настояла, виновата, - всхлипы и ахи начали частить, даже на трезвый рассудок Насвер начал терять последнее понимание к мотивации дамы Изон,- А что ещё? Это был, был шанс, понимаете? Шанс выбраться из той дыры! - она с жаром кричала про то, что голод случившийся тридцать циклов назад в дальней провинции Изон был ее виной. Как она подговорила глав ее рода поднять цены, скупив все зерно в округе, как не пускала жриц Гельмента* под всевозможными предлогами. Как пировала во время мора, пожинающего ее подданных, и, в конце-концов, с помпой покинула разоренные земли. Как на вырученные богатства переселилась в столицу. Под конец слов уже было не разобрать, только нечленораздельный плач и мольбы о пощаде. На нее жалко было смотреть. А ведь Насвер считал, что она скорее умрет, чем признает за собой вину, подобно Кулхаму, или же, подобно дурманщику, не увидит зла в своих деяниях, до последнего поносившего Рентагов. Еще вечером он думал о ней как о сильной, цветущей дочери Червя, а сейчас, всего за полтора тона она превратилась в сдувшийся куль костей и отчаянного покаяния. Этот вечер сломал ее. В момент превратил пожилую, но все ещё цветущую даму, в откровенную развалину, повисшую раздавленной куклой на цепях, отдавшись на милость козлорогих. Насвер прикрыл глаза, чтобы не видеть её позора, но запах горелой плоти и мочи настырно лез в нос. Анмель презрительно мемекнула что-то слугам, не разжимая острых зубок, и те сравнительно бережно сняли бывшую светскую звезду чумного герцогства и унесли вслед за Ирналом.

Их осталось всего четверо. Пожилой торговец, незнакомая женщина с злыми на весь мир глазами, какой-то потерянный молодой мужчина-мертвец и собственно сам Насвер. И уже сейчас отставной флотоводец начал сомневаться в том, а доживет ли он сам до своего «испытания» или сердце прикажет долго жить задолго до того, как зверолюды в очередной обратят на него свое внимание. Какой позор для его седин, какая боль!

―А теперь… когда нас осталось так мало перейдем к самой главной интриге вечера. Среди оставшихся только трое повинны в том, что могло послужить достаточной причиной для пыток, а в ином случае ― даже смерти. По нашему мнению. А уж коли он или она,- Анмель шутливо поклонилась женщине, распятой на странной доске,- признается в том, что не было грехом ― то не обессудьте, будет его или ее,- уже Звемаг склонил голову обнажив плиты зубов в корявой пародии на улыбку,- ждать та же участь, что и тех, кто не признают свою вину вовсе.

Насвер предпочел бы потерять сознание, но не видеть того, что преподнесла им ночь далее. На очереди был Сингал, окончательно затихший в объятьях своего пыточного агрегата, не пытаясь даже подвывать сквозь свою маску-симбиота. То на чем он сидел отдаленно походило на трон, если бы тот был сделан из трубок, подобно тому, если бы его собирали из трубок храмового органа, и множества новомодных грозотитовых(6) проводков, полотно прилегавших к оголенным телесам престарелого борова. По бокам от него потрескивали разрядами химические накопители энергии. Какие, однако, прогрессисты рогатые эти Рентаги, всего чёс прошел с изобретения немагического грозолита, а они уже имеют все установки, мысленно покачал головой бывший адмирал. Он, будучи упертым ретроградом, не одобрял все эти ненадежные средства простецов приблизится к величию более одаренных собратьев. Нельзя мощи магиков попадать в сивые лапы бескультурных, нельзя хоть ты тресни! Голос Анмель вывел его из задумчивости.

―Догадываешься ли ты, негоциант и меценат, в чем твоя вина? Думаешь, наверно, что угодил сюда, потому что злобно говорил о нас, о варгадх(3)? Что всеми силами ратовал за то, чтобы наши племена люди даже в свои города не пускали, ведь так?

―Какое прекрасное лицемерие, я восхищен и поражен столь тонкой игре!

Они бы и дальше потешаться над торговцем, которому эти слова казалось, доставляли мучений даже больше, чем иная телесная пытка, если бы не произошло нечто выбивающееся даже из этого ненормального вечера. Козлорогих прервал стук кости о дерево. То был клюв уже мертвого симбионта, повисший на быстро чернеющем щупальце во рту женщины. И та, отчаянно кашляя и выворачивая желудок всеми силами пыталась избавиться от столь «изысканного блюда». Зрелище было не для брезгливых ― паралич еще не успел сойти и ее тело содрогалось в непроизвольных спазмах, извергая на пол вместе с потоком рвоты и слюны ошмётки гнилой плоти иаргеса. Последние две порции отвратительного месива окрасили лужу под нею в красный цвет. Это был конец.

―Воды… дайте воды, пожалста я оч-очень хочу пить, я уже поч-чти сутки не пила, пож…

Рентаги смотрели на нее с нескрываемым ужасом. Их выбило из колеи, они дрожали всем телом, пятясь подальше от несчастной. Звемаг жестом выбрал «доспех», который тут же начал выполнять просьбу женщины. Насильно разжав ей челюсть, он попытался влить воды, но куда там. Она буквально не смогла проглотить жидкость, грязными потоками струившуюся по подбородку, шеи, груди. Это было то, чего боялись все. Даже зверолюды, даже некромаги. Бешенство. Рабиес Лиссиваруса на закатном, или Бич Червя и Погонщика. Неизвестно почему она не обратилась за помощью, почему не спасла себя, но все они теперь наблюдали ее последние гвэ, а то и тоны, перед тем как разум окончательно покинет ее. Тут даже Насвер был на стороне тех, кто принимал Гельмента - эта дрянь не должна распространяться.

―Я… была тем безымянным источником о королевских шра'эрнях. Да. Я, ― она дрожала всем телом, но голос ее был довольно твердым. – Прорвалась, собрала материал… даже статью сама написала! Кто ж знал, что там даже стены контагиозные! Знала что твари больны, а что гвозди опасны... кххэ Ни од-дин шра-шрашшш...э до меня не добрался, а гвоздь меня убил.

Аукшера, а это была она, по голосу ее узнали все страшно задергалась, едва не вырывая себя из ремней, которыми была прикована к доске. Едва ли ее можно было спасти. Так подумали и зверолюды. Инициативу перехватила Анмель, понимая, что больше они не услышат от вестницы(4).

― Мы не будем затягивать твои м-муки, твои грехи не настолько страшны для такой участи. Да, ты распространяла пагубные идеи, прикрывая им-ме свою выгоду и стремления к личной славе. Но саму же себя ты и покарала,- неразборчивое слово на родном Анмель языке прозвучало чуждо в этих чисто человеческих застенках ,- Аукшера! Единственное что мы можем для тебя сделать- это безболезненно убить и передать твое тело некромагам, ― Анмель буквально выплюнула последнее слово.

Тот же слуга, что до этого пытался напоить жертву жуткой хвори, банально и без затей, будто совершал такое каждый день, перерезал вестнице горло. Та даже вскрикнуть не успела, как блеснувшая в зеленом свете сталь прервала ее агонию. Жизнь еще не покинула ее тело, когда ее, заливающую всё вокруг алой артериальной кровью, отвязали и бережно отнесли туда, где пропали Изана и дурманщик. Их осталось всего трое. Мертвяк, явная жертва - зверолюды не терпят издевательств над сутью жизни. Сам факт немертвой жизни для них издревле - нарушение всякого закона и вина не может быть замолена у их богов. Торговец, самых честных правил общества и самых дрянных - дела. Насвер никогда этому роду племени и гнутого хитинового обломка* не доверил бы. Слишком часто и его солдаты, и его командиры горели в пламени ради их выгод. И, наконец, сам адмирал - он всегда считал себя чистых правил и верных помыслов и пускай под его ногами горели целые Осколки - ни единого огреха или скверны за собой он не знал, кроме быть может, пары нелицеприятных эпизодов с гельментщиками, но и там не его была вина, не его. Доказано же, доказано и печатями скреплено. И кто-то из них по мнению козлорогих не был виновен. Насвер безумно устал и уже молил всех известных ему богов, даже призывал Гельмента и Хтона, дабы они ниспослали ему смерть. Или забытие. Словом, что угодно, лишь бы не чувствовать эту боль в груди и не видеть уже этот воплощенный кошмар, творящийся перед ним. Он более не хотел оттянуть свой «момент славы».

Зверолюды тоже устали. Усталость сквозила в их словах и жестах. Они более не играли на публику и не затягивали представление, говорили четко и по существу. Даже первую волну пыток, грозолит и кислотный раствор, попеременно жалящие тело торговца они лишь обозначили, не нанося тому никаких значимых повреждений. Насвер нашел в себе силы пошутить, что де, жировые складки спасают. Да и сам грех объявили скупо и ёмко.

― Ты можешь говорить, что ты филантроп. Что ты поддерживаешь людей, ненавидишь нас, зверолюдов, и готов из кожи вон лезть, лишь бы нашей лапы или копыта не ступало на священные камни Регулиса. Да вот только это ты завозишь наше племя сюда. Целыми кораблями вывозишь пленных оленов, зевранов и подобных нам козлорогих, - тяжело задышал уже сам Звемаг, а не его жертва. Да и куда-то пропала странная, но хотя бы уместная напыщенность,- Дешевая рабочая сила ― твои же собственные слова, обрекающие целые племена на полурабское существование, вдали от дома, так еще возле прорыва Красной Порчи. А ты знаешь, КАК на нас действует ваш «возлюбленный» Хтон? Медленно, мучительно убивает. И ты только что удостоился чести прочувствовать тень от тени того, на что ты обрек наших сородичей. Ну что, проникся?

Сингал потерял дар речи. Даже без симбионта во рту он мог лишь нечленораздельно мычать и трясти поседевшей своей головой. ― Даю тебе ещё тон. И либо ты признаешь свою вину словом или действом, или тебя ждет, хе-хе, полное погружение в ощущение твоей «рабочей силы». Понял?

Негоциант силой закивал головой, постепенно возвращая себе контроль. Еще немного и…

―Я … я не знал, я… заплачу! Сколько хотите! Только отпустите, пожалуйста! Всё признаю, сделаю, только снимите меня отсюда! Да, да это по моим приказам, да на мои деньги! Всё отдам, отпустите!

Звемаг смотрел на него с нескрываемым отвращением. Подошел, влепил звонкую пощечину и проговорил:

―Все-то ты знал, «меценат». Знал, хорошо знал. Но ты все же признался. Не нужны нам твои деньги, навоза ты мешок. Значит, ты признаешься, в том, что обрек на муки наше племя, при всех понося само их существование? ― козлорогий вновь на миг активировал механизм, заставив Сингала трястись словно в припадке лихорадочного жара. ― клянись, что отпустишь наше племя. А иначе… нет, мы тебя не найдем. ―Звемаг достал из кармана записывающий механизм с перфорированной лентой. Писчий. Очередная новомодная игрушка, альтернатива кристаллу, который можно исказить, и которая теперь принималась в судах как истинное положение*(улика). ― Клянись Илэдой, Маком или в кого ты там веришь, что твои корабли более не доставят живой груз в этот город. Заметь, я не говорю полностью отказаться от всей сети. Но этот город ― табу.

― Да, да, да что захотите… клянусь, кланяюсь. Да. Клянусь Илэдой, богиней правды и стен, да закрепит Её плетение мои слова и скрепит их своей печатью. Ни одного зверолюда не будет доставлено мною или моими людьми в этот город. Клянусь своей жизнью, самостью своей и своею сутью.

Вот и с ним было покончено и слуги в доспехах помогли ему дойти до двери в то неведомое помещение где скрылись остальные признавшие свои грехи. Сил гадать, что же их там ждало уже не было, да и Насвер решил уже, что до последнего не признает ничего, чего бы не приписали, в чём бы не обвинили его рогатые. Лучше умереть так, чем валяться в пыли под их копытами и молить о пощаде или играть в гордость, как это сделал Ирнал. Тем более, что и ничего же не было?

Он ждал свою смерть.


положение -улика

Лес спор

Драма в лесу

Выбираю

ну шо, как вам четвертый сезон? (картинка моего авторства)