Детские фильмы это фильмы для детей или фильмы с детьми?

Европейские фильмы порой приятно удивляют

Как вымерить грань, за которой любовь превращается в разлагающий яд?

Я встречаюсь с девушкой подросткового возраста. По сути, она ещё ребёнок с соответствующей формой психики, точнее - по-подростковому бесформенной психикой. Проблема в том, что я опасаюсь возможных последствий взрослой связи в столь раннем возрасте в виде расцветания в её психике, как бы это выразиться, иждивенческого отношения к окружающему миру. Отношения, как к большому безмерно и всепрощающе любящему папочке.

Конечно, я стараюсь быть в чём-то строгим и не допускаю чрезмерного баловства. Но я боюсь, что не могу объективно оценить эту самую чрезмерность. Как вывести эту грань наиболее точно?

И потом: меня начинает напрягать само явление любви. То ли у меня самого психика деформирована, то ли это просто предпочитают не замечать, но любовь ведь сама по себе является наркотиком, всё выгодное отличие которого от других наркотиков в том, что этот источник кайфа располагается внутри нашего организма. Но что это меняет? Простой пример: она посмотрела фильм о некой социальной проблеме и сильно расстроилась, до слёз, и я её нежно успокоил. Но ведь проблема и страдания тех людей от этого не исчезли! Своими вторыми половинками мы просто глушим боль одиночества, но ведь мы всё равно остаёмся одинокими существами, один на один с чуждым и равнодушным миром! Нет ли в нашем стремлении одурманить себя любовью обычного малодушия?

Ретроспективное нытьё

В понедельник Даня проснулся и сразу настороженно прислушался к биению сердца. Несколько ровных ударов и ощутимое, неприятное, пугающее вздрагивание. Даня огорчился - всё же идти в больницу сегодня же.
Под наливавшимся в небе свинцом Даня дошёл до кремового здания с ярким жёлтым и синим светом в высоких полосах окон. Метров за сорок до входа сверху всё-таки полилось резко холодным для такой жаркой весны, от пробирающего насквозь холода сердце разболталось окончательно, и Даня живо представил, что доходит и падает в вестибюле замертво.
Кардиолог обитал на втором этаже и принимал с восьми утра. Уже внизу было полно народа, в организациях началась пора профосмотров, и Даня засомневался - у кардиолога наверняка большая очередь, и стоило ли убивать полдня на посещение врача, и потом наверняка придётся ещё не раз. Шевельнулся ещё глубокий страх, что визит этот может вскрыть какие-нибудь серьёзные проблемы с сердцем, от которых не отмахнёшься, и это разделит жизнь на «до» и «после». Ведь пока не знаешь о затаившейся беде - жизнь продолжается как шла прежде...
- А потом внезапно прекращается, - сердито проворчал Даня и взбежал вверх по лестнице. Повернул направо, и здесь его и без того уже выпавшее из нормального ритма сердце резко вздрогнуло, замерло на секунду и понеслось куда-то вскачь. На скамейке возле нужного кабинета сидела эта самая очень вежливая соседка, чьё имя «Юля» из разряда нелюбимых Даней уже несколько месяцев назад перешло в отрывистый перечень встречаемых невесомостью в груди. Закинув ногу на ногу, Юлька ушла вся в смартфон, не обращая внимания на людей вокруг. Выточенная занятиями теннисом белизна ножек, наверное, открыто притягивала бы мужское внимание, если бы ножки были постарше четырнадцати лет.
Рядом с Юлькой сохранился прямоугольник свободного места и Даня шустро обошёл пожилого мужика и вклинился туда, вплотную к девичьему телу.
- Здрав-ствуй-те! - как всегда отчётливо и певуче поприветствовала Юлька и кротко улыбнулась. Даня смотрел на нежные черты почти что детского лица и невольно улыбался тоже.
- Здравствуй. Ты от школы тут? Медосмотр?
- Нет, - коротко ответила она.
- Неужели сердце?
- Так, немного...
Даня удивился.
- Болит? Сильно болит?
- Не-ет, - Юлька засмеялась, - нормально всё, это мама меня погнала сюда на проверку. На техосмотр. Так - нормально всё. Мелочи.
Она легко покраснела и снова полезла в телефон. Даня наблюдал, как по экрану гуляет тонкий пальчик с некрашеным коротким ногтем, и не видел даже, что было на самом экране. Усатый мужик, которого Даня опередил, тоже наблюдал за Юлькой, встав прямо напротив и противно облизывая губы.
Юлька понемногу отодвигалась к краешку скамейки и отворачивала ноги на её угол. Даня выждал момент, когда Юлька успокоилась и перестала двигаться, и с удовольствием развалился так, что снова упёрся всем боком в мягкое тепло. Мягкое тепло бросило на Даню косой сердитый взгляд и собиралось вставать.
- Ты уходишь?
- Нет, просто хочу постоять! - с досадой ответила Юлька.
- Не надо, посиди, - дружелюбно сказал Даня.
- Мне неудобно так сидеть!
- Ну, если хочешь - я встану, - и медленно начал подниматься. Мужик с влажными губами, стоявший как на посту, внимательно следил за Даней. Юлька вцепилась ему в край куртки и пролепетала тихо:
- Ладно уж, сидите.
Даня опустился обратно и всё же дал Юльке чуть больше места. Взгляды их разбежались в стороны, потом понемногу, как в воронке, сошлись и встретились. Юлька улыбнулась.
- А вы? - спросила она.
- Что?
- Вы медосмотр проходите?
- Тоже нет. Сердце спотыкаться начало, - ответил он и пожал плечами.
В Юлькиных глазах заиграл интерес.
- Как бы неровно бьётся? У меня тоже так!
- Ну-ка, не двигайся.
Даня с выражением сосредоточенного внимания на лице прижал пальцы к Юлькиной груди, пытаясь нащупать пульсирование под небольшой мягкой сопочкой.
- Вы что делаете? - приглушенно засмеялась Юлька, заливаясь пунцом и отстраняясь от Дани, сжимая руки на груди.
- Да погоди ты, - весело шептал Даня, не отнимая руки. - Ну не двигайся!
Она замерла, вся красная, шумно сопя и балансируя между улыбкой и хихиканьем.
- Слушай, да, какие-то лишние толчки, неровно бьётся у тебя сердечко, - ласково сказал Даня и убрал руку. - Влюбилась, наверное?
Юлька закатилась смехом в голос. Когда она разговаривала спокойно, голос её звучал звонко, но мягко. На прогулках же во дворе со своим маленьким тупеньким пёсиком и, как правило, подругами и друзьями из числа сверстников Юлька болтала и смеялась громко, и звонкость превращалась в ломкую скрипучесть, легко прорезывающуюся сквозь любой шум до Даниных ушей и нервов. И теперь вот в смехе снова заскрипели эти волнующие нотки.
- Может, и влюбилась, - уклончиво ответила Юлька. - А с вами что не так? И вам кто-то покоя не даёт?
- Да... неизвестно от чего.
- Может быть, оно устало от ваших гулянок?
- Как будто я часто гуляю!
- В общем - да, я часто вас пьяным вижу.
Юлька занялась телефоном, а Даня сидел и приходил в себя от неожиданного приступа стыда - будто ему снова было четырнадцать лет и родители снисходительно высмеивали возвращение невменяемого сына со дня рождения одноклассника, когда он с мертвецки бледным лицом пытался взобраться на диван, уверяя родителей, что он не пьян, просто что-то съел в кафешке. Жгучее чувство застало его врасплох - уж чего ещё, но стыд был неуместным чувством в эпизоде разговора с малолеткой.
Пришла коренастая бабка и объявила, что стояла за мужчиной, который уже был внутри, на приёме. Женщина лет сорока, занявшая очередь за мужиком напротив, не поверила ей, и бабка пошла с места вразнос, яростно обвиняя обалдевшую женщину в преступном невнимании к поколению героев социалистического труда.
«И уничтожения алкоголя», - про себя добавил Даня, смотря на характерные отёки её лица.
Бабка воодушевлённо рассказывала про сердечную дружбу с первым секретарём обкома, когда на свою голову вмешалась Юлька:
- Бабушка, не нервничайте, я вас помню, вы вправду занимали за мужчиной, передо мной, то есть.
- А почему молчишь и смотришь, как меня здесь четвертуют, кривоногая?! И охота шорты носить с такими ногами!
За Юльку вступилась женщина и в коридоре опять затарахтел скандал. Юлька поджала губы и смотрела в телефон, и Даня глянул тоже - там был список контактов: Папа, Пашка, Света, Танюшка, Удод... Даня улыбнулся и сказал ей тихо:
- Не обращай внимания на эту психичку. У тебя красивые ноги, и совсем не кривые.
Юлька улыбнулась и снова стала краснеть.
- Да я знаю!
Она заёрзала, положила руки на ноги, будто пытаясь спрятать их от всеобщего обозрения. Однажды во дворе Юлька стояла с друзьями, вокруг носилась её шпицеобразная вечно тявкающая мерзость, и один ушлый заводила то и дело хватал Юльку за талию и ноги. В ушах Дани снова зазвучали Юлькины визги и крики «да отпусти!», и ему горячо захотелось подскочить и врезать всё ещё гундящей бабке в глаз.
- Это фамилия - Удод? - поинтересовался он у Юльки.
Та удивлённо посмотрела на него.
- Зачем вы подглядываете?
- Я не смотрел, только глянул, а оно само в глаза бросилось.
- Нет, не фамилия. Блин.
Юлька занервничала, опять стала ёрзать на месте, потом уже сердито и даже с каким-то разочарованием попросила:
- Не смотрите сюда, ладно?!
- Да ладно тебе, - усмехнулся Даня. - А почему он удод?
- Ну какая вам разница?!
Юлька, дрыгая ногой, убрала телефон в карман, потом объяснила:
- Он противный! Постоянно говорит фигню. Всегда навязывается провожать меня до перекрёстка, а сам идёт и молчит или очень скучно говорит. И так потеет, аж идти рядом неприятно.
Даня зафыркал, спрятав глаза ладонью
- Вам смешно, а мне - хоть прячься после уроков!
- Подари ему дезодорант, - веселился Даня.
- Мозги ему подарить надо, - проворчала Юлька, - и совесть ещё тоже.
Бабка как будто успокоилась и, судя по всему, прислушивалась к их разговору.
- Его поведение, в общем, объясняется просто, - небрежно говорил Даня. - Это вообще частая проблема у подростков, когда им нравится какая-нибудь девочка...
- Фу, блин!
Даня расплылся в улыбке и продолжил:
- Проблема в том, что парень зацикливается на конечной цели, он воспринимает общение как непонятный промежуточный этап, который хочется поскорее проскочить, чтобы получить доступ к желанному телу. Он не понимает, что нужно делать, и поэтому нервничает. Ему наверняка хотелось бы, чтобы ты была не живой личностью, а чем-то вроде куклы без всяких помех типа характера.
- Вот сволочь! - Юлька даже рот приоткрыла от возмущения. - Даже не ожидала, что он такой козёл! Вы это точно знаете?
- Точно.
- Откуда?
Тут задорно встряла бабка:
- Ты сам-то разве не хочешь ей засандалить? Ты же извращенец!
Даню облило жаром.
- Я щас кому-то промеж глаз засандалю, - с презрительным спокойствием и дико бьющимся сердцем сказал он.
- Ты ещё и буйный? Педофил!
- Рот поганый свой закройте? И стойте спокойно. Не лезьте к людям.
Окружающие с открытой неприязнью смотрели на бабку, и она отошла вглубь коридора, нарочито безразлично смотря в сторону лестницы.
Снова появилась неловкость перед Юлькой - теперь за вынужденные грубые слова, и это подкочегарило пылающую ненависть к чёртовой мерзопакостной бабке. Даня мысленно пожелал ей скончаться от сердечного приступа и освободить людей от своего выматывающего присутствия, только не здесь, а где-нибудь подальше, чтобы не видела Юлька, и чтобы не пришлось чувствовать себя ещё более виноватым. «Чёрти что! - со злостью думал Даня. - К чему это чувство вины вылезает всегда невпопад?! В чём я тут виноват?!».
Впрочем, Юлька выглядела довольной.
- А вы психолог? - спросила она.
- Нет, совсем не психолог.
- Тогда откуда вы взяли то, что говорили про этого...
- Про удода? Да я сам в школе был таким.
Юлька распахнула глаза.
- Да ну!
- Это правда. Тоже не знал, что сказать, и нервно потел.
- По вам не скажешь! Вы такой уверенный и... хорошенький, - Юлька покраснела. - И пахнет от вас хорошо.
- Спасибо, милая. Но от тебя пахнет лучше, - вполголоса проговорил Даня ей почти что на ухо, не отходя, впрочем, от лёгкой иронии.
Она закрыла лицо ладонью, потом сложила руки на коленях и неловко засмеялась.
- Давайте не будем так? Я сама начинаю потеть и нервничать!
- Подарить тебе дезодорант?
- Мозги мне подарите!
На этаж с лестницы медленно вышла бабушка и обратилась к мизантропке с каким-то вопросом. Та живо включилась в разговор. В Юлькином кармане заиграла клубная мелодия.
- О... блин, это он!
На дисплее светилось «Удод».
- Чего не берёшь?
- Не хочу!
Она сбросила вызов. Подержала телефон перед глазами, ожидая повторного звонка, но он больше не звонил.
- Наверное, беспокоится почему тебя нет в школе, - подтрунивал Даня. - Волнуется, скучает.
- Меня от его беспокойства тошнит уже. Что за человек, блин! Даже в школу идти неохота из-за него.
- Да, когда о тебе заботится человек, который тебе неприятен - это просто бесит. Тебя разве некому провожать из школы?
- У Лёши почти всегда больше уроков, чем у меня.
- Твой друг?
- Ну... мой парень.
- Он в другом классе, что ли?
- Он в одиннадцатом.
- Это не тот длинный такой, с которым ты гуляешь иногда?
- Да. Не длинный, а высокий.
- А-а-а, - протянул Даня и посмотрел в сторону. Оттуда раскатывался по коридору тяжёлый шум:
- И притащил пять килограммов винограда, старый идиот! Я ему говорю: тумбочка старая, ты бы лучше мяса купил! Сколько мяса можно было купить, сколько борща наварить! А теперь сиди и жри этот виноград, как идиот!
Даня даже позавидовал её ясному душевному настрою, полному энергии и безмятежности. Не хотелось быть сейчас собой, хотелось быть единственным человеком, вокруг которого одни идиоты, извращенцы и кривоногие. Даня глотнул и с горечью произнёс:
- Интересно, как бедный дед до сих пор её саму на борщ не пустил.
Юлька цокнула языком.
- Какой вы злой!
- А вот такие, - он кивнул на бабку, - добрые?
- Они шумят, но не делают же ничего. Как погремушки.
- Погремушки портят нервы.
- А вы о ней не думайте, и нервы будут в порядке.
Дверь отворилась и грузный мужчина вышел было из кабинета, но там окликнули, и в дверях он стал что-то отвечать. Бабка оборвала монолог и заняла стартовое положение на входе в кабинет, изъедая взглядом задерживающего очередь мужчину, и показалось даже, что вот-вот она не вытерпит, швырнёт его в стену и захлопнет за собой дверь.
Юлька повернулась к Дане.
- Как у вас получилось измениться? Мне интересно всё-таки.
- Тебе это не пригодится, - он подмигнул.
- Но всё равно интересно! - Юлька развернулась к нему всем телом и трясла за руку. - Ну расскажите!
Она так смотрела, что Дане стало неловко, будто он уже обманул её ожидания. Хотелось сказать в это лицо что-нибудь сильное и впечатлить девочку, но тут же Даня почувствовал, что слова ускользают и сил их собрать нет. Он сказал коротко:
- Когда начал скучать по людям, отношение к ним медленно стало меняться. Поговорил с человеком без каких-то ожиданий - и нормально. И вот тогда уже у них появляется живой интерес.
Юлька плохо поняла эти слова и потребовала пояснений. Бабка уже зашла к врачу и было неуютно говорить о личном в наступившей тишине среди людей, и Даня хотел было отшутиться, но его оборвал очередной звонок Юльке. Поколебавшись, она приняла вызов.
- Привет, - голос её упал. - Давай, поговорим когда я приду?
Трубка сердито заговорила. Юлька послушала и сказала виновато:
- Прости меня.
И потом:
- Лёш, поговорим как увидимся, хорошо?
«Лёша - какое дурацкое имя, - угрюмо подумал Даня. - Впрочем, и Юля - тоже не фонтан. Оно мне никогда не нравилось».
- Ладно, я уже иду.
Юлька спрятала телефон и нахмурилась.
- Предстоит трудный разговор? - снисходительно спросил Даня.
- Та... мелочи.
- Ты на приём не пойдёшь?
- Блин, вот сколько ещё ждать, кто знает? Наверное, не пойду.
Даня постарался сказать как можно проникновеннее:
- У тебя точно всё хорошо?
- Конечно! - весело уверила она. - Мы даже ссоримся понарошку, будто играем!
- Знаешь что, Юль? - как будто через силу произнёс Даня, смотря в стену. - Ты с этим, которого ты удодом называешь - ты с ним-то не играй. Сразу прямо скажи ему, чтобы забыл думать ухаживать за тобой.
- Думаете, стоит резко всё сказать?
- Да. Не стоит, а так надо.
- А ему будет... неприятно?
- Это лучше, чем давать ему идти дальше в тупик. Потом из тупика выбираться будет невыносимо.
Юлька кивнула с серьёзным видом.
- Хорошо, я завтра же... Ладно. Я ухожу.
Встала и повернулась к Дане.
- Не пойду на приём. Передаю вам моё место в очереди, - сказала она с улыбкой. - До свидания!
- До свидания.
Юлька ушла и не сдерживаемая больше разговором с нею горечь стала затапливать грудь и горло. В голове вертелась одна мысль: «она сейчас пойдёт к нему... пойдёт к нему...», а что там будет дальше - не хотелось думать, не хотелось - но всё равно думалось: он обнимает её, целует в губы, руки его гуляют по её телу... чёртов школотрон, сопляк, недомерок. Что может он ей дать? Что?! И ещё снова и снова звучало в ушах её нежное, покорное «прости меня». Каким же глухим чёртом надо быть, чтобы не простить тебя?
Даня мотнул головой, отгоняя назойливые видения, и вошёл в кабинет.
- Садитесь, чего стоите. На что жалуетесь?
За столом сидел доктор со складчатым лбом и отвисшей нижней губой, которую он поджимал так, будто собирался плакать. Левую руку он держал на клавиатуре, готовясь оформлять очередного мучимого болезнями сердечными человека.
- Вы себя как чувствуете сейчас? - прищурился доктор, не понимая Даниного молчания и его дикого взгляда.
Даня улыбнулся.
- Да... ничего, нормально. Не умру.
И всё так же дурно улыбаясь, он повернулся и вышел. «Не умру» - конечно, от такого не умирают. Впрочем, когда Юлька уходила по онемевшему, потерявшему краски коридору, зацепившийся за неё кусочек сердца вырвался и потащился вслед, разрывая и вытягивая живую ткань, и теперь Даню неприятно холодил наружный воздух, словно ветерок гулял в дыре полуразрушенного зуба. «Так что смерть меня - это только дело времени, и хорошо бы, если она наступит как можно скорее, хорошо бы уже завтра проснуться не собой». Жаль, что не научились ещё ставить пломбы в грудь.
На пути от больничного крыльца горечь добралась до носа и глаз, скапливаясь влагой. Разозлившись, он стал безжалостно кромсать себя скальпелем:
«А чего меня это так терзает? Ну нет же в ней ничего особого, даже красоты особой нет. Блестящий ум? Положим, она неплохо держит разговор, но разговора было всего-то на час, за час разве оценишь ум человека? К тому же, она большей частью слушала или смущалась...», - здесь волна нежности подтопила Даню и он стиснул зубы.
«Ладно, оставим её в покое, займёмся мной. Почему меня это так терзает? Потому что я хочу быть с ней, иметь доступ к её душе и телу, изучать её реакцию на те или иные слова и события, разговаривать с ней, шутить, злить, огорчать, утешать, поддерживать, убеждать, спорить, поддаваться... видеть в ней то, чего она сама не видит, помогать этому невидимому расти и удивляться тому, как она меняется. Всё это так, но с чего я решил, что всё это возможно только со мной? С чего я решил, что ей это нужно со мной? Это же неприкрытый эгоизм. Да, этот школьник наверняка глуп и вертит мир вокруг себя, вон, заставлял её извиняться по телефону, хотя сам, походу, виноват... да наверняка сам виноват! Самоутверждается на ней, кормит своё самомнение, они в этом возрасте все такие...».
Здесь Даня закусил губу.
«Обожемой, заткнись. До чего ты опустился - огульно злословить в адрес незнакомого человека - и из-за чего? Фу таким быть! Он, я думаю, отличный парень, добрый и умный. И вообще это не моё дело, нет-нет, я здесь не замешан, это не моё, я просто мимо проходил со своей жизнью, и дальше иду. А они будут вместе долго и счастливо, женятся, нарожают детишек...».
Мысль о взрослой Юльке, окружённой детьми, охладила нервы. Нащупав верную нить, он продолжал выбираться из лабиринта:
«Вся эта горечь, все эти эпично трагичные страдания растут из совершенно мелкой жалости к себе. С чего-то я решил, что жизнь обязана воплощать мне в руки любой желанный мираж. А когда человек убеждён, что живёт только для сытого, животного счастья, он способен на любую подлость и глупость, и в конце концов умирает как умирают все потребители счастья - уныло и бесследно. Я этого хочу от своей жизни? Нет».
И уже более отрешённо:
«На кой чёрт человеку такой большой морщинистый мозг? Жил бы себе целиком и полностью в настоящем и горя не знал, ан нет, лезут в голову всякие картины, и сидишь мучаешься от того, что нет всего этого на самом деле. Если уж не хватает мне воли воплотить эти картины в жизнь, то и способность рисовать мне незачем. Что там у нас имеет медицина для отбирания красок у художника? Феназепам? Жаль, нельзя аккуратно вырезать Юлькин образ из головы. Это должно быть нетрудно, ведь это всего лишь сцепившиеся особым образом нейроны... мелкие гадёныши... Впрочем, вряд ли её образ успел разрастись у меня в мозгу и пустить метастазы во все стороны, так что избавиться от него должно быть относительно просто. Надо только не кормить его, не думать о Юльке, не гонять импульсы по этим чёртовым нейронным связям, и они сами собой отвалятся. Главное - не забываться, ложась ночью в тишине под одеяло, не обнимать по привычке подушку со словами «Юля, Юлечка», и не принимать жалкие подачки от своего чёртового воображения. Ну в самом деле же - убого это выглядит. Ночью этот убогий фантазёр снова попытается в меня влезть, что же - посмотрим, как у него это получится!».
Даня фыркнул, хлопнул себя по ноге и рассмеялся. Встречная девушка встрепенулась, остановилась и спросила тревожно:
- Что? - и стала поправлять волосы.
- Ничего, у вас всё в порядке... у меня, наверное, тоже.
«Что за мерзкий механизм - ну совпал какой-то человек с лежащим в глубине твоей души идеальным образом - можно ведь ограничиться простым влечением, которое легко проходило бы, если вдруг перспектив нет. Так нет же, надо мучить и пилить нервы. Архаичная дрянь не понимает, что давно уже человек не может просто схватить ту, на которую его тянет, и потащить в пещеру. Мы таких свершений понаделали, а всё-таки так и гнёмся под давлением своей древней физиологии. Мерзость. Надо менять всю эту дрянь на цифровую систему: «Этот человек нравится вам на 92%», и кнопки: «Усилить», «Оставить без изменений», «Отмена».
Проходя в подъезде мимо Юлькиной двери, он пожалел, что у неё такой слышный замок - обычно при щелчке ригеля Даню охватывало беспокойство. Это могло затянуть избавление. «Сломать им его, чтобы поменяли на другой? А, впрочем, ладно. Пусть это будет индикатором выздоровления, как температура у больного».
Даня бросил ключи у зеркала и прошёл в кухню. Нужно было что-то делать со всё ещё шевелящейся горечью - теперь уже не в груди, а в голове, на заднем плане, в виде раздражающих, как соль рану, мыслей о Юльке и её ухажёре. Пришла хорошая идея - он сел за ноутбук, открыл текстовый редактор, занёс руки над клавиатурой и мысленно нарисовал перед собой те кнопки.
- Ну, что с тобой делать? - снисходительно улыбнулся Даня.
Она сейчас была целиком в его власти, воображение было целиком в его власти. Помедлив секунду - «прощай, милая, мысли о тебе неплохо согревали меня и пьянили сердце, но дальше этот детский сад продолжаться не может», он уверенно нажал на «Отмену» и опустил пальцы на клавиши.
«И побольше тонкой витиеватости, чтобы скрыть настоящее. Чем красивей искусственные формы, тем бледнее реальность, и тем меньше хочется тосковать по ней».
Быстрый поток букв и слов вытягивал за собой горечь, и на её место вливалось то прохладное онемение, которое приходит при облегчении после долгой изнурительной боли. Юлька омертвевшей тканью опускалась в архивы памяти, и Даня явственно ощущал, как идёт внутри перестройка и обновление... и ароматный летний воздух свободно пролетает сквозь квартиру через открытые окна, и жарко светит солнце, и на улицах города столько новых людей, и столько интересной работы впереди!

Быть или не быть в городе N

Третий день в правом боку периодическая жгучая боль. Ну, с печенью у меня давние проблемы, стало быть, теперь жёлчный пузырь затарахтел, раз уж печень болеть не может. После десяти ночных часов извивания и повизгивания от боли решил пойти в горбольницу.

В горбольницу - сразу видно! - вступил двадцать первый век: блестящая плитка везде, никелированные перила, яркие лампы, чистота, порядочек. Только после взгляда в регистратуру становится ясно, что вступил он на полшишечки: вместо компьютеров с базой данных пациентов и электронной очередью - старые добрые горы макулатуры. Неваляшкообразная тётя в белом халате сидит за столом и что-то судорожно пишет на бумажке.

- Здрасьте, - вежливо начал я разговор. - Вы не подскажете, как у вас принимает гастроэнтеролог? А то я его в списке врачей не нашёл.
- А у нас нет такого врача, - не отрываясь от писанины, таким тоном ответила тётя, что я невольно ожидал окончания в виде "муахахаха!!".
- Хм. А к кому мне обращаться?
- Обращайтесь в "XYZ".
"XYZ" - это частный медицинский центр, в котором работают те же врачи из горбольницы, только в другое время.
- Я там был, там тоже нет гастроэнтеролога.
- Что вы зациклились на своём гастроэнтерологе? - почему-то со злобой спросила тётка, наконец-то поднимая на меня глаза.
- К кому мне ещё обращаться с больной печенью? Не к психиатру же!
- С больной печенью - это к наркологу! - сострил мужичок, стоящий в соседнем окошке.
- Ну, попробуйте к терапевту, - бесцветно ответила тётя и снова начала писать.
- Дайте мне карточку.
Бедная тётя вздохнула и вытащила бланк.
- ФИО?
Я ответил.
- Адрес?
Я ответил.
- Год рождения?
Я ответил.
- Возьмите. Пройдёте сначала флюшку и сдадите анализы.
Раздражение от бюрократической волокиты, подогреваемое снизу желчной болью в боку, начало переливаться через край.
- При чём тут флюорография, если у меня проблемы с пищеварительной системой? - проглотив матерные слова, поинтересовался я.
- Это не я придумала, это так положено. Терапевт вас не примет без анализов и флюшки.
- А если я наблюю ему на стол желчью, он пойдёт на уступки?
Тётка вспылила:
- Если вы такой умный, то идите в "XYZ"!
- Я лучше пойду в приёмный покой и упаду там на пол, - пробормотал я и отпихнул заполненный бланк обратно в окошко.

Вспомнив, что наш новый участковый врач на "скорой" - довольно милая молодая девушка, я принял решение помыкаться ещё сутки, а потом с утра вызвать карету, чтобы миновать весь этот тупняк со справками и флюшками.

Так вот, к чему это я. Работники "скорой" жалуются на изнеженных капризных горожан, вызывающих карету из-за "заболевшего, видите ли, животика", но вот что ещё делать в такой ситуации? Скрючившись от боли, ходить по кабинетам?

P.S. Кстати, если тут есть врачи: какова вероятность, что у меня лопнет жёлчный пузырь и я мучительно помру от перитонита? Я постоянно мониторю склеры на предмет желтухи - вроде всё норм. Сейчас принимаю одно индийское растительное средство-гепатопротектор, реально облегчает состояние. Или лучше не маяться хернёй и вызывать карету прямо сейчас?

P.P.S. Двадцать первый век и научно-технический прогресс, где моя клонированная печень?!