Гриша - это мой сосед с пятого этажа, живший чудовищно ненормальной жизнью. Квартира в нашем доме Грише досталась в наследство от родителей, которые к старости лет предусмотрительно решили перебраться с пятого этажа поближе к земле и потому переехали куда-то в деревню. Говорят, на них сильно повлиял сюжет с соседом из квартиры напротив, которого тащили в гробу с через пять этажей и уронили аж два раза - на третьем - головой об батарею, и возле самой подъездной двери - ухом в какие-то кошачьи непотребства. Гришины родители оказались людьми чуждыми посмертных приключений и считали, что покойникам положено спокойно лежать, а не считать мордой ступени. В общем, так Гриша у нас и появился. Весь день таскал он в одиночку скромную мебель и какое-то тряпьё, постоянно прерываясь на перекуры, чем сразу же не понравился Сталине Олеговне с четвёртого, которая была женщиной старой формации и любила иной стиль работы. “Вот когда мы работали...” - говорила Сталина, но мне всё никак не удавалось узнать, что же было когда они работали, потому что я удачно переводил разговор на тему того, что мне надо куда-нибудь идти.
Так вот. Перетаскал Гриша в тот день весь свой скарб и, сидя посреди комнаты на продавленном диване, размышлял с чего начать организацию быта. Решено было начать с включения телевизора. “Алё, Люсь? Это я!” - донеслось из пыльного пластмассового ящика - шёл концерт Ефима Шифрина. Быт как-то сразу заметно организовался, поэтому Гриша решил отметить прогресс в работе перекуром, для чего открыл в комнате окно и зачем-то посмотрел вниз. Снизу, из окна четвёртого этажа на Гришу смотрела Сталина Олеговна. Гриша поздоровался с пенсионеркой кивком головы и закурил. Сталина Олеговна шумно втянула воздух носом и демонстративно закрыла обе фрамуги у форточки, хотя на улице был летний двадцатиградусный вечер. Гриша неторопливо курил сигарету и осматривал свой новый двор. Здесь всё было как и в сотне других провинциальных дворов: визжащие дети, неподвижные старики на лавочке, оплывшие мамаши, и бельё на верёвке, натянутой между двумя берёзами. Гриша смотрел на всё это и чувствовал, как новизна места и острота перемен улетучиваются, уступая место тоске повседневности. Можно переезжать, менять дом, менять вещи, круг общения, но если уж сидит внутри какая-то муть - везде она будет настигать тебя, всплывая изнутри и отравляя организм душевной изжогой. Гриша задумчиво посмотрел вниз. Внизу пестрела нарциссами и петуньями обширная клумба. Конечно, если хорошо прицелиться, то можно до неё и не долететь - тогда голова попадёт как раз на полоску бетона, опоясывающую фундамент, но это в теории. На практике тёплые потоки воздуха из подвального окошка могут изменить траекторию полёта и тогда удар придётся на мягкую почву взрыхлённую местными старушками. Что может сделать с человеком группа пенсионерок, у которых измяли клумбу - лучше не знать. В силу возраста пожилым людям уже не страшен уголовный кодекс, а человек без тормозов - это дикий зверь. “Алё, Люсь? А где Люся?” - вдруг раздалось за спиной и Гриша решительно закрыл окно.
В пакете с трико и майками были заботливо укутаны две бутылки “Балтики”. Новосёл откупорил одну и прибавил звук телеящика. “Алё, Люсь? Это я!” - сообщил ящик. В батарею требовательно постучали. Гриша в целях этикета сбавил децибелов и отпил пива. Напиток оказался до противного тёплым. Сомелье в трико взял обе бутылки и отправился к холодильнику. Тут же выяснилось, что холодильник до сих пор не подключен в внутри царит комнатная температура. Гриша сплюнул в раковину и воткнул штепсель раритетной “Свияги” в розетку. В ожидании холодного фронта в районе морозилки, новоиспечённый хозяин огляделся. К кухне примыкал небольшой балкон, заставленный каким-то хламом из которого призывно торчали зелёные лыжи “Старт” - те самые, на которых Гриша когда-то поставил школьный рекорд. Лыжник в отставке сглотнул.
По линолеуму лыжи скользили плохо, поэтому решено было опробовать наклонную поверхность подъездной лестницы. По гладкому бетону катилось хорошо. К сожалению, лестница была короткой и заканчивалась дверью Сталины Олеговны. Основной удар пришёлся коленом по верхним рёбрам, однако лыжная палка, пырнувшая вялый пенсионерский живот, была немногим приятнее.
- Извините, я нечаянно, - сказал Гриша.
- Фашист! - прохрипела старушка, дрессированная вечерними выпусками новостей, и склеила пенсионные ласты.
Гриша трезво оценил ситуацию. Первый условный срок у него висел за пожар в магазине люстр и по своему характеру мало был схож с непредумышленным убийством пожилой соседки, но что-то подсказывало, что суд сочтёт это звеньями одной цепи. Рисковать не хотелось.
План пришёл в голову быстро.
Толкнув тело, Гриша быстро закрыл окно и упал на пол. Судя по звуку, соседка всё же спикировала на клумбу. Кто-то заблажил женским голосом, раздался чей-то топот. Гриша отполз на кухню, достал холодное пиво и, изобразив заспанное лицо, снова открыл окно, чтобы спросить непринуждённой интонацией: “Что случилось?”. К сожалению, все карты спутала запотевшая бутылка, которая предательски выскользнула из рук прямо на голову мужчины ищущего хрупкий пенсионерский пульс. Внезапно всё стало намного сложнее. Скопление свидетелей вокруг и отпечатки на таре, не позволяли надеяться на удачную версию с бутылкой. Сгоревший магазин люстр замаячил перед глазами и Гриша решительно встал на подоконник. “Алё, Люсь? Это я!” - донеслось ему вслед.
Вот так недолго, но крайне ярко пожил в нашем доме Гриша.
Так вот. Перетаскал Гриша в тот день весь свой скарб и, сидя посреди комнаты на продавленном диване, размышлял с чего начать организацию быта. Решено было начать с включения телевизора. “Алё, Люсь? Это я!” - донеслось из пыльного пластмассового ящика - шёл концерт Ефима Шифрина. Быт как-то сразу заметно организовался, поэтому Гриша решил отметить прогресс в работе перекуром, для чего открыл в комнате окно и зачем-то посмотрел вниз. Снизу, из окна четвёртого этажа на Гришу смотрела Сталина Олеговна. Гриша поздоровался с пенсионеркой кивком головы и закурил. Сталина Олеговна шумно втянула воздух носом и демонстративно закрыла обе фрамуги у форточки, хотя на улице был летний двадцатиградусный вечер. Гриша неторопливо курил сигарету и осматривал свой новый двор. Здесь всё было как и в сотне других провинциальных дворов: визжащие дети, неподвижные старики на лавочке, оплывшие мамаши, и бельё на верёвке, натянутой между двумя берёзами. Гриша смотрел на всё это и чувствовал, как новизна места и острота перемен улетучиваются, уступая место тоске повседневности. Можно переезжать, менять дом, менять вещи, круг общения, но если уж сидит внутри какая-то муть - везде она будет настигать тебя, всплывая изнутри и отравляя организм душевной изжогой. Гриша задумчиво посмотрел вниз. Внизу пестрела нарциссами и петуньями обширная клумба. Конечно, если хорошо прицелиться, то можно до неё и не долететь - тогда голова попадёт как раз на полоску бетона, опоясывающую фундамент, но это в теории. На практике тёплые потоки воздуха из подвального окошка могут изменить траекторию полёта и тогда удар придётся на мягкую почву взрыхлённую местными старушками. Что может сделать с человеком группа пенсионерок, у которых измяли клумбу - лучше не знать. В силу возраста пожилым людям уже не страшен уголовный кодекс, а человек без тормозов - это дикий зверь. “Алё, Люсь? А где Люся?” - вдруг раздалось за спиной и Гриша решительно закрыл окно.
В пакете с трико и майками были заботливо укутаны две бутылки “Балтики”. Новосёл откупорил одну и прибавил звук телеящика. “Алё, Люсь? Это я!” - сообщил ящик. В батарею требовательно постучали. Гриша в целях этикета сбавил децибелов и отпил пива. Напиток оказался до противного тёплым. Сомелье в трико взял обе бутылки и отправился к холодильнику. Тут же выяснилось, что холодильник до сих пор не подключен в внутри царит комнатная температура. Гриша сплюнул в раковину и воткнул штепсель раритетной “Свияги” в розетку. В ожидании холодного фронта в районе морозилки, новоиспечённый хозяин огляделся. К кухне примыкал небольшой балкон, заставленный каким-то хламом из которого призывно торчали зелёные лыжи “Старт” - те самые, на которых Гриша когда-то поставил школьный рекорд. Лыжник в отставке сглотнул.
По линолеуму лыжи скользили плохо, поэтому решено было опробовать наклонную поверхность подъездной лестницы. По гладкому бетону катилось хорошо. К сожалению, лестница была короткой и заканчивалась дверью Сталины Олеговны. Основной удар пришёлся коленом по верхним рёбрам, однако лыжная палка, пырнувшая вялый пенсионерский живот, была немногим приятнее.
- Извините, я нечаянно, - сказал Гриша.
- Фашист! - прохрипела старушка, дрессированная вечерними выпусками новостей, и склеила пенсионные ласты.
Гриша трезво оценил ситуацию. Первый условный срок у него висел за пожар в магазине люстр и по своему характеру мало был схож с непредумышленным убийством пожилой соседки, но что-то подсказывало, что суд сочтёт это звеньями одной цепи. Рисковать не хотелось.
План пришёл в голову быстро.
Толкнув тело, Гриша быстро закрыл окно и упал на пол. Судя по звуку, соседка всё же спикировала на клумбу. Кто-то заблажил женским голосом, раздался чей-то топот. Гриша отполз на кухню, достал холодное пиво и, изобразив заспанное лицо, снова открыл окно, чтобы спросить непринуждённой интонацией: “Что случилось?”. К сожалению, все карты спутала запотевшая бутылка, которая предательски выскользнула из рук прямо на голову мужчины ищущего хрупкий пенсионерский пульс. Внезапно всё стало намного сложнее. Скопление свидетелей вокруг и отпечатки на таре, не позволяли надеяться на удачную версию с бутылкой. Сгоревший магазин люстр замаячил перед глазами и Гриша решительно встал на подоконник. “Алё, Люсь? Это я!” - донеслось ему вслед.
Вот так недолго, но крайне ярко пожил в нашем доме Гриша.
Еще на тему
