. / о любви

...Девушка, проходившая через плотину против Вишневого омута и невольно задержавшаяся при виде светло-русого парня, была Улька, Подифора Короткова дочь.
Случилось с ней такое первый раз в жизни, и Улька не могла понять, что же это, как же это, что же теперь будет с нею. Ульке было и радостно, и страшно, и немножко стыдно, будто она сделала что-то тайное, запрещенное для семнадцатилетней девчонки. Прибежав к себе Домой, часто дыша, она приблизилась к отцу, глянула снизу вверх ему в лицо большими своими, косо поставленными, татарскими, с живыми крапинками, испуганно виноватыми глазами и, ни слова не говоря, чмокнула его в щеку. Раскрасневшееся скуластое лицо ее и даже прядь волос, выбившаяся из-под платка, спрашивали, торопили с ответом: "Тятенька, правда, ведь нехорошо! Скажи, правда, тять?.."
Подифор Кондратьевич, привыкший к разным неожиданным выходкам дочери, ничего не понял.
- Ну, ты чего уставилась на меня? Приготовь пообедать.
- глухо проокал он.
Улька подумала: "Вот ты какой недогадливый, тятька! Ну и пусть. И ничего худого я не сделала. И вовсе он мне не понравился. Я бежала, и сердце зашлось маленько. Что ж тут такого? Все пройдет... А что все? Ничего ведь и не было. Он даже не глянул на меня. Да я и не знаю его, нисколечко, ну, ни капельки не знаю. Он, верно, странний. А можа, и женатый. В Панциревке вон сколько красивых девчат!"
Последняя мысль больно обожгла Улькипо сердце.
Нахмурившись, она грохнула заслонкой печи и села напротив, на лавке, положив маленькие руки по-старушечьи на коленки. "Сам, что ли, не сумеет приготовить себе поесть!
- думала она уже про отца.
- Чугуны в печке, вынул бы да ел... А можа, и неженатый. Откуда я взяла, что женатый? Один вон работает... Да ну его совсем, что он мне?"
Решив так, Улька спокойно накрыла на стол, позвала отца, и в тот момент, когда он входил в избу, у нее созрело новое решение - сейчас же сбегать еще раз на плотину. Зачем? Вот это еще надо придумать. "Ну, мало ли зачем? Просто так, пойду, и все... прогуляться".
Улькин ум был неопытен, неизворотлнв, он не смог приготовить для нее подходящего предлога, чтоб она могла уйти из дому, и Улька, в нерешительности своей поставив брови как-то торчком, сказала первое, что пришло в голову:
- Тять, ты обедай, а я пойду... коров встречать.
- Коров? Ты, дочь, мотри, с ума сошла! Ведь только полдень.
- А я нынче пораньше, К подруге зайду.
- Ну, ступай.
Подифор Кондратьевич посмотрел на дочь с недоумением и вдруг увидел, что она уже совсем-совсем взрослая.
"Девка!" - подумал он с неприязненным удивлением и поморщился. Им тотчас же овладело ревнивое, враждебное чувство к тому пока что неизвестному человеку, который придет однажды в его дом, в тот самый дом, где он, Подифор, царь и бог, придет, возьмет Ульку и уведет с собой. И Подифор Кондратьевич останется один в своем большом новом доме, со всем своим крепко замешенным хозяйством. И что будет, это неотвратимо, как старость, как смерть.
Подифор Кондратьевич и раньше знал, что так будет, а нынче, глянув на дочь, почти с физической ясностью ощутил, что это случится обязательно и очень даже скоро и что в таком деле он не властен. И если он что-то еще и сможет предпринять, так только то, что постарается отдать Ульку в хороший дом.
"Соплячка, ребенок еще!" - противореча себе, подумал он, когда Улькин платок мелькнул за окошком.
5
Улька шла быстро-быстро по направлению к Вишневому омуту и думала о том, как же нехорошо она поступает, что идет только затем, чтобы еще раз увидеть незнакомого ей, в сущности-то, парня. "Как же тебе не стыдно, Улька!
- отчитывала она себя.
- Бесстыжие твои глазоньки! И кидаешься ты на первого попавшегося?" Потом ей стало жалко себя: "Да ни на кого она и не кидается. Что вы пристали к девчонке! Вот только глянет разок и пройдет мимо - и все тут, велика беда!" - защищалась она от кого-то и от себя самой.

Вдруг Улька замедлила шаг, ноги у нее словно бы подломились, кровь бросилась в лицо, в голову, даже корни волос защемило.
Прямо ей навстречу по плотине шел этот высокий, этот светло-русый и еще издали улыбался ей, Ульке, как давно знакомой и желанной. Улька, защищаясь - теперь не только от себя самой и от кого-то неизвестного, но уж и вот от этого пария.
- вмиг решила, что пройдет мимо с безразличным видом и покажет этим, что ей до него нет никакого дела, что ей решительно наплевать и на его красоту, и на его улыбку, и что он сам по себе, а она сама по себе, и пусть он не думает, что она какая нибудь такая...
Не успела Улька подумать до конца, как парень поравнялся с ней и преградил дорогу.
- Здравствуй, дивчатко! А я тебя знаю. Ты Уля Короткова. Я правду говорю?
- просто спросил он совсем добрым и совсем не нахальным, с мягким украинским выговором голосом, и Улька, отбоосив прочь все свои прежние, казавшиеся ей весьма разумными соображения, ответила, вся пылая:
- Правда. Уля. А тебя как звать?
- Михаиле Харламов. Не слыхала? Из Панциревки я. Тебя я видал много раз зимою, когда к матери приезжал...

Вот и все, что могли сказать друг другу при первой встрече парень и девушка, да еще такие красивые, да еще думавшие за минуту до этого только друг о друге, да еще неопытные и смешные в своей беспомощности...

Михаил Алексеев
"Вишнёвый омут"