Сравнение уровня жизни и технического развития СССР и Третьего Рейха
Текст из книги мемуаров советского и российского учёного-конструктора, одного из ближайших соратников С. П. Королёва, академика РАН (2000), Героя Социалистического Труда (1961) Чертока Бориса Евсеевича "Ракеты и люди часть 1". В апреле 1945 года в составе специальной комиссии Б. Е. Черток был командирован в Германию, где до января 1947 года руководил работой группы советских специалистов по изучению ракетной техники."Несмотря на близость к Берлину – двадцать пять километров до Адлерсгофа – Букков
полностью сохранился – еще одно необъяснимое явление войны. Когда немцы шли на
Москву в 1941 году, все подмосковные города и деревни на их пути были разрушены. В
наши запрограммированные мозги никак не укладывалась, не совмещалась с
представлениями о войне, о фашистском "логове" после четырех лет войны ухоженность
этого курортного местечка. Комфортабельные отели, чистейшие, правда, в основном пустые,
магазины, кафе – все это на склонах лесистых холмов на берегу озера. Совершенно нам не
понятно, почему через три дня после того, как отошли немецкие части и в городок без боя
вошли танковые части Красной Армии, появились немцы, которые убирают и моют улицы!
В садах у многочисленных вилл цветет сирень, и возвращающиеся жители ухаживают за
газонами и розовыми кустами там, где остановились советские офицеры.
Позднее по всей территории Германии мы увидели много таких "оазисов". Даже
значительно больше, чем разрушенных городов. Иногда казалось, что вся Германия – это
цепочка отличных автомобильных дорог, связывающих между собой чистенькие, очень
благоустроенные городки и деревни – "дорфы". Но и в деревнях почти в каждом доме
канализация, горячая и холодная вода, электрические плиты в кухнях!
Через пару месяцев мы почти забыли, что в Москве каждый из нас жил в коммунальной
квартире с одной крохотной уборной на 8–10 человек, дровяной плитой на кухне, без ванны
и с одной раковиной с холодной водой на всех. А здесь, у "этих фрицев" только восточные
рабочие, пленные и заключенные лагерей понимают, что такое бараки!
Наконец, начали детальное обследование зданий Адлерсгофа. Бои здесь были не очень
жаркие – все здания уцелели. В проходной за вместительной велосипедной стоянкой, на
больших панелях ключи, ключи, ключи – по номерам с немецкой аккуратностью. Все цело!
"Лабораторный корпус. Аэронавигационная лаборатория, наполненная стендами для
проверки бортовых приборов, фотохимическая лаборатория, лаборатория испытания
материалов на прочность, усталость, вибростенды. Лаборатория бомбардировочных и
стрелковых прицелов, установки для тарировки акселерометров. А какое великолепное
чертежное и конструкторское оснащение! Немецкие рабочие места конструкторов вызывают
зависть. Кроме хорошего кульмана, вращающегося сиденья и удобного стола с массой
ящиков, полно мелочей, и всему свое место. О, эта немецкая любовь к мелочам и
аккуратность, возведенная в культуру труда какого-то особо высокого класса.
Самое нужное и дефицитное для каждой лаборатории – четырехшлейфные осциллографы
Сименса. Тут нашли разные: двух-, четырех– и шестишлейфные. Без них исследование
быстропротекающих динамических процессов невозможно. Это новая эпоха в технике
измерений и инженерных исследований. В Москве, в НИИ-1, у нас всего один
шестишлейфный на весь институт. А у этих немцев! Нет, мы уже не чувствовали ненависти
или жажды мщения, которая ранее кипела в каждом. Теперь было даже жалко выламывать
такие добротные стальные двери лабораторий и доверять старательным, но не очень
аккуратным солдатам укладывать прецизионное, бесценное оборудование в ящики.
Окраины кончились – началось нагромождение развалин. Апофеоз разрушения – груды
битого камня, кирпича, лепнины – широченные улицы и крайне узкие проезды. В основном
это работа союзной авиации.
Разрушение центра Берлина авиацией идет уже более двух лет, и немцы наладили технику
расчистки улиц так, что город не задыхался в непролазных развалинах. Чем ближе к центру,
тем больше пожаров, сожженных подбитых танков.
Доехали до "трактира" – это оказался придорожный ресторан "Завтрак в харчевне".
Полковник, очевидно, командир дивизии, сидел за большим столом, уставленном
всевозможными бутылками и закусками. За столом сидели в явно неслужебном виде еще
человек десять военных.
Совсем удивились, обнаружив цех с перископами для подводных лодок и дальномеры к
ним, бомбовые прицелы, приборы управления артиллерийским зенитным огнем – ПУАЗО.
Для тренировки экипажей или испытаний были оборудованы специальные кабины, где
имитировалось все самолетное оборудование для слепого полета.
Довольно большой цех занимался чисто оптическим производством. Здесь стояли станки
для шлифовки оптических стекол, рядом – готовая продукция. Прямо горы линз различных
диаметров до 50 см!
Отлично укомплектованы испытательные лаборатории. Барокамеры, термобарокамеры,
вибростенды, дождевальные имитаторы. И все, все оснащено универсальной и специальной
измерительной аппаратурой и нашей мечтой – многошлейфовыми осциллографами Сименса!
Вилки сказал, что последний год их кормили очень плохо. Всего 250 граммов хлеба в день
и 200 граммов мяса в столовой. Очень мало сахара и жиров. При этом, как правило, рабочих
кормили лучше, чем инженеров. На заводе работали и иностранные рабочие, в том числе
русские и французы. Якобы (хоть мы и не поверили) русских кормили так же, как немцев.
Они, правда, не имели права жить в частных квартирах, а ночевали в лагере. Он счел
нужным добавить:
– По-моему, все зверства есть результат работы СС. Это не люди, а звери.
– Слышали ли вы что-нибудь о лагерях уничтожения – Майданеке, Треблинке,
Освенциме, Бухенвальде? Об истреблении 6 миллионов евреев?
– Нет, я ничего об этом не знаю.
– Знаете ли вы, что такое "газваген"?
– Нет, никогда не слыхал.
Мы, как могли, объяснили немецким специалистам устройство и назначение газовых
камер и газвагенов. На их лицах нельзя было обнаружить ни удивления, ни каких-либо
других эмоций. Слушали очень внимательно. Снова: "Это все СС и гестапо"."
Про техническое обеспечение Германии и СССР
После длительного общения с немецкими радиоспециалистами мы, покидая
радиолокационный "пьяный" радиозавод "Лоренца", зашли доложить полковнику, который
дал нам разрешение на осмотр и общение с немцами. Формальное представление перешло в
длительный разговор и обмен впечатлениями. Полковник оказался таким же
"профсоюзным", как и мы.
Это был уполномоченный Совета по радиолокации при ГКО Александр Иванович Шокин.
Тогда я не мог предвидеть, что встретился с будущим заместителем министра
радиоэлектронной промышленности, а затем министром электронной промышленности. В
такой его ипостаси мне не раз еще пришлось с ним встречаться почти до его кончины в 1986
году.
Тогда в Берлине он с горечью говорил, что наша радиотехническая и электронная
промышленность, несмотря на серьезные научные достижения, по сравнению с тем, что мы
видим здесь, безусловно, является слаборазвитой.
Как и при всех предыдущих посещениях немецких заводов и лабораторий, нас поражало,
по сравнению с нашей отечественной бедностью, обилие измерительной техники –
универсальной и специализированной. Ламповые вольтметры, осциллографы, звуковые
генераторы, наборы всевозможных фильтров, стандартных усилителей, волномеров,
частотомеров и прочая, прочая – все это высокого качества, ибо отдельные образцы,
считавшиеся у нас драгоценностью до войны, здесь попадались на глаза непрерывно. Такого
изобилия ни один наш институт, ни один завод, ни одна лаборатория не могли себе даже
представить.
А ведь война лабораторий это не только война чистых интеллектов. На вооружении у
каждого "интеллекта" должны быть самые совершенные инструменты для научного
исследования – это дает хорошо развитая приборостроительная промышленность.
Увы, даже теперь, уже 50 лет спустя после войны, мы в должной мере не оцениваем силу
лабораторного вооружения ученого-исследователя, да и просто инженера. Кстати,
злободневная тема на протяжении последних десяти лет о нашем вопиющем отставании в
области персональных компьютеров имеет не только экономические, но и идеологические
корни: равнодушие к конкретным нуждам человека как личности, поскольку, по мнению
высшего руководства страны, прежде всего, надо было быть впереди "планеты всей" по
выплавке стали, чугуна, добыче угля, нефти, количеству выпускаемых тракторов и станков.
Эти броские показатели доходили до самых тупых чиновников высоких ступеней
партийно-государственной иерархии, а вот зачем нужно лидировать или хотя бы быть на
уровне средней капиталистической страны по оснащению измерительной техникой и тем
более дорогими вычислительными машинами – это долго не доходило. А когда
спохватились, то оказалось, что мы одна из самых отсталых стран мира в этой области.
Для нас было внове, что у немцев существовала и процветала фирма "Лист",
специализировавшаяся только на разработке и массовом выпуске многоконтактных
штепсельных разъемов – штекеров. Их выпускалось сотни тысяч для всей авиационной и
ракетной техники. Это была по идее очень простая, но по технологии принципиально новая
для нас продукция, появившаяся в связи с резким усложнением электрических схем
летательных аппаратов, необходимостью надежной электрической стыковки и расстыковки
при ремонте и испытаниях отдельных отсеков, быстроте сборки и т.д.
Сам термин "штекер" перешел к нам от немцев уже после войны. В истории многое
переходит победителям от побежденных.
Мы только после войны оценили, какую огромную техническую роль в авиационной и
ракетной технике суждено играть такому, казалось бы, простому устройству, как
штепсельный разъем – штекер!
Немцы затратили годы на разработку технологии надежных разъемов и ввели в авиации и
ракетной технике стандартные "штекера Листа" от двух до тридцати контактов. Нам
потребовалось три года, чтобы воспроизвести не уступающие по надежности разъемы.
Однако в первые годы освоения ракетной техники они доставляли нам массу неприятностей.
Немецкие специалисты, вывезенные из Германии, работали не только в НИИ-88 на
Селигере. Поэтому стоит остановиться на их правовом и материальном положении в нашей
стране. Оно было в различных организациях практически одинаковым, ибо определялось
идущими сверху приказами соответствующих министерств.
Все вывезенные в СССР специалисты вместе с членами семей обеспечивались
продовольствием по нормам существовавшей у нас до октября 1947 года карточной системы,
наравне с советскими гражданами.
Размещение по прибытии в Союз производилось во вполне пригодных для проживания
зданиях. От места жительства до работы и обратно, если это было достаточно далеко,
специалисты доставлялись на автобусах. На острове Городомля все жилые здания были
добротно отремонтированы и жилищные условия были по тем временам вполне приличные.
Во всяком случае, семейные специалисты получили отдельные двух– и трехкомнатные
квартиры. Я, когда приезжал на остров, мог только завидовать, ибо в Москве жил с семьей в
коммунальной четырехкомнатной квартире, занимая две комнаты общей площадью 24
квадратных метра. Многие наши специалисты и рабочие еще жили в бараках, где не было
самых элементарных удобств.
В зависимости от квалификации и ученых званий или степеней немецким специалистам
устанавливалась довольно высокая зарплата.
6 мая нам пришлось переселиться из уютного, но далекого Буккова в полужилые
казарменного типа здания непосредственно на территории Адлерсгофа. Здесь далеко не тот
комфорт. А главное – совсем не та офицерская столовая. Большая столовая, кажется,
организована специально для "профсоюзных" офицеров. Обслуживают не ослепительные
московские официантки, а девушки, освобожденные из различных лагерей и ждущие своего
часа для репатриации. Они и мы тогда еще не знали, что их ждет.
Началось почти полуголодное существование. Поэтому при своих экспедициях по
Берлину мы всегда не прочь были побывать в воинских частях, где "голодающих" москвичей
неплохо подкармливали.
