Довлатов

наши в городе

В квартире-музее С.Довлатова в Нью-Йорке есть такая фотография помещенная в рамку.
Фото сделано в Чикаго в 80-х годах.

Я направился в Сосново. Дорога тянулась к вершине холма, огибая унылое поле. По краям его бесформенными грудами темнели валуны. Слева зиял поросший кустами овраг. Спускаясь под гору, я увидел несколько изб, окруженных березами. В стороне бродили одноцветные коровы, плоские, как театральные декорации. Грязные овцы с декадентскими физиономиями вяло щипали траву. Над крышами летали галки.
Я шел по деревне, надеясь кого-то встретить. Некрашеные серые дома выглядели убого. Колья покосившихся изгородей были увенчаны глиняными сосудами. В накрытых полиэтиленом загонах суетились цыплята. Нервной мультипликационной походкой выступали куры. Звонко тявкали лохматые приземистые собаки.
Я пересек деревню, вернулся. Помедлил возле одного из домов. Хлопнула дверь, и на крыльце появился мужчина в застиранной железнодорожной гимнастерке.
Я поинтересовался, как найти Сорокина.
- Толик меня зовут, - сказал он.
Я представился и еще раз объяснил, что мне нужен Сорокин.
- А где он живет? - спросил Толик.
- В деревне Сосново.
- Так это Сосново и есть.
- Я знаю. Как же мне его найти?
- Тимоху, что ли, Сорокина?
- Его зовут Михал Иваныч.
- Тимоха помер год назад. Замерз поддавши...
- Мне бы Сорокина разыскать.
- Видно, мало поддал. А то бы выжил...
- Мне бы Сорокина...
- Не Мишку случайно?
- Его зовут Михал Иваныч.
- Так это Мишка и есть. Долихи зять. Знаете Долиху, криво повязанную?
- Я приезжий.
- Не с Опочки?
- Из Ленинграда.
- А, знаю, слышал...
- Так как бы Михал Иваныча разыскать?
- Мишку-то?
- Вот именно.
Толик откровенно и деловито помочился с крыльца, Затем приоткрыл дверь и скомандовал:
- Але! Раздолбай Иваныч! К тебе пришли.
И, подмигнув, добавил:
- С милиции, за алиментами...
Тотчас высунулась багровая рожа, щедро украшенная синими глазами:
- Это... Кому?.. Вы насчет ружья?
- Мне говорили, у вас сдается комната.
На лице Михал Иваныча выразилось сильнейшее замешательство. Впоследствии я убедился, что это - его обычная реакция на любое, самое безобидное заявление.
- Комнату?.. Это... Зачем?
- Я работаю в заповеднике. Хочу снять комнату. Временно. До осени. Есть у вас лишняя комната?
- Дом-то маткин. На мать записан. А матка во Пскове. У ей ноги распухши...
- То есть, вы комнату не сдаете?
- Прошлый год евреи жили. Худого не скажу, люди культурные... Ни тебе политуры, ни одеколона... А только - белое, красное и пиво... Лично я евреев уважаю.
- Они Христа распяли, - вмешался Толик.
- Так это когда было! - закричал Михал Иваныч. - Это еще до революции было...
- Комнату, - говорю, - сдаете или нет?
- Проводи человека, - распорядился Толик, застегивая ширинку.
Мы шли втроем по деревенской улице. У изгороди стояла тетка в мужском пиджаке с орденом Красной Звезды на лацкане.
- Зин, одолжи пятерочку! - выкрикнул Михал Иваныч.
Тетка отмахнулась.
- Угоришь с вина... Слыхал, постановление вышло? Всех алкашей повесить на тросу!..
- Куда?! - расхохотался Михал Иваныч, - Железа не хватит. Всей нашей металлургии придет хана...
Потом добавил:
- Вот курва старая. Ты у меня еще дров попросишь... Я в лесничестве работаю - дружбист!
- Кто? - не понял я.
- Бензопила у меня... "Дружба"... Хуяк - и червонец в кармане.
- Дружбист, - ворчала тетка, - с винищем дружишь... До смерти не опейся...
- Трудно, - как будто даже посетовал Михал Иваныч.
Это был широкоплечий, статный человек. Даже рваная, грязная одежда не могла его по-настоящему изуродовать. Бурое лицо, худые мощные ключицы под распахнутой сорочкой, упругий, четкий шаг... Я невольно им любовался...
Дом Михал Иваныча производил страшное впечатление. На фоне облаков чернела покосившаяся антенна. Крыша местами провалилась, оголив неровные темные балки. Стены были небрежно обиты фанерой. Треснувшие стекла - заклеены газетной бумагой. Из бесчисленных щелей торчала грязная пакля.
В комнате хозяина стоял запах прокисшей еды. Над столом я увидел цветной портрет Мао из "Огонька". Рядом широко улыбался Гагарин. В раковине с черными кругами отбитой эмали плавали макароны. Ходики стояли. Утюг, заменявший гирю, касался пола.
Две кошки геральдического вида - угольно-черная и розовато-белая - жеманно фланировали по столу, огибая тарелки. Хозяин шуганул их подвернувшимся валенком. Звякнули осколки. Кошки с безумным ревом перелетели в темный угол.
Соседняя комната выглядела еще безобразнее. Середина потолка угрожающе нависала. Две металлические кровати были завалены тряпьем и смердящими овчинами. Повсюду белели окурки и яичная скорлупа.
Откровенно говоря, я немного растерялся. Сказать бы честно: "Мне это не подходит..." Но, очевидно, я все-таки интеллигент. И я произнес нечто лирическое:
- Окна выходят на юг?
- На самый, самый юг, - поддакнул Толик. За окном я увидел полуразрушенную баню.
- Главное, - сказал я, - вход отдельный.
- Ход отдельный, - согласился Михал Иваныч, - только заколоченный.
- А, - говорю, - жаль.
- Эйн момент, - сказал хозяин, разбежался и вышиб дверь ногой.
- Сколько платить?
- А нисколько.
- То есть, как? - спрашиваю.
- А вот так. Неси шесть бутылок отравы, и площадь за тобой.
- Нельзя ли договориться более конкретно? Скажем, двадцать рублей вас устраивает?
Хозяин задумался:
- Это сколько будет?
- Я же говорю - двадцать рублей.
- А если на кир перевести? По рупь четыре?
- Девятнадцать бутылок "Розового крепкого". Пачка "Беломора". Два коробка спичек, - отчеканил Толик.
- И два рубля - подъемных, - уточнил Михал Иваныч.
Я вынул деньги.
- Туалет осмотреть желаете?
- Потом, - говорю. - Значит, условились? Где вы оставляете ключ?
- Нет ключа, - сказал Михал Иваныч, - потерян. Да ты не уходи, мы сбегаем.
- У меня дела на турбазе. В следующий раз...
- Как знаешь. Я на турбазу вечером зайду. Надо Лизке поджопник дать.
- Кто это - Лизка? - спрашиваю.
- Баба моя. В смысле - жена. На турбазе сестрой-хозяйкой работает. Мы с ей разошедши.
- Так что же вы, бить ее собираетесь?
- Кому?.. Ее повесить мало, да неохота связываться. Ружье у меня отобрать хотели, вроде я грозился ее застрелить... Я думал, ты насчет ружья...
- Патронов жалко на ее, - вмешался Толик.
- Не говори, - согласился Михал Иваныч, - я ведь и руками задушу, если надо... Зимой ее встречаю, то да се, по-хорошему... Кричит: "Ой, Мишенька, не буду, ой, пусти..." Майор Джафаров вызывает и говорит:
"Твоя фамилия?"
А я ему:
"Манда кобылья..."
Пятнадцать суток дали, без курева, без ничего... А нам-то хули?.. Сидеть - не работать... Лизка бумагу прокурору написала, сажайте, мол, а то убьет... Чего ее убивать-то?..
- Визгу не оберешься, - согласился Толик. И добавил:
- Ну, пошли! А то закроют сельский маг...
Друзья направились в микрорайон, жизнелюбивые, отталкивающие и воинственные, как сорняки...