люди хотят поэзии

Похищение

Её схватили на рассвете
Прям возле клуба-ночника,
Видать кому-то из парнишек
Весьма понравилась она.

Её избили и связали,
Насильно в тачку усадив,
Она брыкалась и кричала,
Желая честь свою спасти.

И всю дорогу лысый парень
Её за шею обнимал,
А тот другой, худой и наглый
Ладонь под кофту ей совал.

Когда приехали на дачу,
Девчонку затащили в дом,
Что было дальше, то про это
Я расскажу вам всем потом...

А, впрочем, ладно... отъебали.
И в рот, и в жопу, и в пизду,
На честь девичью наплевали,
И на её же красоту.

Пока один держал ей руки,
Второй срывал с неё трусы,
А третий, мучаясь от скуки,
Не мог взгляд оторвать с пизды.

Девчонка жалобно кричала,
Вся извиваясь на полу,
Пока удар не испытала
Мужской ладонью по лицу.

Когда она обмякла куклой
Тот лысый, зычно матерясь,
По лбу ударил её хуем,
Как будто форменную блядь.

И налетела эта свора,
Распяв девчонку на полу,
И замелькали члены, бёдра...
Шлепки... Я больше не могу!

Пока рассказывал вам это,
Сам возбудился невзначай!
Хочу и сам я этой девке
В пизду и в ротик накончать!

Когда закончилось веселье,
Девчонку выгнали за дверь,
Одёжку вышвырнули тоже,
Оставив лишь себе трусы...

Как добралась она до дома
Про это я вам не скажу,
А лучше в вас я напоследок
Свой хуй натруженный всажу.

Что было дальше — я не знаю,
А как узнаю — расскажу.
Всё как и есть и всё как было
Вам непременно доложу.

Горе в семье (Похищение II)

На грязной кухне мужик водку пьёт,
В комнате закрывшись девчонка орёт.
Плачет отец — изнасиловали дочь!
Больше терпеть это горе не в мочь.

Она ведь даже в тот клуб не ходила,
А по утру на учёбу спешила.
Как же теперь этих мразей найти?
И справедливость в их дом принести?

Мужик стеная со стула встаёт,
Шатаясь по стенке к дочке идёт.
Слышит он крики, в истерике дочь,
Надо же ей хоть как-то помочь!

* * *

Мужик уже давно бабы не имел,
А просто ужас как сильно хотел.
Шипел по ночам, надрачивая хуй,
Почему им можно, а ему — хуй?!

Отец самолично бумагу читал,
У дочки был сильно разрушен анал,
Истыкан весь рот и намята пизда.
Это вам не секс, а просто ух бля!

Мужчина осторожно дверь приоткрыл,
И наваждением захвачен он был.
Лежит его дочь, вжавшись в комок,
И отец уж никак тут устоять не смог.

Девку за ноги он ухватил,
И на полу её разместил.
Бьётся девчонка, не понимая,
Что за хуйня это такая.

«Маша, ты тише, это так надо»,
Шепчет папаша с мокрым ебалом.
Дочку за жопу рукой он хватает,
Быстро и резко трусы разрывает.

Девка никак не может понять,
За что же теперь её будут ебать?!
Это же папа! Родная ей кровь!!!
Вдруг ощутила прям в жопе огонь.

Анус вновь рвётся, папа рычит,
Девка от ужаса громко кричит.
Воет от боли и от стыда, вжавшись
Прям лбом в густой ворс ковра...

Папа закончил, дёрнув бедром,
Дочка всё воет, стучась лбом об пол.
Капли густые бегут по ногам,
Писька лоснится, искрясь тут и там.

Папа из дочери хуй вынимает,
И улыбаясь в руке зажимает.
Машенька плачет, слезами давясь,
Теперь она знает, что папа — он мразь!

Что было дальше — скажу вам потом,
А чтобы не быть подобным скотом,
Дрочите вы смело и не боясь,
А папа Маши — действительно мразь.

Карнавал (Похищение III)

Прошло три часа, а может три дня,
Папочка дочку ебёт прям с утра.
Ноги спокойно он ей задирает,
В дырку открытую хуй свой вставляет.

Девушка даже уже не кричит: сосёт,
Тихо стонет, спокойно лежит.
Отец свою дочку руками ласкает,
И раз за разом в неё выпускает.

Неделя проходит, за ней и другая,
Машина дырка почти заживает.
Даже и жопа совсем не болит,
И тут подхватила девчонка бронхит.

Папа же Машу в кровать не кладёт,
Лишь на холодном полу её прёт.
Врачей не пускает, громко кричит,
И сумасшедше на дочку дрочИт.

Мнёт её груди и в анус целует,
Хуем своим её смачно балует.
Лижет животик, щипает за ляжки,
Не в силах поверить в такую вот сказку.

Так вот проходит ещё месяцок,
Папин запал понемногу промок.
Вроде бы сделал он всё что хотел,
Как только дочку свою не имел.

И тут, как всегда, приключилась беда:
Упала на голову ей тошнота.
Девка вдруг стала едою плеваться,
Папочка сразу во всём разобрался.

Радость его не знает границ,
Смеясь, поднимает он дочь свою ввысь.
Вот это дело, то просто пиздец!
Папа рукою потрогал конец.

Ребёнок от дочери — это же круто!
Папа задумал тут новую штуку.
Надо бы как-то здесь дочку прижать,
Чтоб не сумела с ребёнком сбежать.

Папочка быстро в кладовку пошёл,
И цепь стальную на полке нашёл.
Дочку свою ловко цепью сковал,
Не удержавшись, почпокав в анал.

Больше он дочку свою не ебал,
Кормил, страстно гладил, сосать ей давал.
Ну а когда срок рожать подошёл,
Папа за доктором лучшим пошёл.

Машка рожала часов где-то восемь,
Папу и доктора просто заносит.
Цепи стальные звенят на ногах,
Крики и ор — это просто бедлам!

И наконец-то ребёнок родился,
Сильный и ловкий, здоровый, плечистый.
Папу сердечный удар тут хватил,
Доктор собрал саквояж и убыл.

Две головы, десять рук и пять ног,
Восемь пар глаз и тридцать зубов.
Здравствуй, папаша! — ребёнок сказал,
Папа закрыл вдруг глаза и упал...

* * *

Давайте теперь подведём мы мораль:
В дочку свою лучше ты не спускай.
Ты её лапай и просто целуй,
Ну а хуём ты при ней не балуй.

Ну её нахуй, а то быть беде,
А коли соскучился ты по пизде,
Лучше жену ты себе заведи,
И вот её преспокойно еби.

Подробнее: http://sexytales.org/story/2016-11-03/pohischenie3.html

Раз, два, три, четыре, пять,
Молоко, пираты, блядь.
Ехал пидор через брод,
Нахватал хуйцов се в рот.
Отрыжка, микки маус
У меня есть пушка гаусс.
Покемон ебет гандон.
Люди едут на верблюде.
На вокзале шлюх полно,
Но я лучше съем говно.

— Ах ты сука! Ах ты блядь! Щас тебя буду ебать! — крикнул муж жене с порога, — Пиздуй-ка живо на кровать!
— Ты хуй сначала отрасти, а уж потом ебсти проси. В общем, ты писей не тряси, иди соси!
— Ну ты паскуда!
Гремит посуда.
— Я въебываю словно два верблюда.
— Да ты ж ублюдок.
— Ну сука, Люда!
— Пиздуй отсюда.

Июнь. И Юле промеж ног,
Натёрли стринги ягодицы.
Вспотело тело и потёк,
Ручьями пот с девицы.
Вёрст эдак дцать еще идти,
Ни далеко ни близко.
Какой-то дядя впереди,
Вдруг обнажил сосику.
И с криком: «Отворяй дупло!»,
На Юлю устремился.
Но что-то вдруг не так пошло.
Ногами зацепился.
И совершив последний взлёт,
Упал — любви во имя.
Любовь здесь больше не живет.
И тело дяди стынет.

— А напоследок, я скажу — сказал он напоследок.
— Через карман я, хуй держу — и сплюнул ей на кеды.
Девчонка та не поняла, в чём собственно тут дело.
И жизнь обоих развела. Он вправо, ей налево.

Гренобль ёблами заполнен.
Стою, жую свой круассан.
Вчера был жутко грязный вечер,
Сам Франсуа мне отсосал.
Он ешек наглотавшись люто,
Любви и ласки возжелал.
А я был, тот еще ублюдок,
Ему отказывать не стал.

С собачим калом на песке играли детки.
Егорка дворник выжрав литр, танцевал.
Студентка на углу сосала за таблетки.
Какой-то хачик крикнул: «Мать ебал!».
И всё привычно, даже как-то скучно,
Если б не в дверь, внезапный стук,
Где на пороге Яхве, со словами:
«Ты хули такой кислый, юный друг?»
Вздыхая томно, я Ему ответил:
«Ты знаешь, жизнь моя скучна.
Работа, интернет, порнуха.»
Прервав томленье духа, Он воскликнул:
«Въеби говна!»
Он на своей ладони протянул мне марку,
И я её без промедленья въёб.
Он в тапках-кроликах до холодильника пошаркал,
А я стоял и думал, что не прёт.
С грибами пиццу разогрев в микроволновке,
Пробормотал он в сторону мою:
«Слышь корешь, нет ли газировки?»
«Есть доктор Пеппер, будешь? Я налью».
Он ел и пил, смеялся в телевизор,
А я смотрел в окно, там дети ели кал.
К хачу явилась мама для сношений.
Студентку Ленку наизнанку хуй сосал.
Егорка стёр себя по самые колени.
И из таблеток в небе хлынул дождь.
Я был готов к любому из явлений,
Ведь я умерший мексиканский вождь.

Я целовал тебя в пупок,
Ты хохотала как дитя.
Твой целлюлит и мой грибок,
Как лёд и пламя, ты и я.
Ты жадно ела майонез,
а я мочил твою манту.
И выпуклость вошла в разрез,
И пересохло всё во рту.