Ну что, солдат, кажись дошли - Победа,
Жизнь, тем, кто выжил, слава - тем кто пал,
Давай сто грамм рванем, за этот день весенний,
Давно поди, ты брат, о нем мечтал.

Было написано в ходе спора у Кузьмичева в блоге.

Зимовка.

Я помню, как в свое время нас, на учениях, высадили оборонять какую то стратегическую водокачку.
Из снаряжения - рация, сухпай, пулемет, вещмешок со стандартным содатским набором и два бойца нерусской наружности.
Зима. Бегать кургами вокруг, что бы согреться, надоело быстро. Принимаем решение обустраиваться, потому как неясно, надолго ли вся эта бодяга, и когда нас заберут.
Первым делом находим ложбинку, так чтоб не дуло и водонапорка с дорогой видны были, выгребаем оттуда снег, из жердин и плащ-палаток делаем крышу, и заваливаем ее лапником и снегом.
Потом из того же лапника делаем лежаки.
Мастырим костерок.
Сидим, греемся. Скучно.
Начинаем обустраиваться дальше: находим в лесу поваленную сосенку, лопаткой отшибаем ветки и волочем к лагерю. Той же лопаткой надсекаем ствол по всей длине, из березы вытесываем клинья, и этими клиньями лопаем сосенку на две половины.
Устаем.
Ставлю одного следить за костром, и вместе со вторым укладываюсь спать.
Просыпаюсь от дикого холода. Даю по шее уснувшему костровому, меняю его и снова спать.
На следующий день отвинчиваю ДТК от автомата и об него зазубриваю ребро лопатки. Пилю этой лопаткой каждый из полученных вчера горбылей напополам. Бойцы, тем временем, расчищают площадку и приносят еще одну сосенку. Разделываю ее. К вечеру у нас небольшой блиндаж, с стенами из горбылей, обложенный снегом и снаружи залитый натопленной в котелке водой.
Еще одна холодная ночь. Костровой снова уснул. Зато все вмерзло капитально, так что за целостность конструкции можно не опасаться.
Вспоминаю, что летом видел возле водонапорки ржавый корпус от насоса. Охуели волочь эту хрень в блиндаж, зато печка из него - ураган. Будучи качественно прогретой держит тепло всю ночь. Из тушенки, перловки варим импровизированный суп.
В блиндаже уютно как как дома, можно сидеть без бушлата. Пулемет выставлен в бойницу, бойцы отсыпаются перед ночной вахтой, я курю и думаю, как бы еще повысить комфорт. Планирую отправить "зондеркоманду" в налет на дачи - может приволокут еще чего полезного.
Прилетает уазик со старшиной. Старшина бледен и на взводе - выяснилось, что про нас в суматохе забыли. Не надеялся живыми увидеть. Долго извинялся, спрашивал, все ли в порядке, и почему не запросили по рации чтоб нас вывезли. Сказал, что пока справляемся, поэтому ограничивался обычным докладом. Пригласил к себе, показал хозяйство. Выпросил еще сухпайков, отобрал у водителя пилу и топор.
С инструментом дело пошло веселее. Заготовили дров, сделали нары, и шлагбаум.
Бойцы смотались до дач, стырили коврик, одеял, гвоздей и раму со стеклами. Сделали окно, коврик выколотили и положили у койки, накидали еще снега к стенам. Снова полили водой.
Приехал комбат с каким-то генералом. Уперлись в шлагбаум. Проверил у них документы, отрапортовал, что служба идет без происшествий, противника не видели.
Генерал осмотрел жилище, впечатлился, долго хвалил нас, потом комбата. Комбат рдел как девка на танцах и разве что книксен не сделал. Когда генерал отвернулся, пообещал на радостях отпуск всем троим.
Снова прилетел старшина, привез кучу жратвы, большой котел и тулуп. Сказал, чтоб смотрели в оба: оппоненты таки решили выслать диверсантов.
Ждали ДРГ. Потом плюнули и пошли спать. Утром забодяжили королевский завтрак. Ближе к полудню из леса выбрел противник. Ночью было около минус тридцати, поэтому на предложение сдаться в обмен на горячую еду и кров отреагировал с энтузиазмом.
Взяли их всех в плен, накормили и позволили отоспаться. Потом доложили по рации, что диверсанты нейтрализованы - пусть присылают машину.
Машина пришла вечером. Нам сказали, что мы тоже можем сворачиваться - дураков лазать ночью по зимнему лесу больше не предвидится. Мы отказались - сказали, что досидим до конца учений как нефиг делать.
Что нам в казарме делать то в самом деле? Народу нет, значит, скорее всего, в наряд загремим. Нам оно надо?
Партизанили еще два дня. Потом старшина снял нас с точки, и привез в часть. Напомнили комбату про отпуск. Он сказал, что можем переодеваться и валить -законные десять суток наши. Вот как то так.

Котики, отдыхают. Слабо вам проснуться, от того что на вас сидит голодный и через это предельно недружелюбный ястреб?

Сталинград. Две армии столкнулись в одном из самых ожесточенных сражений в истории, в городе на берегу Волги.
Везде руины. Линия фронта, линия обороны, фронт, тыл – все эти понятия потеряли смысл. Есть только одна огромная мясорубка. Обе стороны сцепились как дерущиеся коты, и нет никакой возможности разобрать, где и кто.
Оберлейтенант Отто Браун ни разу не видел ничего подобного, а ведь он прошел всю Европу! Черт, почему его не оставили во Франции? Французы – цивилизованные люди, понимают, что война есть война, понимают, что в ней можно проиграть, и даже проиграв надо жить дальше. В Париже сейчас работают кафе, в театре идут пьесы, а немецкий офицер может спокойно прогуляться по бульвару, не рискуя получить пулю. Да, какие-то клошары еще бегают по подземельям и переулкам изображая борьбу, но большинство добропорядочных буржуа плевать хотели, какой флаг висит над ратушей – французский или немецкий.
Здесь же форменный кошмар – даже глубоко в тылу немецким солдатам не рекомендуется ходить поодиночке, а уж в лес сунуться может только самоубийца: там пропадают целые айнзацгруппы с танками и пулеметами. А он-то, дурак, жаловался на испанских партизан.
Местное население тоже не вызывает никакого доверия – все заверения, что русские с радостью примут избавление от большевиков оказались чушью. Да, есть коллаборационисты, но попытки их использовать для достижения лояльности среди жителей проваливаются раз за разом и это не удивительно: половина – откровенные бандиты, остальные – обиженные большевиками попы да кулаки, которых тут и до революции не жаловали.
Но хватит лирики! Отряд подошел к изгрызенному пулями забору. За ним был некогда широкий проспект, теперь заваленный обломками зданий, сожженной техникой и трупами. Бой здесь был жаркий. Тела советских и немецких солдат лежали вперемешку на перепаханном гусеницами асфальте. Ветер трепал изорванные осколками гимнастерки, шинели набухли и почернели от крови, запах смерти буквально пропитал это место насквозь. Жуть.
Однако проспект требовалось пересечь – за ним начинался заводской квартал, и несмотря ни на что, там кипела работа. Чертовы русские строили и восстанавливали свои танки прямо на поле боя!
Это требовалось прекратить. Задача была поставлена максимально четко – занять удобную позицию и с нее координировать огонь артиллерии, которая сравняет эти чертовы заводы с землей. Легко сказать – среди солдат ходят слухи об охотниках, которых большевики привезли из заснеженных глубин Сибири. Эти дикари, привыкшие месяцами жить в глухой тайге добывая себе пропитание охотой, бьют без промаха, крадутся в темноте как кошки и способны за ночь вырезать целый фестунг, после чего растворится без следа в руинах. Остальные, судя по всему, тоже вспомнили об этом, и с тревогой принялись вглядываться в чернеющие провалы окон.
Нет – туда они не полезут. По проспекту, конечно, идти опасно, но здесь они хоть будут иметь дело с обычными солдатами…
Отто махнул рукой. Первые двое перебежали от забора к остову танка и выставили стволы в сторону домов. Теперь он с корректировщиком. Еще двое остались прикрывать. Еще перебежка. Теперь первая пара прикрывает, последние бегут к обломкам стены, они за ними и прикрывают остальных…
Издалека доносились звуки перестрелки, ветер все так же трепал волосы и одежду убитых, не было ни выстрелов ни вскрика – как только они отвернулись, двойка у танка просто испарилась.
Оставшиеся выругались и замерли, обшаривая взглядом окрестности. Никого. Ни движения, ни звука, ни мелькнувшей тени.
Корректировщик нервно сглотнул. У Отто тоже были недобрые предчувствия.
- Вперед. - передняя пара рванула к обгоревшему трамваю.
Еще раз оглянувшись, они перебежали на их место – у трамвая уже никого не было…
- Шайзе! Питер? Курт? Да что ж это такое! Сиди здесь – я посмотрю.
Трамвай был пуст. Под ним тоже никого не оказалось. Отто бегом рванул назад – корректировщик тоже исчез. Это уже была даже не мистика, а самый натуральный кошмар.
Уже не таясь, тыкая стволом в черноту провалов, он рванул назад, к забору, перевалился через него и замер, вглядываясь в окружающие проспект развалины. Сзади раздался шорох.
Перед ним стоял мертвый солдат: окровавленный, перемазанный грязью, в разодранной осколками шинели, он перехватил рукой ствол автомата и выдрал его из рук, а второй ударил на отмаш. В глазах потемнело и Отто без сознания рухнул в грязь.

- Корректировщика взяли?
- Всех взяли, Лех. Здоровые, черти, тащить умаемся.
- Ниче. Лучше мы их, чем они нас.

Оберлейтенанту повезло – русский плен оказался куда лучше, чем его описывали в немецкой пропаганде и уж точно куда лучше, чем сталинградский котел, в котором зимой сорок третьего оказалась армия Паулюса. Встреченные после него в лагере для военнопленных сослуживцы рассказывали об этом форменные ужасы.
Но Отто Брауну было уже все равно. Он хотел только одного – вернуться домой и больше никогда не воевать с русскими, чьи солдаты сражаются даже после смерти.

Из воспоминаний моего деда, фронтового разведчика...

«Начало»

Сколько вам сейчас? Восемнадцать? Двадцать пять? Тридцать лет?
Когда началась Великая Отечественная, моему деду было двадцать два года. В этом возрасте многие сейчас еще с родителями живут, а он уже был опытным солдатом, прошедшим Советско-Финскую войну. Поэтому уже 23 июня он стоял в строю, в готовности отправится на фронт.
Первый бой с немцами был под Киевом. Именно там, в перепаханном артиллерией и полусгоревшем украинском поселке он впервые повстречался с ССовцем. Это потом, когда дела у Гитлера будут идти все хуже, в СС станут набирать всех подряд, включая мусульман и негров. А тогда это была элита немецких войск, куда набирали только чистокровных арийцев преданных идеям нацизма до мозга костей.
Тот ССовец был эталонным – высокий, светловолосый, с наглой рожей, он шарил по брошенной избе в поисках трофеев, и явно не ожидал столкнуться там с советским солдатом. Геббельсовская пропаганда рисовала русских низкорослыми кривоногими монголойдами, и фриц слегка опешил, увидев перед собой равного ему по росту, крепкого сибиряка в красноармейской гимнастерке, чье «унтерменшское» происхождение выдавало лишь чересчур скуластое лицо доставшееся деду от отца – бурята.
За автомат хвататься было поздно, поэтому оба бросились в рукопашную. Несколько минут противники катались по полу, раскидывая лавки и дубася друг друга так, что постанывали добротные сосновые половицы, а потом деду под руку подвернулся чугунок. Схватив его, он от души треснул немца в висок, потом насел сверху и бил пока тот не перестал трепыхаться.
Потом забрал документы, оружие и выглянул наружу.
В конце улицы стоял бронетранспортер. Возле него, несколько сослуживцев цинично забитого насмерть русским чугунком арийца, дожидались своего увлекшегося грабежом приятеля. Наконец терпение у одного лопнуло, и он громко крича что-то по-немецки, пошел его искать.
Дед оттащил тело за печку, и принялся думать. Нужно было заманить второго в избу. Для этого автомат убитого прислонил к косяку, якобы тот его оставил, чтоб удобнее было шарить по дому, а сам спрятался за распахнутой дверью. Увидев приманку, фриц сунулся внутрь. Дед схватил его за шиворот, долбанул рожей об печь и, для верности, всадил пару раз нож под ребра.
Надеяться, что остальные будут настолько беспечны, что пойдут к нему по одному, не приходилось. Схватив оба автомата, полюс свою трехлинейку, он вылез в окно, и подобравшись к броневику огородами длинной очередью скосил стоявших возле него ССовцев, пристрелил еще одного, выскочившего из соседней избы, и вспрыгнул на капот. Плечо пробила пуля из Вальтера, но дед буквально обрушился на сидевшего внутри офицера и дубасил до тех пор, пока тот не потерял сознание.
Машина была на ходу, однако пытаться прорваться на ней к своим было делом опасным – ежу понятно, как отреагируют солдаты на едущий в их сторону вражеский бронетранспортер. С другой стороны, офицер был ценной добычей, а тащить его с простреленным плечом хотелось еще меньше, поэтому риск того стоил.
Правда на выезде из деревни его чуть не угробил казавшийся подбитым БТ – повезло, что вовремя замелил разворачивающуюся башню, матом доорался до танкистов и предложил подвезти. Этот случай и подсказал, как избежать «теплой» встречи у своих позиций.
Голос, конечно сорвали все, зато прибыли в расположение своих войск с относительным комфортом и подарками. Офицер только изрядно потерял свой лоск – бить его особо больше не били, но потоптались изрядно.
Потом был госпиталь, и перевод во фронтовую разведку, много боев, много вылазок во вражеский тыл, но этого первого в своей жизни «языка» дед запомнил на всю жизнь.

12 апреля 1961 года советский космонавт Юрий Гагарин на корабле «Восток» стартовал с космодрома «Байконур» и впервые в мире совершил орбитальный облёт планеты Земля. Полёт в околоземном пространстве продлился 108 минут.
Человек первый раз шагнул в космос, а первый шаг всегда очень важен - да дальше будут другие, дальше будет первый выход космонавта из корабля, первая стыковка, первая высадка на луну, первая космическая станция, но именно наш земляк, советский парень Юра Гагарин, останется для всего мира символом победы человечества, победы разума и науки, символом движения к звездам.

Из воспоминаний моего деда, фронтового разведчика...

"Патефон".

Разведгруппа пересекала линию фронта в два приема. Сначала ползли через нейтральную полосу, притворяясь кучками земли при всполохах осветительных ракет, потом провели день у самых немецких траншей в какой то воронке, потом еще полночи ползли через вражеские позиции вверх по холму. Ни пожрать, ни покурить, все мокрые, грязные и злые как черти.
А на холме расположилась зенитная батарея. Чувствуя себя в полной безопасности глубоко за линией обороны, фрицы пребывали в полном расслабоне - играл патефон, на столе стоял шнапс, обильная закуска...
Разведчики переглянулись и, с недоброй ухмылкой, вытащили "финки" - ни один немец даже пикнуть не успел.
Убедившись, что батарея зачищена, бойцы накинулись на трофейную еду и напитки. Подкрепившись, стали думать, что делать дальше - приказано было пробраться на находящуюся за холмом железнодорожную станцию, и разведать, сколько и чего противник приготовил к предстоящему наступлению. То есть снова рыхлить носом грязь, и черти сколько на пустой желудок куковать...
- Слушайте, гвардейцы! - молодой сибиряк Леха оглянулся на чернеющие в капонирах хоботы 88-ми миллиметровых зенитных орудий, - А нахрена нам туда лезть? По головам их что ли считать? Я там стереотрубу в блиндаже нашел - сейчас прям отсюда посчитаем, сколько вагонов и чего, да и дело в шляпе! А, Никифор?

Командир отряда, тоже сибиряк, глянул на своего земляка и задумчиво поскреб щетину. Предложение было толковым - с холма вся станция как на ладони, и отсюда посчитать и впрямь выходило не только быстрее, но даже точнее.

- Ладно. Мы пока вагоны считать будем, а, ты примерно набросай на карте, где у них тут что.

Полчаса все сосредоточенно пересчитывали вражеские силы. Леха, тем временем, столкнулся с определенной проблемой - одновременно держать бинокль и рисовать на карте было неудобно.
Решение было найдено быстро: развернув зенитку в нужную сторону, он прильнул к артиллерийскому прицелу - хваленая немецкая оптика давала отличную картинку.

- Тааак... Тут у нас казармы, тут, видимо, комендатура, тут мастерские какие-то... Эх как штурмовики по ним пройдутся! А тут ящики какие-то у пакгауза. Судя по размерам из под снарядов. Тут отметим склад боеприпасов...
- А с чего ты взял, что это из под снарядов? - наблюдавший за его работой якут Семен, сощурил свой зоркий глаз охотника, - Зачем их из ящиков вообще выгружать? Их так в упаковке на батарею и доставляют. Вон у этих вот все прям в ящиках и лежит.
- Да что я, не знаю как ящики из под снарядов выглядят! - профессиональная гордость разведчика была ущемлена, - Может они после стрельбы пустые ящики собирают? Немцы же - кто их разберет.
- А ну ка дай ка я гляну. У меня зрение лучше. - Семен попытался отодвинуть коллегу и заглянуть в прицел, но ростом он был куда ниже рослого Лехи, и пару раз смешно подпрыгнув, огляделся в поисках какой ни будь подставки - Отодвинься чутка, каланча, мне ногу надо поставить.

Заляпанный глиной солдатский сапог принялся шарить по казеннику орудия в поисках какого ни будь уступочка... Пушка такого обращения терпеть не стала, и оглушительно шарахнула, заставив Семена шлепнуться на задницу, а всех остальных подпрыгнуть.

- Вы чего творите, уроды мамины?!! - Никифор ошарашенно проводил взглядом снаряд, - Сейчас сюда все фрицы сбегу....

Остаток его эмоциональной речи потонул в новом оглушительном грохоте. Крыша пакгауза взлетела вверх, и, зависнув на секунду на уровне глаз перепуганных разведчиков, грохнулась вниз.

- Все таки снаряды... - запоздало признал свою неправоту якут.
- Валим! - кинув на прощанье пару гранат в снарядный погреб, разведчики похватали манатки и рванули наутек.

Обратный путь занял гораздо меньше времени. Скатившись со склона прям по головам ошалевших от такой побудки немцев, отряд галопом пролетел через нейтральную полосу и ввалился в свои окопы, насмерть перепугав пехоту, которая завороженно смотрела, как через холм в огненном зареве летят искореженные вагоны.
Утром, проспавшихся и отмывшихся разведчиков вызвали в штаб. Кроме командира, там оказался незнакомый полковник, с интересом разглядывающий виновников торжества.

- Вот, товарищ представитель штаба фронта, наши герои!

При слове "герои", Никифор украдкой глянул на командира. Тот мимикой и бровями передавал ему какое то сложное сообщение, смысл которых был предельно понятен. Ткнув остальных, чтоб они вместо виноватого приняли гордый вид, он откашлялся и лихо вскинув руку в воинском приветствии отрапортовал:

- Товарищ полковник. Докладываю! По результатам спланированной командованием батальона диверсионной операции, противнику был нанесен значительный ущерб! Уничтожена зенитная батарея, склад боеприпасов, поврежден железнодорожный узел, используемый для доставки войск к линии фронта, а так же значительное количество подвижного состава. Потерь среди бойцов не имеем! Служу Советскому Союзу!
- Спланированной? Это хорошо, что спланированной... - полковник хитро улыбнулся, и одобрительно кивнул, - Вопрос о поощрении всех... причастных, мы решим. Тем более, что противник действительно понес значительный урон. Но вы мне честно скажите. Не врите представителю штаба, - в воздухе повисла гнетущая пауза, - Как вы умудрились еще и патефон утащить?

Леха икнул - мужиком он был деревенским, хозяйственным, и оставить такую дорогую и редкую по тем временам вещь ему натура не позволяла. Сгреб ее в панике, и с ней же к своим прибежал, а потом забылось как то. Остальные, представив себе как он прыгает через немецкие траншеи с патефоном в обнимку, покраснели, задерживая дыхание, что бы не заржать. Командир с полковником тоже тихо давились смешком, глядя на его растерянную физиономию.

- Дык, я это - с детства к музыке неравнодушен, культурный досуг, опять таки...
- Ладно, проехали. Все свободны. И да, Никифор, как вас там по батюшке - вы за ним следите, а то неровен час рояль приволочет. Замучаетесь его таскать потом.
- Есть проследить чтоб рояли не таскал!
- Можете идти.

Через две недели, вместе с приказом о награждении, командир вручил Лехе пластинку Утесова, присланную тем самым полковником, а в отряде за ним накрепко прилепилось прозвище "Музыкант".