Помолчим, блядь.
Привет, Гнойный, Оксимирон,Гескоеблан, Максигондон.
У вас красивые имена —
воображения и говна вы на них потратили много.
А я — строго Шестаков Евгений, дитя Фейсбука,
Пожилое,
Уже без пука ни сяду и ни встану,
И на поляну вашу зашёл случайно.
Я — чайник, и смущаюсь чрезвычайно.
Но!
Бревно из вашего карего глаза
Хотел бы вытащить вам помочь.
Тянуть не будем — давайте сразу:
Оксимирон!
Два болта тебе с двух сторон
И третьим — по правой твоей губе,
Которая выросла у тебя под левой.
Ты родиться должен был королевой
Крыс; но ты слишком лыс,
И тобою брезгают даже крысы.
Ты — блевотина от кумыса из свинячьего молока
С соплями грипозного пятака;
У тебя 17-03 на шее
Это цифровой оберег от вшей,
Которые родились вместе с тобой
И ходят по тебе с головы в забой,
В котором добываешь ты наслажденье
Путём возвратно-поступательного движения,
С заднепроходного лужения и брожения чужой спермы,
В собственной жопе.
Кое-кто очень жадный,
Кое-кто даже в жопе копит;
И твоя слава орального литератора
Напоминает стук перфоратора,
Только ты не асфальт ломаешь,
А плитку старую вынимаешь,
Переворачиваешь, кладёшь обратно,
Тебе доходно — и всем приятно.
Но непонятно, схуя ли поэтами тебя (и тебя)
Назвали;
Вы хоть один стих о бабе-то написали?
Не говоря о женщине.
Вы ж псами друг-другу в глотки вцепились:
Говна наелись, мочи напились,
Обнялись — победила дружба-пила:
Тебе — славы, тебе — бабла;
Попилили и разошлись, разведя лохов на реприз приманки
И заученные портянки,
Баранам — баранки, а вам — договоры с лейблами
И разговоры с еблями специальных корреспонденток,
Газеток: Ленток, Медуз;
Жизнь — арбуз!
Который надо трескать всей рожей,
Завидую! Одобряю!
Но всё же — ну ты ж поэт:
Неужели свет никогда не сходился на той одной,
Которая и за пятой стеной — со мной,
И которая спустя годы принимать заставляет роды
Стиха;
Что, блядь, только "хи-хи" да "ха-ха"?..
И в руках у тебя не лира,
Жизнь твоя и судьба,
А перепихОнская, блядь, труба?
И тебя, soldau-то ратного, наёмника платного, Калиопа,
Интересуют только конкретно жопы, конкретно груди?..
А бабы — это тренажёр, отрастивший муди,
Со знаком минус?
А у тебя — плюс,
"Извините", блядь, "тороплюсь,
некогда вглядываться в лицо,
минутку, надену,
а то стану отцом, попаду на алименты,
А у меня без того проценты по ипотеке, на Рублёвочке, между прочим,
спасибо, можешь идти, я кончил."
Вот так, господа, и никак иначе,
Нахуй нам Стена Плача,
Если есть сцена срача
И потолок смеха.
Ипотека приносит бабки,
А фанаты приносят тапки,
И морщинится в улыбке лицо довольное,
Как выебанное яйцо.
И ты, еврей, кого ты называешь евреем,
Что-то плохое ввиду имея,
Можешь, кстати, назвать меня,
Хотя, если крайнюю плоть мою надеть на башку твою,
То тебе останется воздуху на полдня.
Не в коня, конечно, тебе мой корм..
Я тебя не лечу, всё норм,
У всякого дорога своя, но:
Я старый.
Я, старый, одной пилой пел ещё под гитару
С Макаревичем, Кагановичем, Бонч-Бруевичем!
Я был зачат в горьковской тачке
И выкормлен квасной бочкой,
Я — сын угольной печки и радиоточки.
И мне странно,
Что вы — две дырявых мишени,
Но в душе ни единой раны.
Я думал, что (когда рано, а когда поздно),
Но должны загораться звёзды в душе поэта,
И это — женщина, а не пёзды,
О которых он пишет, выводя кровью, вредя здоровью
Несчастные, больные узоры..
Я не вижу ваших, сеньоры.
Потухли или протухли.
Походу, вам ваши туфли светят ярче,
Чем ваши звёзды.
А ваши Мазды круче, чем грёзы.
Скажете, "какие, в жопу, мимозы, мы же циники,
словесных шахмат Каспаровы и Ботвинники,
крупнокалиберного верлибра бранного Бетховены и Шопены!".
Вы — пена!
Ваша задача — нести ту же хуйню иначе,
Чем это делает телевизор..
Я еле высер маленькую какашечку толка от того,
Что вы рвали друг другу холку и покусывали яички.
Две сердитые финские птички,
С насупленными бровями,
Обе летят по одной программе.
Но, блядь, вы же поэты,
Вы же в божьих руках согреты тёплым его дыханием,
Только вас наградил он званием,
И забытым, забитым знанием законов музыки и языка..
Вот рука,
Сядь,
Пиши,
И, ломая карандаши, вспомни ту,
Которая откровенно ломала тебя о своё колено,
Загорелая, горячая, зрелая,
В жгучей юбке красного пламени,
С дырками между тканями,
С искрами между пятками,
И словесными опечатками, которыми ты от волнения
Запутывал объяснения..
Сядь, поэт.
Напиши о том,
Как на старом стуле пустом
У стены тень осталась твоей спины,
И стакан на доске верстака,
На котором ты сделала мужика
Из малька.
Учитель труда ушёл,
Дверь закрыл, увёл с собой двадцать рыл,
Учитель отдыха влез в окно
Темно..
Но достаточно, чтобы учиться:
Один плюс одна равно — птица,
Рвущая клетку сердца.
Раз плюс раз равно — небо,
В котором никогда не был.
Из меня выпустила меня,
Кому-то третьему изменя.
Ты сидела и улыбалась,
Ты лежала и не давалась,
Ты бежала и одевалась,
Унося в себе мою малость.
Тебе восемь лет оставалось..
Тебя нет,
Но всегда казалось,
Что ты в каждом моём окне.
Гнойный:
Ты — мужчина достойный
Своего имени,
Полным выменем дал сопернику пососать
Чего там у тебя нагнилось и нагноилось,
Эрекция твоего языка крепка.
Оксимирон был кроликом на тарелке,
А ты был удав Каа!
И удавка затянулась на целый час,
А я попкорна мало припас..
А ваше рыцарское дристалище —
Церемония та ещё:
Сношались два товарища,
В однем и тем полке:
Мужик оттоптался на мужике,
Клюя, подралась петушья семья,
Под голубиное ворокование и обидное кукование:
" — Ты — плохой!"
" — А ты — ещё хуже!.."
Так и хотелось сказать:
" — Ну же, клоуны, будьте мужем
Не только друг другу,
Попробуйте быть мужами с хирургическими ножами,
Что-нибудь реальное обсудите,
О жизни, хоть минуту, поговорите,
Это — можно, совсем несложно!
Нужно только выйти из унитазного круга ваших цеховых тем,
И мультипликационных проблем.
Этот круг ваш такой овальный:
В него не входит угловатый Навальный,
И федеральный закон о том,
Что скоро в Сеть только с паспортом и закрытым ртом.
И потом, когда с вами наиграются, как с котом,
И скотом повезут кормить деревья в лесах застылых,
В братских могилах,
" — Ах, где я?! Что я?! Что это было?!
Ой, что это такое меня убило?.."
Ваш угол зрения такой острый,
Что в нём помещаются только сёстры
Играющие в теннис за океаном,
А братья, сидящие за правду рядом
По барабану.
И по колоколу —
Он не по вам гудел,
У вас — оговорённый молча определённый предел,
Некие смутные обязательства,
Некоторые важные обстоятельства,
Которые ограничивают звучание,
Заменяя рычание на мычание,
Отрезая резкие замечания,
Обходя кричание молчанием
И чаяниям зрителей отвечания вроде бы есть,
Но, по шкале Станиславского
Ваш номер — максимум шесть,
"Не верю";
И ваши срачики,
В пустые ворота пустые мячики
Рассматриваю как потерю
Времени,
Лучше бы я поспал —
Да хуй мешает, со вчерашнего не упал.
А вы похожи на больной зуб,
Единственный живой орган на весь труп русской литературы,
Музыки и культуры..
И иногда, не всегда, а тогда когда туда еда,
Вода или льда кусочек маленький попадёт,
Он орёт,
Но не про то, что пиздец всему,
А потому что пока кормят — не покидаем корму,
" — Гордое врагу не сдаётся Му-му!
Топись оно Герасимом и конём, тони Титаником,
Мы при нём музыканты
И играем на палубе для истории, для себя!.."
Не в обиду скажу, любя:
Идите нахуй,
Нефертити-графити похуй,
Она есть и была эпохой,
А вы — лишь чей-то временный ахуй,
И если твоя поэтика вне политики —
Иди нахуй.
Вернись с магнитиком.
Всё, мою руки. Простите, внуки,
Меня на месяц забанили на фейсбуке,
И я вот это вот всё от скуки,
А не какой-то "лычный нэприязнь",
Вовсе нет.
Обнимаю тебя, милый скелет русского рэпа
В американских штанах.
Был рад познакомиться,
Жаль, что на похоронах.
Опускаю крышку своего ноутбука,
(У меня хороший, без стука),
Не будем траур усугублять,
Посидим просто,
Помолчим, блядь. (с)
Еще на тему
