Холодный ветер сдул с тополей грязно-золотую листву. И в городе наступил серый октябрь. Скоро зима. Скоро я опять впаду в зимнюю спячку. Но пока я ещё не превратился в невесомую серую мумию, покрытую паутиной и пылью, мне нужна еда.
Такие промозглые дни совсем не годятся для охоты. Но вдруг повезёт? Неважно, кто это будет, мальчик или девочка — мне сгодится любой ребёнок. И, подняв воротник пальто, пряча глаза под козырьком кепки, я опять выхожу на улицы моего города.
Вот одинокая девчушка. Она, улыбаясь своим мыслям, идёт навстречу мне по аллейке, глядя себе под ноги, и пинает носочком сапожка палую листву. Я оглядываюсь — не следит ли кто за мной. И заговариваю с ней. Просто, буднично. Как всегда. За многие годы я научился чувствовать и понимать детей.
Несколько незначащих фраз. Лёгкая шуточка. Вопрос про школу, учёбу. И вот уже она сама непринуждённо болтает со мной. Улыбчивая. Милая. Живая. Какие же они, в сущности, доверчивые — эти дети!
Как бы невзначай, кладу ладонь ей на плечико. Поглаживаю. Потом присаживаюсь на корточки, и внимательно, пристально, смотрю ей в глаза. Она осекается на полуслове. Замолкает. Зрачки её расширяются, расширяются, и глаза её вдруг становятся бездонно-чёрными. И я осторожно погружаюсь в эту чёрную бездну. Там то, что мне нужно.
Проходит вечность.
Вечность.
А может быть, всего несколько секунд.
Я — снова я.
И я снова в этом мире.
Сижу на корточках перед молчаливым ребёнком и разглядываю внезапно посеревшее личико. Она стоит как истукан. Её черты неподвижны. Рот полуоткрыт. С губ стекает полоска слюны. Она ещё не видит меня.
Встаю и неторопливо ухожу прочь. Дело сделано. Она придёт в себя минут через пять. И понуро побредёт домой. А на мамины расспросы, отчего она грустна и молчалива сегодня, ничего не ответит. Лишь вдохнёт тяжко, усядется у окна и будет бессмысленно глядеть на проезжающие внизу машины. Меня она даже не вспомнит.
Такой она и останется. Навсегда. Грустной, одинокой, неспособной радоваться и любить. В её душе поселится вечный холодный октябрь. А мысли её будут сухими и ломкими — как опавшие листья. Что ждёт её в будущем? Не знаю. Мне, в сущности, всё равно. Она всего лишь еда. Как и многие, многие до неё. Надо же! Я даже не помню, когда же я разучился их жалеть…
Неторопливо бреду домой. Моё лето закончилось на этом милом созданьице. Я сейчас поднимусь к себе на последний этаж. Позвоню в дверь к соседке и скажу ей, что уезжаю надолго. Перекрою вентили и отключу электричество — тепло и вода мне ещё долго не понадобятся.
Потом я задёрну шторы, полностью разденусь и, усевшись посреди комнаты, закрою глаза… И внезапно пустота внутри меня взорвётся калейдоскопом ярких видений, наполнится радостью смехом, весельем. Ах, эти детские сны! Мне хватит их до весны.
В марте, а может, в апреле, когда комната моя прогреется от весеннего солнца, моё счастье окончится. Я очнусь. Как огромный, уродливый паук, доползу до ванной. Включу воду и буду долго-долго отмокать, впитывая всем своим иссохшим телом живительную влагу. Затем, исхудавший, страшный, я начну тайком выбираться на улицу. Сперва по ночам. Жизни одного случайного прохожего мне достаточно, чтобы прийти в себя. И вот я снова готов к охоте.
Серый, неприметный, я опять пойду по улицам моего города, мельком оглядывая встречных детей. Иди ко мне. Не бойся дяди. Посмотри мне в глаза. Мы с тобой просто немного поговорим — и всё. Мне ведь нужно от тебя совсем немного — твоя радость, твой смех, твоё детство. Твоя душа. Не упрямься, отдай мне это. Отдай. И тогда, обещаю, я сохраню тебе жизнь…
Такие промозглые дни совсем не годятся для охоты. Но вдруг повезёт? Неважно, кто это будет, мальчик или девочка — мне сгодится любой ребёнок. И, подняв воротник пальто, пряча глаза под козырьком кепки, я опять выхожу на улицы моего города.
Вот одинокая девчушка. Она, улыбаясь своим мыслям, идёт навстречу мне по аллейке, глядя себе под ноги, и пинает носочком сапожка палую листву. Я оглядываюсь — не следит ли кто за мной. И заговариваю с ней. Просто, буднично. Как всегда. За многие годы я научился чувствовать и понимать детей.
Несколько незначащих фраз. Лёгкая шуточка. Вопрос про школу, учёбу. И вот уже она сама непринуждённо болтает со мной. Улыбчивая. Милая. Живая. Какие же они, в сущности, доверчивые — эти дети!
Как бы невзначай, кладу ладонь ей на плечико. Поглаживаю. Потом присаживаюсь на корточки, и внимательно, пристально, смотрю ей в глаза. Она осекается на полуслове. Замолкает. Зрачки её расширяются, расширяются, и глаза её вдруг становятся бездонно-чёрными. И я осторожно погружаюсь в эту чёрную бездну. Там то, что мне нужно.
Проходит вечность.
Вечность.
А может быть, всего несколько секунд.
Я — снова я.
И я снова в этом мире.
Сижу на корточках перед молчаливым ребёнком и разглядываю внезапно посеревшее личико. Она стоит как истукан. Её черты неподвижны. Рот полуоткрыт. С губ стекает полоска слюны. Она ещё не видит меня.
Встаю и неторопливо ухожу прочь. Дело сделано. Она придёт в себя минут через пять. И понуро побредёт домой. А на мамины расспросы, отчего она грустна и молчалива сегодня, ничего не ответит. Лишь вдохнёт тяжко, усядется у окна и будет бессмысленно глядеть на проезжающие внизу машины. Меня она даже не вспомнит.
Такой она и останется. Навсегда. Грустной, одинокой, неспособной радоваться и любить. В её душе поселится вечный холодный октябрь. А мысли её будут сухими и ломкими — как опавшие листья. Что ждёт её в будущем? Не знаю. Мне, в сущности, всё равно. Она всего лишь еда. Как и многие, многие до неё. Надо же! Я даже не помню, когда же я разучился их жалеть…
Неторопливо бреду домой. Моё лето закончилось на этом милом созданьице. Я сейчас поднимусь к себе на последний этаж. Позвоню в дверь к соседке и скажу ей, что уезжаю надолго. Перекрою вентили и отключу электричество — тепло и вода мне ещё долго не понадобятся.
Потом я задёрну шторы, полностью разденусь и, усевшись посреди комнаты, закрою глаза… И внезапно пустота внутри меня взорвётся калейдоскопом ярких видений, наполнится радостью смехом, весельем. Ах, эти детские сны! Мне хватит их до весны.
В марте, а может, в апреле, когда комната моя прогреется от весеннего солнца, моё счастье окончится. Я очнусь. Как огромный, уродливый паук, доползу до ванной. Включу воду и буду долго-долго отмокать, впитывая всем своим иссохшим телом живительную влагу. Затем, исхудавший, страшный, я начну тайком выбираться на улицу. Сперва по ночам. Жизни одного случайного прохожего мне достаточно, чтобы прийти в себя. И вот я снова готов к охоте.
Серый, неприметный, я опять пойду по улицам моего города, мельком оглядывая встречных детей. Иди ко мне. Не бойся дяди. Посмотри мне в глаза. Мы с тобой просто немного поговорим — и всё. Мне ведь нужно от тебя совсем немного — твоя радость, твой смех, твоё детство. Твоя душа. Не упрямься, отдай мне это. Отдай. И тогда, обещаю, я сохраню тебе жизнь…
Еще на тему