рассказы про привидений

Интервью с охотником за привидениями

Вообще-то я готовил для своей газеты интервью с успешным предпринимателем. Однако мой собеседник, Владимир, вскользь упомянул о том, что в середине 90-х он подрабатывал «охотой на привидений». Разумеется, это было чистым шарлатанством, но мне стало так любопытно, что я уговорил Владимира рассказать об этом поподробней.
Предприниматель, которому было около сорока пяти лет, смущался, пытаясь вспомнить грешную молодость, но было заметно, что ему и самому хочется поболтать о своей мошеннической подработке.
— Расскажите, как вы охотились на привидений? — наконец спросил я.
— Дурью маялись, — смеясь, ответил он. — Разместили объявление в трёх газетах и номер телефона указали.
— Что, так и написали: «Ловим привидений»?
— Смешнее. «Охотники за привидениями». Взяли из фильма. Ниже мелким шрифтом перечислили виды услуг, вроде очистки квартир, офисов от отрицательной энергии и прочую ерунду.
— И вам звонили?
— Ха! После перестройки газеты по швам трещали от мистических историй. Народ их с удовольствием читал и многие тогда и вправду решили, что в их квартирах поселился полтергейст.
— А сколько вас «охотников» было в команде?
— Двое, вроде как… — не совсем уверенно сказал Владимир. — Я и мой друг детства — Мишка. Забавный такой толстяк-неумёха. Помню, как он стол директора какого-то издательского дома перевернул, когда полез под него искать барабашку…
Я улыбнулся.
— Так вы приходили на дом к тем, кто вас вызывал и опрыскивали углы святой водой или?..
— Нет! Всё «по науке»! Подражали героям всё того же фильма. У нас было «антипривиденческое» оборудование — всякие шипящие устройства с кучей проводов. Некоторые из них мы сделали сами. Мишка больше всех любил паять схемы…
— Ну, а клиенты? Неужели это были не только простофили? Вы упомянули директора издательского дома.
— Думаешь, среди директоров дураков нет? Полным-полно! Но в основном — да, обращались либо очень странные, либо очень мнительные люди. Бывало, что и просто одинокие. Вот однажды нас с Мишкой вызвонила пожилая художница, утверждая, что портрет её матери, написанный ей самой, следит за ней глазами. Когда мы пришли, то про этот портрет художница сказала два слова. В остальное время показывала нам другие картины и поила чаем. Заплатила щедро и поблагодарила за компанию. Но стоит сказать, что несколько раз мы сталкивались с настоящим полтергейстом… или как его назвать? Короче, с чем-то необъяснимым. Правда, тут мы ничем не могли помочь.
— Что? Серьёзно? Видели, как вещи по дому летают? — дразнил я Владимира наигранным скептицизмом.
— Поверь мне, да. Сам никогда в эту чушь не верил, но когда своими глазами видишь… Короче, было дело.
— А подробнее? Расскажите самый интересный случай!
— Ну-у-у, — протянул Владимир. — Самый интересный случай я лучше приберегу на потом. А вот впервые у меня волосы на голове зашевелились, когда мы побывали в гостях у одного мужичка. Он утверждал, что в его квартире телевизор и радиоприёмник живут своей жизнью. На телевизоре сами собой переключались каналы, делался громче и тише звук, а иногда экран мелькал разными цветами, совсем не похожими на обычные помехи. Радио и вовсе являло странные голоса, особенно мужичка напугал грубый мужской бас, который запретил ему крутить ручку настройки волны. Причем дядька был адекватный, впечатление психа не производил, но нам доверял, как специалистам.
— Радио и с вами заговорило? — спросил я.
— Нет. Необычные помехи на экране телевизора были, но помехи и есть помехи. Меня напугало другое… У меня была такая штука, что-то вроде рации, только она предназначалась для передачи азбуки Морзе. Я её всю перемотал изолентой и выдавал за индикатор аномальных явлений. Если нажать на круглую красную кнопку — раздавался пищащий звук, если на прямоугольную сбоку — отрывистый шипящий. На некоторых людей это производило впечатление. Так вот в квартире того дядьки мой «индикатор» сошёл с ума. Когда я направил антенну на экран мерцающего телевизора и нажал на круглую кнопку, из динамика послышался не привычный писклявый звук, а вырвался ураган писка! Сначала прибор просто запищал, только в несколько раз громче, но с каждой секундой звук нарастал и превратился в такой рёв, что стало больно ушам. Даже Мишка с мужиком схватились за головы. А самое главное, кнопку-то я отпустил, но прибор орал, как турбина самолёта. Серьёзно тебе говорю! Такой маленький динамик никак не мог издать такой оглушительный звук… Я потом раскрутил, любопытства ради, там стоял динамик с пятирублёвую монету… Короче, «индикатор» орал, пока я не вытряхнул из него батарейку.
— Занятно.
— Было и лучше. Правда, это видел только я. Нас пригласили к себе домой немолодые супруги… Ну как немолодые? Тогда они мне такими стариками казались, а сейчас мне и самому без пяти пятьдесят. В их двухкомнатной квартире творилось как раз то, что принято называть полтергейстом. Качалась, а иногда и крутилась вешалка в прихожей со скоростью центрифуги, билась посуда посреди ночи, открывались и закрывались двери… Это всё из рассказов, но они оба — жена и муж — убеждали нас в этом. Не могли же они спятить на пару? И не стали бы супруги платить деньги для того, чтобы разыграть молодежь? Так вот, показывали нам квартиру, я остался в одной из комнат, а Мишку повели куда-то ещё. Чтобы не терять времени даром, я вытряхнул свои безделушки на пол и начал распутывать провода. Сижу, ковыряюсь и вдруг слышу — что-то ёрзает прямо передо мной, будто кто-то скребет палкой по полу. Сначала я не обращал внимания, но вспомнив, что в комнате один, поднял глаза и увидел деревянный стул. Он перемещался чуть влево и чуть вправо, сам по себе, будто скрепка под воздействием магнита. Я выпрямился, думаю: «Ну его нафиг!» — и двинулся к выходу, но тут стул резко сорвался с места и поехал по полу за мной. Вот я перепугался! Выбежал с выпученными глазами.
— Вот это да! — не выдержал я. Меня не столько сама история удивила, сколько то, что умный, образованный мужчина при галстуке сидит и травит байки. — А дальше что было?
— Да ничего. «Просканировали» всю квартиру своими приборами и ушли восвояси. Это, естественно, людям не помогло, — подмигнул мне Владимир.
— Ну а что там с этим… самым интересным? — не терпелось мне.
Владимир выдержал паузу, будто собираясь с мыслями. Я дал ему время. Мы сходили покурить. Вернулись, снова уселись напротив друг друга, и он продолжил, но уже без улыбки:
— Этот случай вряд ли можно назвать затейливым. Лично меня он несколько печалит... Обычно нашу подработку мы находили весёлым занятием, но не в этот день. Погода стояла пасмурная. Поздняя осень была. Всё уныло, грязно. Я сидел за рулем. Мишка, как всегда, расположился на задних сидениях. Как правило, в дороге он всегда шутил и смеялся, но тогда он спал на ходу. Приехали мы по записанному адресу, ориентируясь по указателям. Я припарковал машину во дворе старого четырёхэтажного дома. Там жила молодая женщина, которая нас и вызвала. По телефону она разговаривала так плаксиво и отчаянно, что мне сразу подумалось, что у неё с головой не всё в порядке. Наш клиент, что сказать…
Растолкал спящего Мишку, выгрузили мы из багажника сумки с «оборудованием» и потащились на четвёртый этаж.
Дверь нам открыл пожилой человек интеллигентного вида, который сразу же сказал, что мы приехали зря. Мы оторопели и не решались входить, потому что старик-профессор — это я окрестил его «профессором» — нас не приглашал.
«Не надо, ребята. Идите. Давайте я вам заплачу за ложный вызов, и идите себе», — говорит. Причём так мягко и тактично, что мне стало неудобно.
Я на Мишку оглянулся. Тот пожал плечами. Пусть мы были своего рода мошенниками, но я был слишком совестливым человеком, чтобы навязываться, когда нас не хотят.
Но вдруг вмешалась та самая женщина со словами: «Пап, пожалуйста, дай мне с ними поговорить!» — и оттащила «профессора» в сторону.
Вид у женщины был довольно жалкий: волосы растрёпанные, опухшие заплаканные глаза.
«Понимаете, мой сын пропал! Был со мной рядом и исчез! Я вам уже говорила по телефону… Вот там, в кладовке», — она всё указывала дрожащим пальцем на фанерную дверь.
«Ребята, послушайте, нет у неё сына и не было никогда!» — воскликнул «профессор», после чего я окончательно убедился, что мы связались с шизофреничкой.
«Вы уж посмотрите. Пожалуйста. Умоляю! Я уже не знаю, что мне делать! Кого просить!» — женщина заплакала, а старик ушёл в комнату, мол, ладно, делайте, что хотите.
По словам женщины, в эту квартиру они переехали недавно — она и её шестилетний сын Виталька, который якобы пропал.
Спустя несколько дней после переезда «мать» и её сын наводили порядок в кладовке. Старые хозяева скопили много хлама.
И вдруг мигнула лампочка под потолком, после чего её сына не стало. Хозяйка была уверена, что Виталька стоял рядом, копошился в барахле, а потом всего пара секунд без света — и он просто исчез!
Мишка начал задавать какие-то дурацкие вопросы, будто не слышал замечание «профессора» на счёт того, что не было никакого мальчика. Когда хозяйка в десятый раз повторила про то, как исчез её сын, я попросил разрешения осмотреть ту самую кладовку. Думал, посмотрим, скажем какую-нибудь чепуху и уберёмся отсюда к чёрту. Не люблю женских слёз.
Женщина угомонилась, щелкнула выключателем, который был снаружи, и распахнула перед нами фанерную дверь. Сама она туда даже смотреть боялась, однако кладовка была всего лишь кладовкой: площадь — четыре квадрата, на полу картонные коробки, несколько рулонов обоев и ящик с инструментами.
Я попросил оставить нас ненадолго. Женщина послушно ушла, и мы для вида забурились в тесную комнатушку.
Лампочка действительно была плохая, светила то ярко, то тускло, при этом трещала. Туда бы электрика, а не нас... Я стоял и думал, что сказать людям, когда мы выйдем, а Мишка с любопытством озирался, будто и вправду искал уголок, куда мог бы спрятаться ребёнок. Честно бы заржал над его тупой физиономией, но боялся, что хозяева услышат.
Так вот, только я засобирался скомандовать «на выход», лампочка особо шумно затрещала и погасла. Мы оказались в полной темноте.
Тут на меня наплыл такой ужас, что я вскрикнул, как девчонка. Не знаю, что тогда на меня нашло, но я чуть не обмочился от страха. Рванулся к двери, но врезался в пузо Мишки. Он схватил меня за плечи и всё повторял: «Ты чего? Ты чего?»
Свет снова загорелся. Передо мной стоял мой друг, бледный, как простыня, лупал глазами. Ничего не произошло. Мне даже стало неловко, но по-прежнему хотелось поскорее покинуть кладовку и больше никогда туда не заходить.
Владимир замолчал.
— На этом и кончилось? — спросил я, будучи слегка разочарованным. Ожидал большего...
— Ну да, — кивнул мой собеседник.
— А с той женщиной что?
— Ничего. Ушли. Денег, естественно, не взяли.
— Так значит, просто ненормальная была? Жаль её, — сказал я, но больше мне было жаль, что история, которую мужчина приберёг на потом, оказалась настолько сухой; и я признался:
— Про стул мне больше понравилось.
— Ну вот, знаешь ли, после того как мы побывали в кладовке, я стал сомневаться в том, что женщина просто была больна.
— Серьезно? Так вы в темноте увидели ребёнка?
— Нет, ничего я там не видел. Просто, понимаешь, до сих пор, когда вспоминаю, не могу отделаться от смутного ощущения… В тот день мы с Мишкой сели в машину. Мой друг сел рядом со мной, а не на заднее сидение, как обычно. Мне это было как-то в новинку, но при этом я задумался: почему до этого он всегда предпочитал сидеть позади? С тех пор в машине он всегда сидел рядом. А мне до сих пор думается, что на его месте должен сидеть кто-то другой. Да и сам Мишка чувствовал, будто что-то не так…
— Что вы хотите этим сказать? — не понял я.
— Даже не знаю, как объяснить это, чтобы было понятно… Мне кажется, что до этого дня на переднем сидении и вправду кто-то сидел, а Мишка садился сзади, потому что оба передних сидения были заняты — мной и ещё кем-то.
— Кем?
— Похоже, раньше нас было трое. Всегда! Был кто-то третий, которого мы с Михаилом не можем вспомнить до сих пор… Я не могу точно сказать, так ли это или не так, но есть ощущение, что был ещё человек… Ещё один друг из нашей команды «охотников». Быть может, он исчез, как сынишка той дамы, когда моргнула лампа в кладовке. Понимаешь? Совсем исчез, даже из памяти. Но был! Кстати, однажды, уже после того случая, когда мы ехали по делам, я будто по старой привычке назвал Мишку — Андрюхой. Хотя никакого Андрюху не знал. А Мишка выкатил глаза, когда я его так назвал. Тоже вспомнил что-то…
Ещё как-то я спросил Мишку, кто вообще из нас выдумал эту затею с «охотниками за привидениями», он задумался и ответил: «Ты!». Да, ему бы точно не пришла в голову такая идея, но и я не помню, когда выдумал эту дурь. Кажется, будто был с нами парень, может быть, это его звали Андрюхой. Он-то и придумал «ловить привидений» и ездил он с нами по каждому звонку. Был с нами в гостях у одинокой художницы, ходил к мужику, у которого был телевизор с помехами, ему первому я рассказал про то, что видел, как за мной поехал стул. Но я этого парня не помню, потому что его вроде как никогда и не существовало. Он зашёл с нами в кладовку и исчез. Как тут ещё объяснить?
Владимир рассказывал всё это так эмоционально, что я неосторожно проникся и тоже приуныл.
— А почему тогда та женщина своего сына хорошо помнила? — ляпнул я.
— Ну, может, на то она и мать? — задумчиво предположил Владимир.

Новелла моего друга , написанная к 9 мая 2022 г.

Сурс

Хлоя и чудовища

Автор просит не искать в тексте исторических аналогий. Чтобы избавить читателя от такого соблазна, автор намеренно запутал обстоятельства, в которых развивается действие.

По общему мнению жителей Кройцбурга, День победы праздновался оглушительно здорово. Торжественное шествие возглавлял оркестр, на маршевый манер исполнявший песенки из популярного репертуара: «Судья назначил срок», «Вернусь не скоро», «Ты изменила мне с мальчишкой» и модную в этом сезоне «Возьми, красотка, в руку, не парься ни о чём».

За оркестром вышагивал местный гарнизон в полном составе. Семьдесят четыре солдата в новеньких сапогах, позаимствованных на пару выходных в соседнем городе, каблуками отбивали асфальт, требовавший к себе пристального внимания уже третий год подряд.

Далее – старшие школьники в военной форме из перешитых карнавальных костюмов, мамочки с колясками и в макияже цветов национального флага, а также рабочие артельных мастерских, интеллигенция (ветеринары, счетоводы, нарядчики), местная буржуазия (в виде лавочников, трактирщиков и ростовщиков) и все остальные прочие.

В самом хвосте плёлся чуть живой от старости танк, украшенный ёлочными гирляндами, которые в Кройцбурге использовали всегда, чтобы прикрыть то, что не могли отремонтировать.

Процессия двигалась от мэрии к Лобной площади, где в стародавние времена сколачивали помост для публичных казней, а теперь установили подмостки и развлекали горожан лучшими номерами художественной самодеятельности: цирковые акробаты, дрессированный медведь в балетной пачке, куплетист с аккордеоном, карточный фокусник и даже заезжая эстрадная знаменитость в люрексовом костюме и с кордебалетом из четырёх потасканных див.

Здесь же шустрили карманники и гадалки; коммивояжёры предлагали со скидкой кофемолки и вафельницы, а приходской священник раздавал девочкам и проституткам «Жития Агафьи Скромницы». И здесь же развернули шатры с дешёвой праздничной снедью: баранина на вертелах, свиная колбаса на шампурах, варёная кукуруза, пироги с рыбой, сахарная вата и дюжина сортов пива. К полудню площадь уже была полна, говорлива и пьяна:

– Мы гнали их, как шелудивых псов!

– Да, брат, как псов!

– Мы топили их в болотах, сбрасывали с гор, отправляли на съедение диким зверям. Мы были безжалостны!

– Да, брат, безжалостны!

– Мы очищали нашу многострадальную родину от их скверны огнём и мечом!

– Да, брат, огнём и мечом!

– Карл, Ульрих, что вы несёте? Вас обоих тогда даже в проекте не было.

– Замолчи, Ангелика! Мы говорим от лица наших павших героев!

– Да, брат, от их лица!

– Наше великое прошлое звучит в наших устах, Ангелика!

– Карл, в твоих устах сейчас звучит то тёмное брозненское, пять кружек которого ты успел выдуть.

– Да, и после этих пяти кружек я всё ещё полон сил, Ангелика. Я хоть сейчас способен повторить подвиг моих славных предков, если предоставится такая возможность. Вот этими руками готов задушить вражью гадину, которая покусится на нашу свободу… И на твою свободу в том числе, глупая Ангелика!

– Карл, в таком состоянии ты не способен даже расстегнуть собственную ширинку, чтобы опорожнить мочевой пузырь, поэтому твоей доброй матушке постоянно приходится краснеть, когда ты, шатаясь и горланя песни, идёшь по улице в обмоченных штанах. Даже твой лучший друг Ульрих это подтвердит. Я ведь не вру, Ульрих?

– Не смей клеветать на Карла, Ангелика! Карл мне почти как брат, и я лучше знаю, на что он способен. Мы хоть и молоды, и не видели свершений наших дедов и прадедов, но в наших душах с пелёнок пылает святая ненависть к врагу. Она питает нас любовью к родине, и когда пробьёт час испытаний, мы не убоимся сложить головы в ратном бою! Да, Карл? Поддержи меня, брат! Мы ведь не убоимся сложить головы в ратном бою? Что скажешь, брат? Но что ты делаешь, брат?! Ты обмочил нас обоих, Карл!!!

Глядя на оконфузившихся неудачников, Ангелика так смеялась, что уронила со стола свою тарелку, а когда подняла её, увидела старуху, торопливо пробиравшуюся сквозь толпу.

– Уважаемая госпожа Хлоя! – позвала Ангелика. – Присоединяйтесь к нам!

Старуха сделала вид, что не услышала.

– Госпожа Хлоя! Разделите с нами праздник! – повторила Ангелика.

Старуха остановилась, намереваясь что-то ответить, но передумала, злобно зыркнула и отправилась дальше.

– Нежное мясо, госпожа Хлоя! Пышные пироги! Для вас всё бесплатно! Во славу победы!

– Чокнулись совсем! – не выдержала старуха. – Совесть потеряли! Пропадите вы пропадом с вашей победой! – презрительно сплюнула, оттолкнула продавца леденцов, который путался под ногами, и исчезла в тёмном переулке.

– Ведьма – она и есть ведьма, – сказал Штефан, кузен Ангелики.

– Она совсем сумасшедшая, – подтвердил сосед Ганс.

*  *  *

В доме было так же темно, как в переулке. Именно в этот день старуха специально не раскрывала ставен, чтобы не слышать звуков накрывшей город вакханалии. Накормив кота вчерашней котлетой и положив канарейкам мелко наструганной моркови, старуха вымела из кухни крошки, перестелила в спальне бельё, вымыла голову, высушив, уложила волосы в тугую кичку и надела чёрное платье, которое служило ей одновременно похоронным и праздничным. Сварив кофе, разлила его по двум чашкам и вышла во внутренний дворик, где рос семидесятилетний тополь – единственный преданный друг, буквально по дням знавший всю её жизнь, кроме первых десяти лет, которые пришлись на самое её детство.

Война началась, когда Хлое исполнилось пять. Отец погиб на фронте в первые же дни, через три года без вести пропали оба старших брата, а ещё через год не проснулась матушка – она умерла во сне, от голода, и Хлоя в последующей жизни так и не смогла простить себе собственного эгоизма, ведь в самое тяжёлое время, когда город переживал осаду, она день-деньской ходила по дому и хныкала: «Кушать хочу… кушать хочу… кушать…» Ей было уже девять, но она вела себя, как маленькая девочка, старательно делая вид, будто не понимает, что происходит. За этим притворным неведением скрывалось расчётливое желание заполучить лишний кусок, хотя ничего лишнего тогда не было, царил голод, и мать отрывала от себя.

Похоронить её удалось не сразу. Своих сил на это у Хлои не было, а труповозка собирала по городу умерших лишь раз в неделю. Могильщики проходились по домам, попутно мародёрствуя там, где удавалось. Если хозяева были ещё живы, но ослабли настолько, что не могли двигаться, их добивали, чтоб не приезжать сюда дважды, потом обшаривали комнаты, забирая всё ценное, а после закидывали тела в кузов и ехали дальше. Когда увозили мать, Хлою бегло осмотрели и посоветовали ей спать в кухне поближе к входной двери. Хлоя спросила: «Зачем?» Могильщики ответили: «Чтоб в следующий раз не пришлось спускать тебя по этой узкой лестнице».

Под конец войны бои шли самые ожесточённые. Озверение достигло пика, и свои не щадили даже своих. Кройцбург так часто переходил из рук в руки, что для его жителей больше не было разницы, чьи войска находятся в городе. Поэтому, когда туда снова вошли освободители, почти никто не обрадовался. Люди всю ночь прятались в погребах и подвалах, а пьяные солдаты рыскали в поисках предателей, и под подозрение мог попасть каждый, включая беспомощных стариков и малых детей.

Ранним утром, когда вояки угомонились, Хлоя выбралась из своего укрытия, чтобы напиться воды, и услышала приглушённый стон. Она выглянула во внутренний дворик и увидела врага. Молодой капрал противоборствующей армии. Хлоя невольно сравнила его со своими сгинувшими братьями и поняла, что он примерно одного с ними возраста. Капрал сидел, привалившись к стене, и обеими руками зажимал рану.

– У меня сестра такая же, как ты, – сказал он Хлое и закрыл глаза, будто всё страшное осталось позади.

– Как ты сюда попал?

– Дверь была не заперта.

– И ты решил войти, не спросясь?

– Я решил, что здесь никто не живёт.

– Ты не боишься, что я позову солдат?

– Они могут не успеть.

– Тогда я должна торопиться.

И Хлоя быстрым шагом ушла.

Её не было минут десять. За это время капрал успел перебрать в уме все любимые имена и названия и даже попробовал насвистеть мелодию, которую субботними вечерами играл под окнами его квартиры уличный оркестр. Когда Хлоя вернулась, капрал улыбнулся, потому что она держала в руках кувшин и две чистые простыни.

– Рану нужно срочно промыть и перевязать, иначе начнётся заражение, – сказала она. – Но я не могу привести врача. Ты понимаешь, почему.

– Не нужно врача, – ответил капрал. – В соседнем доме, который разрушен, найдёшь моего товарища. Возьми его ранец и принеси сюда.

– Твой товарищ позволит это сделать?

– Позволит. Его вчера убили.

Хлоя дошла до соседнего дома. Там за печкой, на крышке погреба, лежало тело ещё одного врага. Хлоя с трудом отстегнула тяжёлую походную сумку и бегом, стараясь чтоб никто не заметил, вернулась к раненому.

– Что дальше? – спросила она.

– Внутри сбоку лежат шприц и ампулы. Прокипяти его и вколи мне одну, – попросил капрал.

– Тебе это поможет?

– По крайней мере, будет не так больно.

Хлоя всё сделала.

– Ты, наверное, голодна, – сказал капрал. – В ранце есть консервы и хлеб.

– А ты?

– Я не буду. Но ты можешь сварить нам кофе. Там осталось немного, посмотри в кармашке.

Хлоя сварила и почти торжественно, на подносе, вынесла во дворик.

– Почему ты не пьёшь? – спросила она, наблюдая за капралом – тот крутил в руках чашку, будто не решаясь пригубить.

– Мне нельзя. Я просто хочу запомнить запах.

Хлоя заплакала.

– У меня сестрёнка такая же, как ты, – снова сказал капрал. – Может, чуть старше…

– Я помню. Ты уже говорил, – утирая слёзы ответила Хлоя.

– Её назвали Инессой, в честь нашей бабушки. В детстве, когда Инесса плакала, её нос становился похожим на картофелину, как твой.

– Мой не картофелина.

– Картофелина. Ещё она во сне сосала большой палец. Вот здесь на сгибе, – капрал показал на сустав, – всегда была мозоль. Ты сосёшь во сне палец?

– Нет.

– Чтобы отучить Инессу от этой привычки, его намазывали жгучим перцем. Представляешь, как это ужасно – красным жгучим перцем, – капрал поморщился.

– Не пытайся разговаривать со мной, как с маленькой. Ты не сможешь меня рассмешить.

– Почему?

– Потому что вы начали эту войну.

– Да, правда. Но я не хотел этого. Я просто учился в университете. А потом меня поставили под ружьё, и отказаться я не мог, иначе меня бы сочли предателем и расстреляли. Инесса не перенесла бы.

– У меня умерла мама, погиб отец и без вести пропали оба брата.

– Они настоящие герои.

– Ты их знал?

– Нет.

– Ты чувствуешь свою вину?

– Чувствую. Наверное, я должен был что-то сделать, но никому и в голову не могло прийти… Мы ведь с вами почти одно и то же. Даже говорим на одном языке. У всех по обе стороны родственники и друзья. Я часто приезжал сюда, был, как дома…

– Теперь всё будет иначе.

– Теперь будет мир. Это важнее.

– С чего ты взял, что будет мир?

– Уже скоро, поверь мне. Возможно, с сегодняшнего дня. Мы почти разгромлены. Из нашего полка выжил только я. Раненых добили ваши солдаты. Я слышал крики. Мы с товарищем попытались скрыться и угодили в перестрелку.

– Было страшно?

– Было обыденно. На войне лучше сразу смириться с тем, что ты уже покойник.

– Ты смирился? И ни разу потом не испугался?

– Испугался. Я и сейчас боюсь, но стараюсь принять смерть, как данность. Выжил – повезло; не выжил – так даже лучше.

– Почему лучше?

– Потому что внутри у меня всё мертво. Всё, кем я когда-то был, убито в этой войне. Отчасти я сам приложил к этому руку, добивая остатки себя. Я – больше не я. Я теперь кто-то другой, и этот кто-то другой мне не нравится.

– Ты весь дрожишь. Замёрз? На улице май в самом разгаре…

– Ночь была холодной. Всё никак не могу согреться.

– Я принесу одеяло.

Хлоя поднялась в спальню. Снизу послышался грохот. В дверь колотили ногами и прикладами:

– Открывайте! Иначе вынесем к чёртовой матери!

Времени на раздумья не было. Хлоя накинула на голову простыню, ножницами проделала дырки для глаз, спустилась в кухню, сняла засов.

Освободители. Прапорщик и сержант. Конечно, пьяные.

– Что это за привидение в саване?! – с хохотом закричал прапорщик. – Тащи его сюда!

– Если кто-то из вас двоих до меня дотронется, ему тоже придётся надеть саван, – ответила Хлоя.

– Это ещё почему? – спросил сержант.

– Я больна проказой. На меня даже смотреть опасно, не то что прикасаться.

– Тоже мне, нашлась Медуза Горгона! Снимай с неё эту тряпку, – приказал прапорщик.

Сержант сделал три шага вперёд. Хлоя вскинула руку. Сержант отпрянул.

– Она пыталась схватить меня за нос! – сказал он возмущённо.

– Чушь, – сплюнул прапорщик. – Она просто блефует. Сейчас я тебе докажу, что никакой опасности нет.

Хлоя начала медленно, шаркая по полу, надвигаться на вояк:

– Разве вы не видели, что дверь этого дома выкрашена в синий цвет? Это единственная синяя дверь во всём городе. Так здесь указывают на обиталище проклятых. В этом доме жили три поколения прокажённых. Сначала проказа настигла мою бабку, потом – моих родителей, а следом – моих братьев и меня. Они умирали в страшных муках. Их тела запретили хоронить на кладбище, поэтому я зарыла всех здесь, в погребе, прямо под вашими ногами. Скоро и я отправлюсь следом за моей семьёй, но успею передать проклятие вам и тогда смогу упокоиться с миром.

– Проказа не такая безобидная штука, как кажется, – сказал сержант. – Когда я был подростком…

– Хватит меня пугать, – перебил прапорщик. – Шлёпнем маленькую ведьму и спокойно обшарим эту халупу. Тут наверняка есть столовое серебро.

– Столовое серебро? – рассмеялась Хлоя и схватила с полки серебряный подстаканник. – Здесь полно столового серебра! Вот, возьми его прямо из рук прокажённой! Возьми, чего же ты боишься?

– Он может быть заразен, – предупредил сержант, понимая, что прапорщик борется с искушением.

– Два идиота! – засмеялась Хлоя ещё громче. – Здесь всё поражено проказой. Здесь всё проклято. Даже если убьёте меня, вещи этого дома отомстят. Будете умирать долго и мучительно, глядя, как ваши тела превращаются в грязь, приобретают цвет испражнений и воняют гнилью.

– Пойдёмте отсюда. Тут есть и другие дома, – предложил сержант.

– Ты считаешь, я могу струсить? – возмутился прапорщик.

– Нет, ни в коем случае! Вы просто проявите благоразумие, – успокоил сержант.

– Хорошо. Я просто. Проявляю. Благоразумие, – назидательно сказал прапорщик. – Но мы сюда ещё вернёмся.

– Они сюда ещё вернутся, – повторила Хлоя, когда вояки выкатились из дома. Во дворике она укутала капрала одеялом и положила ему под голову подушку:

– Так лучше?

– Лучше, – ответил капрал. – Почему ты это делаешь для меня?

– Разве такие простые вещи нужно объяснять? – спросила Хлоя. И добавила:

– В соседнем доме я видела тележку. Когда стемнеет, погружу тебя в неё и довезу до границы. Там будут ваши. Ты окажешься дома.

– Нет, милая, – запротестовал капрал. – Ты и так рискуешь собой.

– Я позволила умереть своей матери, – сказала Хлоя. – Теперь я просто обязана кого-то спасти, понимаешь?

– Понимаю. Но у границы минные поля и много снайперов. Мы не сможем перейти на ту сторону.

– Но мы можем что-то придумать.

– Можем. Например, сварить ещё кофе.

– И ты опять будешь нюхать чашку?

– И я опять буду нюхать чашку, – улыбнулся капрал.

– Я не могу так больше! – закричала Хлоя. – Ты ранен, в любой момент могут вернуться эти ублюдки, а я ничего не делаю!

– Иногда одеяло и кофе значат больше, чем спасательная операция, – снова улыбнулся капрал. – Скажи мне, как появилась та воронка в углу двора? С какой стороны прилетел снаряд?

– Это не воронка, – ответила Хлоя. – Отец перед войной хотел установить фонтан с глубокой чашей и золотыми рыбками, но успел только вырыть яму. Засыпать её у нас руки не дошли.

– Хорошая яма в хозяйстве никогда не лишняя, – рассмеялся капрал. – Особенно по нынешним временам.

– Даже не смей об этом думать! – разозлилась Хлоя. – Сиди и жди меня!

– Куда ты? – спросил капрал.

– Я больше не намерена с тобой цацкаться! – отрезала Хлоя и ушла.

Она направилась за город – туда, где ещё сутки назад гремела канонада и бой длился так долго, что солдаты потеряли счёт времени. Полками они срывались в атаку за атакой, и всё человеческое, что когда-то отделяло этих людей от одичавших псов, пало в первые же минуты. Выжили только ярость и физическая боль – душевной уже не было, поэтому смерти никто не страшился; смерть была для всех, как дешёвое пойло, бочки с которым от барских щедрот выкатывают на базарную площадь в торжественный день и отливают каждому, направо и налево – черпаками, с пеной, брызгами и криками: «Налетай!»

Но сейчас всё было спокойно. Синее небо – ровное, без единого облачка. Послеполуденное солнце –  майское, почти летнее. Тёплый ветер ласковой ладонью забирается под косынку… Распевается жаворонок…

…И орда жирных зелёных мух, слетевшихся на бесплатное. Место, где раньше высаживали пшеницу, выглядело бескрайней покойницкой – ещё более страшной в этой жизнеутверждающей весенней палитре: сочное импасто листвы, яркие пятна шафрана, всполохи на озёрной глади… И язвами на этой картине смотрелись трупы солдат.

«Этот слишком толстый… Этот слишком худой… Узкоплечий… Коротконогий… Порванный на куски… Залитый кровью…» – осторожно, будто боясь наступить на мину или разбудить спящих, Хлоя шла через поле, внимательно осматривая тела. За последние пять лет она должна была привыкнуть к разным обличьям смерти, однако сейчас её подташнивало. Она видела однажды, как работает мясник, но не могла себе представить, что подобное можно творить с людьми: в предсмертье своём измученные, изуродованные – они были свалены наобум, как попало, иногда даже слоями. Будто кто-то собрался варить гуляш, но после раздумал.

Спустя час Хлоя решила, что искомое, кажется, найдено. Чтобы удостовериться, она перевернула труп очередного солдата, окинула взглядом и отшатнулась, вдруг узнав в погибшем племянника настоятельницы монастыря, Ганса. Лицо этого добродушного, набожного парня было до неузнаваемости искажено злобой и выглядело так, будто с него лепили всех горгулий мира. Ганса призвали всего неделю назад, ему только исполнилось восемнадцать, и понадобилось считанных семь дней, чтобы превратить его в чудовище. «Хорошее воспитание, годами совершаемые добрые дела, воскресные службы, умные книги – как этого, оказывается, мало, чтобы сохранить в себе человека!» – изумилась Хлоя и тут же запретила себе думать, что в такой мясорубке могло бы статься с её отцом и братьями.

Полевая форма Ганса была целой. Парень погиб от выстрела в голову, пуля прошла навылет, поэтому пятен крови на ткани не было. Хлоя раздела труп, узлом увязала снятую с него одежду, коротко помолилась о поминовении усопших и отправилась в обратный путь. Когда она подошла к городу, на Лобной площади уже заканчивались приготовления к казни. Скорый трибунал обрёк на повешение всех коллаборационистов, которых, благодаря бдительности горожан, удалось выявить за ночь. А именно:

библиотекаря. Он запрещал зимой отапливать дома книгами;ветеринара. В голодное время прятал предназначенных к съедению собак и кошек;аптекаря. Транжирил лекарства на безнадёжных больных;священника. Отпускал грехи умирающим врагам;и архивариуса, который отказался изменить городскую летопись, распространяя тем самым сведения непатриотического характера.

В перечень приговорённых также вошли три ведьмы, пара мужеложцев, один душевнобольной, объявивший себя мессией, и беспризорник, посмевший стащить кусок хлеба из офицерской столовой.

Публика скандировала «Смерть предателям!» и назначенное наказание считала слишком гуманным. Испытывая духоподъёмную силу победы, люди призывали вернуться к традиционным истокам, которые предполагали умерщвление отверженных более зрелищными способами.

«Все обезумели… – Хлоя протискивалась через толпу и везде, почти в каждом лице распознавала горгульи черты. – Страдания ничему не научили этих людей, – думала она. – Войне всё-таки удалось превратить их в таких же монстров, как несчастный Ганс. Но это так странно: за пять лет люди увидели столько жестокости, что должно было возникнуть её неприятие. Но возникло обратное. Даже теперь, добившись победы ценой страшного горя, они продолжают множить его, будто считают благом».

Свернув в свой переулок, Хлоя заметила на развалинах школы соседских мальчишек: железные котелки на головах и палки вместо ружей. Их предводитель – толстый Андреас – высунулся в оконный проём и замахал рукой:

– Эй, соседка! Мы играем в войну. Нам нужна санитарка. Пойдёшь с нами?

– Я не собираюсь принимать участие в ваших глупых играх.

– Это не глупые игры! – возмутился Андреас. – Так мы выражаем свои патриотические чувства и воспеваем подвиги наших солдат.

– С котелками на головах? Вы бы ещё ночные вазы напялили, – рассмеялась Хлоя. – Если бы мой отец был жив, он бы сказал, что этот цирк пора закрывать, потому что всех тошнит.

– Что ты имеешь ввиду? – не понял Андреас.

– Я имею ввиду, что, если ты хочешь играть в войну, сначала сходи за город и посмотри, как она выглядит.

– Мне незачем это делать, – отрезал Андреас. – Мой отец прошёл её от начала до конца. Он мне всё рассказал.

– Твой отец ничего не видел. Он прятался в госпитале, работал там медбратом, крал у раненных еду, а с погибших снимал цепочки и крестики, которые потом выменивал у скупщиков на сахар и масло.

– Ты нагло врёшь! – покраснел Андреас. – Мы испытывали те же лишения, что и все остальные!

– Да, именно поэтому ты такой румяный и толстый, в то время как другие дети выглядят полуживыми тенями.

– Я пожалуюсь родителям, и они на тебя донесут, – пригрозил Андреас.

– Жалуйся. Заодно спроси у своей матери, зачем к ней наведывается комендант, когда твой отец уходит на ночные дежурства.

– Ах ты ведьма! – разозлился Андреас. – Ты ответишь за свои слова!

Хлоя побежала. Она могла бы запросто навалять этому неповоротливому жирдяю, но решила не связываться, чтобы дракой не привлекать к себе лишнего внимания.

Андреас пыхтел сзади и сыпал проклятиями. Неожиданно из-за угла вывернул военный патруль. Это были прапорщик с сержантом, которых Хлоя по утру так удачно спровадила из своего дома.

– Держите воровку! – закричал им Андреас.

«Чёртов ублюдок», – выругалась Хлоя; если те двое поймают её с формой убитого Ганса, они немедленно учинят допрос, а потом проведут обыск и обнаружат капрала, которого Хлоя уже не могла предать – незаметно для себя она стала думать о нём, как о близком человеке. «Но что я смогу объяснить этим недоумкам? Прочитать им проповедь о сострадании и милосердии? Кого это теперь интересует – особенно в Кройцбурге, особенно среди его освободителей? Они обвинят меня в укрывательстве и коллаборационизме и сегодня же вздёрнут там, на площади», – решила Хлоя и припустила сильнее.

Прапорщик с сержантом были по-прежнему пьяны, поэтому не сразу услышали Андреаса. Ему понадобилось крикнуть «Воровка!» ещё раз, а потом ещё и только после этого до них что-то дошло. Они остановились, покрутили головами, оценивая обстановку (девочка… с каким-то мешком… с узлом одежды… цвета хаки… удирает во все лопатки…) и бросились вдогонку:

– Стой! Стрелять будем!

Домой было нельзя. Перебирая в уме варианты, Хлоя вдруг вспомнила об одной детали, которая ещё несколько часов назад была несущественной, но теперь сулила спасение. Добежав до разрушенного дома, из которого она утром выносила походный ранец, Хлоя скрылась внутри.

Там ничего не изменилось. Убитый товарищ капрала так и лежал за печкой, закрывая собой крышку погреба. Хлоя взяла труп за обе ноги и, не церемонясь, оттащила в сторону. Потом открыла погреб, осмотрелась и спряталась за массивный шкаф.

Спустя несколько секунд ворвались преследователи. Хлоя затаила дыхание и молилась, чтобы приготовленный ею капкан – возмутительный по своей наглости – сработал.

Первым заметил прапорщик:

– Что это в полу? Погреб? Лаз?

– Думаете, она там? – спросил сержант.

– Я не думаю. Я отправляю тебя проверить.

– Мне прямо туда?

– Нет, мне прямо туда! – ухмыльнулся прапорщик. – Исполнять!

– Так точно! – отчеканил сержант и нехотя полез в погреб.

Прапорщик подошёл к самому краю, пытаясь разглядеть, что происходит внизу:

– Ну и? – спросил он нетерпеливо.

– Ничего не видно! – ответил сержант.

– Она там?

– Не могу знать!

– Она может прятаться где-то в углу.

– Хорошо бы керосиновую лампу!

– Ты в своём уме? Где я её найду?

– Я, конечно, могу пошарить в темноте руками, но боюсь, что девчонка укусит меня!

– Чушь! Это просто маленькая девочка, а не ядовитая гадюка.

– Некоторые маленькие девочки бывают даже опаснее! Когда я был подростком…

– Хватит развлекать меня идиотскими баснями! Ищи!

Хлоя слушала эту перебранку и понимала, что её план терпит крах. «Этот прапорщик точно никуда не полезет, – думала она. – Он будет стоять наверху и ждать. А потом, когда второй убедится, что внизу пусто, они оба примутся обыскивать дом и тогда мне конец…»

Она подкралась к прапорщику со спины и пнула под коленки. От неожиданности его ноги подкосились и он, не удержав равновесия, начал падать. Хлоя с силой толкнула его в спину, и он полетел прямо в погреб. Ещё немного, и прапорщик полностью очутился бы там, но в последний момент успел схватиться руками за крышку.

– Ах ты мерзкая, цеплючая дрянь! – разозлилась Хлоя и каблуком придавила прапорщику пальцы. Тот взвыл. – Я же говорила, что кому-то из вас придётся надеть саван! – приговаривала она, с удовольствием оттаптываясь на кистях вояки.

– Ведьма? Ты? – высунул он из ямы голову.

– Угадал, придурок. Я, – ответила Хлоя и с размаху впечатала носком ботинка прямо по его лицу. Прапорщик булькнул размочаленным, кровоточащим ртом и исчез. Следом из погреба донёсся звук упавшего тела и отборная ругань.

Хлоя захлопнула крышку и задвинула засов. «Всё, – решила она, но потом спохватилась. – Нет! Они выберутся оттуда через пять минут». Подошла к шкафу, навалилась на него плечом, пытаясь сдвинуть, но шкаф был настолько тяжёлым и упрямым, что, казалось, врос в пол.

«Люли-люли, люленьки,

Где вы, где вы, гуленьки?

Прилетайте на кровать,

Начинайте ворковать», –

– почему-то вспомнила Хлоя старую колыбельную. Напирая на шкаф изо всех сил и переиначивая слова, она зачем-то подхватила этот простенький мотив сдавленным от напряжения голосом:

– Чёртовые гуленьки!

Где вы там заснуленьки?

Прилетайте трупы жрать,

В бога душу вашу МАТЬ!!!

И на последнем слове шкаф сдался. Он медленно пополз вперёд, а Хлоя при этом орала так, будто ей под лопатки сейчас вгоняли раскалённый штырь. Было мучительно, больно и страшно, однако она продолжала толкать, иногда впустую проскальзывая подошвами по дощатому полу. Но шкаф всё-таки двигался. Вот так – сопротивляясь и кряхтя – он проехал ещё несколько метров и встал, замуровав крышку погреба.

Хлоя выдохнула.

«Не выберутся», – решила она, слушая глухие стуки, доносящиеся из-под пола, и даже выстрелы.

– Шкаф дубовый, идиоты! – крикнула она. – Он тяжёлый и бессмертный! Не тратьте патроны понапрасну! Оставьте на себя! – и, подхватив узел с военной формой, покинула разрушенный дом.

*  *  *

– Я отвезу тебя в госпиталь, – сказала Хлоя капралу, когда вернулась.

– Чтобы меня повесили?

– Чтобы тебя вылечили. Я принесла форму солдата нашей армии. Если переоденешься, тебя примут за своего.

– Не примут. Мы хоть и говорим на одном языке, но используем разные слова. Меня раскроют моментально.

– Ты мог бы прикинуться немым.

– А мог бы я просто остаться здесь?

– Но почему?

– Потому что мне здесь спокойно. Стены дворика закрывают меня от мира, искорёженного войной. Больше не хочу этого видеть.

– И всё?

– Нет. Ещё ты напоминаешь мне мою сестрёнку. Я очень скучаю по Инессе.

– Вот вылечишься в госпитале, и я придумаю, как вернуть тебя к ней.

– В прошлом году Инесса умерла от тифа. Мне больше не к кому возвращаться.

– А твои родители? Бабушка?

Капрал молча покачал головой.

– Вот дьявол! – чертыхнулась Хлоя.

– Впервые слышу, как ты ругаешься, – улыбнулся капрал. – Тебе идёт.

– Чтобы принести сюда эту форму, мне пришлось обречь на смерть сразу двоих, – сказала Хлоя. – Я замуровала их в подвале.

– Возможно, они заслуживали этого.

– Никто не заслуживает этого.

– Ты себя винишь?

– Я не хочу превратиться в чудовище. Год назад я сделала всё, чтобы умерла моя мать. Теперь убила ещё двух человек. Ради чего? Я даже не смогла никого спасти.

– Помнишь, я говорил, что сваренный кофе и тёплое одеяло могут значить больше, чем операция по спасению?

– Не пытайся меня успокоить.

– Послушай, что я скажу, – посерьёзнел капрал. – Я не намного старше тебя, но уже знаю, что может происходить в этом мире. Тебе придётся научиться безразличию. Хотя бы чуть-чуть. Иначе сойдёшь с ума.

– Если в душе появляется безразличие, особенно к чужой смерти, человек становится чудовищем, – ответила Хлоя. – Сегодня я видела это своими глазами.

Повисла пауза.

– Тебе не нравится, что я сказала, поэтому ты морщишься? – спросила Хлоя.

– Я морщусь потому, что у меня опять разболелась рана, – сказал капрал.

– Переодевайся, и я отвезу тебя в госпиталь.

– Только не сейчас. Ещё остались те ампулы?

– Остались. Две.

– Вколи мне обе.

– Этого не много?

– Этого в самый раз.

– Такая доза лекарства сделает тебе хуже.

– Куда уж хуже? Мне и так невыносимо. Я больше не могу терпеть.

– На что ты намекаешь?

– Ни на что. Не пугайся, пожалуйста. Я просто усну.

– Ты меня обманываешь.

– Не обманываю. Я очень устал. Посплю немного, наберусь сил, переоденусь, и ты отвезёшь меня.

– Хорошо, но если ты лжёшь…

– Если солгу, сможешь зарыть меня в той яме, которая вместо фонтана, – через силу улыбнулся капрал.

– Как ты смеешь! Я же просила! – рассердилась Хлоя.

– О боже, милая, не тяни, мне очень больно.

– Пусть будет по-твоему, – согласилась она. – Что ещё я могу для тебя сделать?

– Просто посиди со мной.

Хлоя сходила за шприцом, ввела капралу лекарство и присела рядом.

– Можно взять тебя за руку? – спросил капрал.

– Можно.

– Удивительно, она маленькая, как у ребёнка, но сильная, как у взрослого человека. И очень тёплая. Я давно не видел таких тёплых рук.

– Я сейчас подумала, – заговорила Хлоя, сдерживая слёзы, – что после лечения ты действительно мог бы остаться здесь. У меня семьи нет. У тебя тоже. Мы бы жили вместе, как брат с сестрой. Ты бы закончил фонтан, который не успел доделать мой отец. А я бы… Я бы тоже нашла себе занятие – нужно готовить еду, стирать тебе одежду. Но только свои носки и трусы, пожалуйста, сам. Мои братья с детства были к этому приучены. Признаться, я не верю, что они когда-нибудь вернутся, но, если такое произойдёт, ты не будешь чужим. А, кстати, как тебя зовут? Мы весь день разговариваем, но я так и не спросила твоего имени…

Но он не ответил. Крепко спал.

А через полчаса всё было кончено. Капрал всё-таки обманул Хлою.

Отдавать тело могильщикам она не захотела. Она уже видела, как те обращаются с мёртвыми, когда хоронили её мать, поэтому упокоила его в той самой яме в углу двора.

Спустя несколько недель, когда мирная жизнь в городе стала налаживаться и наконец прекратились обыски и репрессии, Хлоя решила установить на могиле памятник, но увидела там пробившийся из-под земли росток. И это было лучше, чем холодный мрамор, и даже лучше, чем деревянный крест.

Хлоя ухаживала за ростком, как за ребёнком, и со временем тот вырос, превратившись в тополь. Теперь это был стройный, статный красавец, который, несмотря на свой семидесятилетний возраст, выглядел по-прежнему молодым.

*  *  *

– Вот так-то, дружочек, – сказала старуха. Похлопав по стволу дерева, она собрала кофейные чашки на поднос.

День уже скатился к вечеру, стемнело.

– Сейчас эти идиоты начнут палить салютом, – продолжила она. – Представляешь, они до сих пор верят, что по улицам во время войны бегали стаи бездомных собак и пожирали трупы. Чушь! Собак съели в первую очередь. Кроме тех, которых успел спасти ветеринар. А мертвецов закапывали в котлованах на Плесковых пустырях – там, где потом разбили сад с каруселями. Когда я прохожу мимо этого позорища, каждый раз слышу, как хрустят под ногами человеческие кости.

– Вы все чудовища! – прокричала старуха, как только в небе над её головой начали расцветать огни фейерверка. Судя по всему, она обращалась к жителям Кройцбурга, но те, поглощённые праздником, её не слышали. Похоже, чудовища вообще не способны слышать людей.

Посвящается жертвам этой войны.

Май 2022, Санкт-Петербург.

Валька и Графомания

Мальчишка поднял руку и постучал в дверь. Робко, негромко.

Дверь осталась запертой и молчаливой – ни шороха, ни скрипа. Валька стрельнул глазами по сторонам, на всякий случай оглянулся, тронул карман рубашки. В кармане что-то зашуршало.

Дом еще допотопный, наверное. Холодная лестничная площадка, тусклая лампочка под обшарпанным потолком почти ничего не освещает. Краска на стенах – гордые Кордильеры и бесконечные Марианские впадины. Ну и место для встречи, бр-р! Мальчишка передернул плечами, постучал снова, на этот раз громче.

Дверь наконец-то дрогнула, отворилась. В щели показался нос, длинный и заостренный.

– Северус Снейп жив, – еле слышно прогундосил нос.

– Воистину жив. И свет Элендиля да пребудет с ним, – также тихо отозвался Валентин.

Нос нырнул обратно в тень, дверная щель расширилась.

– Проходи.

Валька не без внутреннего трепета переступил через порог. В прихожей было темно, он споткнулся о чьи-то ботинки и чуть не грохнулся на пол. Его вовремя поймали, но мальчишка ощутил себя виноватым за собственную неловкость.

– Прости, – прошептал он.

– Гесер простит. Иди в зал.

Валентин пробрался меж трехногой табуретки, подставки для зонтов, замызганных кроссовок, лаковых туфелек на каблучках и шагнул за стеклянные дверцы «зала». Комната, погруженная в полумрак, производила гнетущее впечатление. По углам пряталась древняя икеевская мебель: шифоньеры, гардеробы, диваны и кресла, но внимание привлек лишь овальный стол в центре комнаты. На нем, расставленные через равные промежутки, горели три высоких белых свечи, возле подсвечников покоились книги в старинных переплетах.

Валька с благоговением узрел на обложках деву в бронелифчике из знаменитейшей фэнтези-саги и треугольный имперский крейсер из новеллизации культового фильма. Черных пистолетов, растекающихся под головами кровавых луж, смеющихся женщин с мопсами на руках тоже было достаточно. Мальчишка расслабился – он среди своих.

За столом сидело четверо, все подростки. Их бледные, сразу видно – книжные, лица выделялись в мерцающем свете свечей. Кареглазый паренек лет четырнадцати, еще один мальчик помладше в угольно-черном плаще и полосатом красно-желтом шарфе, красивая светловолосая девочка, даже, пожалуй, девушка, лет пятнадцати и совсем юная шатеночка, с зажатым в пальчиках покетбуком Хмелевской. Рядом с ними на соседний стул плюхнулся носатый мальчишка, открывавший дверь.

– Толкиен велик… – заученной фразой приветствовал Валька сидящих.

– …и Перумов пророк его, – подхватили ребята.

Только теперь Валентин рискнул пройти к столу и опуститься на единственный свободный табурет.

– Ну что, – сказал носатый, поднимаясь. – Все в сборе, не будем откладывать. Мы приходим сюда каждую пятницу, дабы познать непознаваемое и вкусить запретных плодов просвещения.

Ребята одобрительно загомонили.

– Сегодня среди нас новичок. Конечно, он давно уже душой был в наших рядах, но благодаря Наде, – кивок в сторону шатенки, – окончательно присоединился к обществу Будущих Авторов Ярких Новелл. Возложите на него руки, друзья, проведем обряд посвящения нашего нового брата.

Стулья задвигались, мальчишки и девчонки встали, торжественно кладя ладони на Валькины плечи.

– Во имя бессмертной Насти Каменской, неувядающего Фродо Бэггинса, вековечного Пола Атридеса, незабвенных Слепого и Бешеного… – начал председатель, – посвящаем тебя, Валентин Науменский, в нареченные акулы пера, рыцари клавиатуры и лидеры голосовой записи. Помни три заповеди общества БАЯН: много читать, много писать и передавать накопленный опыт таким же, как ты, будущим авторам. Тебе предстоит много трудов, но надеемся, в конце концов ты станешь достойным сего высокого звания и призвания. ППКС.

– ППКС, – согласился Валька.

– Что ж, от всего сердца поздравляю тебя.

Ребята обнялись сдержанно, но очень тепло.

– Петь, а когда начнем-то? – поинтересовалась Надя у носатого председателя.

– Сейчас уже, сейчас. Не торопись, я соблюдаю повестку дня!

Он на секунду исчез во мраке – в дальнем углу подозрительно звякнуло, – затем появился около стола и водрузил на него огромную фарфоровую тарелку с синенькими гвоздичками по ободу. Следом на столе оказался ватман (огромный круг и написанные готичным шрифтом буквы внушили Вальке почтение), два зеркала, ножницы и красная лента.

Петя откашлялся.

– Как вы знаете, в наше время совсем не осталось хорошей литературы. Сухие справочники по филологии, словари обязательных к употреблению слов и последняя инструкция, одобренная фразеологической партией, окончательно загнали славное искусство владения языком в Жизненно-Обусловленное Первозданное Убежище. Однако мы, горстка несогласных, взяли на себя нелегкую миссию возрождения былого величия письменной речи. Да не посрамим честь столпов прошлого на сём поприще. И Лукьяненко нам в помощь.

– Лукьяненко в помощь! – послышалось со всех сторон.

– Да, мы учимся писать старинным способом, как завещали знаменитые мастера, используя лишь накопленные знания и силу собственного воображения. Но сегодня нас ждет нечто совершенно особое, – Петя сделал паузу, обвел всех горделивым взором. – Слово предоставляется Сёмке… тьфу, Семену Привалкину.

Встал кареглазый.

– Спасибо. Итак, все в курсе, что почетное слово «графомания» ныне совершенно извращено, а ведь раньше оно обозначало всего лишь «страсть к сочинительству». Недалекие врачи-психиаторы, для которых нет ничего святого, стали называть этим благородным термином болезнь. Тогда как графомания – это муза писательства. Она – та, кто вдохновлял Стивена Кинга и Александру Маринину, Анджея Сапковского и Марию Семенову. Она – светлый луч в закомплексованном царстве теперешнего узколобого писательства… а, «писательства» я уже говорил, повтор… – Он почесал затылок, на лице не сразу, но все же отразился инсайт. – Теперешней узколобой беллетристики.

Семен вытер со лба пот и, обернувшись к Петьке, попросил с видом абсолютно умоляющим:

– Петь, слушай, можно я не буду высоким штилем, а? Сил уже никаких нету.

Носатый председатель милостиво кивнул. Мальчишка выдохнул.

– Короче, сейчас мы будем вызывать дух графомании!

– Чего? – Валька открыл рот и сидел так, пока Надя не хлопнула его по нижней челюсти. 

– Дух. Графомании, – пояснил Сёма.

Петька кинулся раскладывать ватман, светловолосая девушка, которую Надя называла то Ларисой, то Лялей (в честь одной известной писательницы), приладила тарелку и маркером начертила на ней черную полоску. Сверху тарелки положили книжку, меж страниц спрятали ножницы и обмотали переплет ленточкой, чтобы те не вывалились. По сторонам ватмана закрепили два зеркала.

– Вот, кажется, всё…

– А я не верю в духов, – сообщила Вальке Надя, наклонившись к самому его уху. – Но все равно интересно.

– Зачем мы его вызываем? – шепотом спросил мальчишка.

– Ну как же! Дух может дать нам талант. Настоящий, без дураков. Сможем писать крутые шедевры. Надо только слова правильные знать. Петька сказал, что знает, где-то вычитал.

Валька скептически покосился на председателя.

– Всем дотронуться до тарелки… или книжки. Кто как хочет.

Тарелку проигнорировали. И то правда, если вызываешь дух графомании, кому нужна фарфоровая тарелка?

Валькины пальцы случайно коснулись Надиных, и он счастливо замер.

Петька задул две из трех свечей. Стало совсем темно. Тоненький лепесток огня дрожал, словно сам боялся грядущего действа.

– Ну… с Ктулху, – Петр посмотрел на застывших товарищей, вздохнул и продолжил громко: – Я вызываю дух графомании. Дух графомании, приди! Заклинаю тебя именем Дарьи Донцовой и Александра Бушкова, явись!

В комнате стояла гробовая тишина. Тарелка лежала на столе, не шелохнувшись.

– Дух графомании, зову тебя. Приди, приди в блеске своих аллюзий и множестве нарративов. Яви нам свет своих дактилей и амфибрахиев. Покажи, что такое истинная ономастика и топонимика…

Лепесток огня вдруг вытянулся в струнку, на миг превратился в маленький оранжевый кинжал, а затем медленно начал вращаться вокруг фитиля. Пришла в движение и книга. Валька чуть было не отдернул руки, когда редчайшее русское издание «Гарри Поттера» не в богопротивном переводе Литвиновой, приподнялось над тарелкой и лениво закружилось в воздухе.

Зеркала покрылись инеем, из них потянулись вверх две струйки белесого тумана. Над книгой струйки сомкнулись, и туман принялся ткать полупрозрачную дымную фигуру.

Ребята сидели не шевелясь. Только ни с того ни с сего начал икать мальчик в полосатом шарфе.

Фигура росла, увеличивалась. Вот уже показались складки платья, мощные плечи, проступило и налилось здоровым румянцем лицо: глаза духа взирали на собравшихся сквозь толстые бойницы век и тонкие стекла пенсне в золотой оправе, щеки волнами ниспадали к шее. На торсе обрисовалась… грудь. И какая! Дым на голове сам собой сплелся в тяжелый пучок волос.

Дух обрел плоть и кровь внушительной тетки (во избежание Валька решил называть ее дамой) и завис над столом.

– Ну, – пробасил он. Точнее, она. – Чего надо, гаврики?

– Э-э… кхм… 

Первым пришел в себя Петька.

– О, великий дух великой графомании… ой, вечной графомании, спасибо, что посетил нас…

– Чего надо, спрашиваю?

Петька огляделся в поисках поддержки, но кроме затравленных физиономий сообщников ничего не выглядел.

– Мы этого…

– Скорее, того, – дух поводил пальцем у виска.

– Ага. Мы того… – председатель набрался храбрости и выпалил: – Хотим стать талантливыми!

– Молодыми талантливыми? – уточнил дух.

– Угу.

– Ясно. Произведения с собой?

– Какие п-произведения?

– Ваши! Как я, по-твоему, должна оценить масштаб работы? Вдалбливаешь вам, вдалбливаешь, бездари несчастные.

– А, это есть, вот!

Ребята отцепились от книжки и судорожно полезли за айпадами, планшетами и нетбуками. Лариса достала старый КПК. Валька, немного стесняясь, вынул из кармана три листочка в клеточку. Но зря боялся, подростки, поглощенные созерцанием привидения, не обратили внимания на эту эксцентрическую причуду.

– Читай, – велела дама Петьке.

– Ночь была темной и мрачной, дождь лил, как из ведра. Амациус, тысячелетний вампир, притаившись за углом дома, высматривал жертву для своего сегодняшнего пиршества. Он потянул носом, наконец почуяв столь приятный для него запах крови. Его губы раздвинулись, из-за рта торчали ужасные клыки…

Дух расхохотался.

– Что? Что-то не так?

– А сопли из-за носа у него не торчали? Следующий! – Дама указала на паренька в черном плаще.

– Давай, Димка, не трусь, это нестрашно, – подбодрила его Лариса.

Трясущимися руками Дима поднял нетбук, открыл рот.

– Супруги Ивановы, проживающие в доме номер десять по улице Васильковой, гордились тем, что они очень обычные люди…

Послышался страдальческий стон.

– О-о, синекдоха и литота! Могла бы и не спрашивать, по твоему дурацкому шарфу и так все ясно, – Дама сурово сдвинула брови, цитируя по-английски: – «Mr. and Mrs. Dursley, of number four, Privet Drive, were proud to say that they were perfectly normal, thank you very much».

Дима снова икнул.

– Так, тебя я знаю – дух развернулся к Ларисе. – Ты меня уже вызывала с месяц назад. Оригинальная зарисовочка, как же, помню-помню: «Ее рука нежно поглаживала внутреннюю сторону левого бедра…»

Лариса смущенно опустила ресницы и покраснела. Дама поправила пенсне, обратилась к Вальке.

– А у тебя что? «Эскалатор полз медленно, натужно»?

– Не… нет. У меня…

Валька, торопясь, развернул листочек и принялся читать с выражением:

– Существует тучка зрения, что корки и альфы антагонистичны изначально, поэтому и воюют между собой вот уже много веков. Однако мы вам раскроем (по большому секрету, разумеется) настоящую причину старинной вражды. Давным-давно, когда Средизубье только явилось из небытия, корки и альфы обитали рядом друг с другом и были добрыми соседями. Тогда корки еще не приобрели своих ужасных черт лица и отвратительного характера, а альфы – своей неземной красоты и… отвратительного характера. Поэтому нет-нет, да и случались меж ними бараки. Что еще больше скрепляло узы двух народов…

– Юмор, – понимающе хмыкнула дама. – Постмодерн. Неактуальненько, но посмотрю на досуге. Может, из тебя что и выйдет. В будущем. Далеком, - уточнила она.

Не дожидаясь очередного чтения вслух, тетка заглянула в айпады Сёмы и Нади. Продекламировала:

«Вот утро пришло, солнце тоже проснулось,

Но капает мокрое что-то с ресниц.

А там, за окном все весной захлебнулось,

И песней любви заливается птиц!»

Задумчиво прищурила глаз.

– Ладно, мои дорогие, все с вами ясно. Пойду-ка я, пожалуй.

Вскочил Петька.

– Э, а как же талант? Нас же так просто не издадут. Я… я слова нужные знаю! Вот! Графомания наша, сущая в рукописях, да аллегоризируется имя твое, да придет орфоэпия твоя, да будет воля твоя и в наших файлах, как в уже изданных романах. Буквы насущные дай нам днесь, и прости нам орфографию нашу, как и мы прощаем пунктуацию врагов наших, и не введи нас во искушение эвфемизмами, но избавь нас от речевых штампов. Ибо твоя есть проза и поэзия, и драматургия во веки. ППКС.

Взгляд дамы потеплел, приобрел некоторую мечтательность и снисходительность. Дымный образ поплыл, изменяясь. Теперь над столом висел мужик в рубахе и лаптях с длинной, не сильно чесаной бородой.

– Талант… Эх, мои милые, я смотрю, вы все Бронзовый век читаете. А ведь был еще Серебряный. Золотой! Какие люди, какие графы! А француз один, душка, не чета вашим «бронзовым», более тысячи романов и драм… вот это производительность. Трудитесь, мои милые, трудитесь, и все у вас будет.

– Так что, таланта не дадите? – обиженно спросил Петька.

Мужик над столом нахмурился и стремительно превратился обратно в толстуху. Потушенные свечи вспыхнули сами собой, зажглась даже электрическая лампа на потолке, и вдруг стало светло. Тетка выхватила откуда-то метлу, настоящую, дворницкую, из прутиков, и со всего размаху огрела ею Петьку по голове.

– Таланта! Я тебе дам таланта! Догоню и еще раз дам. Ишь, халявы захотели!

И дама понеслась по комнате, дубася метлой всех, кто подворачивался под руку. Девчонки с визгом полезли под стол, Димка рыбкой нырнул следом. Для Сёмы места не нашлось, и он с воплем понесся к шкафу, попытавшись с разгону взлететь на полку, но застрял и огреб по мягкому месту.

– Издадут их… Писать надо лучше! Поняли! Лучше! Писать! – дама разбушевалась не на шутку. – Придумали тоже. Да как вы посмели тревожить мой покой! Раньше-то какие люди были, какие конкурсы! А вы, мелюзга… Научитесь сначала компиляцию от контаминации отличать, потом вызывайте!

Вакханалия духа могла бы продолжаться до бесконечности, но тут Валька, скорчившийся на диване и прикрывающий голову ладонями, увидел перед собой ветхий орфографический словарь. Наверное, он завалялся с прошлого сборища, но Вальке некогда было об этом думать. Мальчишка выскочил на середину комнаты и, выставив словарь перед собой, заорал что было сил:

– Именем выделения деепричастного оборота и написания «жи-ши» через «и», дух графомании, ИЗЫДИ!

Толстая баба нежданно просветлела лицом, улыбнулась.

– Находчивый мальчик, – произнесла она, ласково взъерошив ему волосы. – Далеко пойдешь.

И, сменив гнев на милость, растворилась в воздухе.

Несколько мгновений в комнате царила тишина.

Девчонки с опаской выглянули из-под стола. 

– Фу-у… кончилось, что ли?

Сёма рискнул вынуть башку из шкафа.

– Вроде, да.

Ребята полезли наружу из укрытий.

– Как ты догадался? – принялся допытываться у Вальки председатель, потирая ушибленную метлой макушку.

Тот позыркал по сторонам, убедился, что изгнанный дух точно нигде не маячит, пожал плечами.

– Да я наудачу. Словарь увидел, подумал: Графомания, она же опытная, ее никакой архитектоникой не напугаешь. А простейшие правила самое то. Азами ее надо, азами.

Сёма уважительно пожал Вальке руку.

– Молодец!

Расходились быстро, даже не попив чаю, но пообещав друг другу через неделю собраться вновь. Дело литературы не должно погибнуть, несмотря на выпавшие на их долю суровые испытания.

Валька покидал квартиру последним.

– А давай подучимся, романчик в соавторстве напишем и через годик еще раз попробуем, а? Ну, Графоманию вызвать, – спросил Петька. – Маститые уже будем, может тогда она нам поможет.

Валька, занесший было ногу над порогом, остановился.

– Слушай, – сказал он, кладя ладонь на Петькино плечо. – Я тебя очень прошу, оставь ее в покое. Сами как-нибудь.

Автор: Юстина Южная

Стивен Кинг
Мясорубка

Офицер полиции Хантон добрался до фабрики-прачечной как раз в тот момент, когда от нее отъезжала машина «скорой» — медленно, без воя сирены и мигалок. Дурной знак. Внутри, в конторе, толпились люди, многие плакали. В самой же прачечной не было ни души, а в самом дальнем конце помещения все еще работали огромные автоматические стиральные машины. Хантону это очень не понравилось. Толпа должна быть на месте происшествия, а не в офисе. Так уж повелось животное под названием «человек» испытывало врожденное стремление любоваться останками. Стало быть, дела очень плохи. И Хантон почувствовал, как защемило у него в животе; так случалось всегда, когда инцидент бывал серьезным. Очень серьезным. И даже четырнадцать лет службы, связанной с уборкой человеческих останков с мостовых и улиц, а также с тротуаров возле очень высоких зданий, не смогли отучить желудок Хантона от этой скверной привычки. Точно в нем гнездился какой-то маленький дьяволенок. мужчина в белой рубашке увидел Хантона и нерешительно двинулся ему навстречу. Бык, а не парень, с головой, глубоко ушедшей в плечи, с ногами и щеками, покрытыми мелкой сетью полопавшихся сосудов — то ли от высокого кровяного давления, то ли от слишком частого общения с бутылкой. Он попытался сформулировать какую-то мысль, но обе попытки оказались неудачными, и Хантон, перебив его, спросил: — Вы владелец? Мистер Гартли?
— Нет… Нет, я Стэннер, прораб. Господи, это же просто… Хантон достал блокнот.
— Пожалуйста, покажите, где это произошло. И расскажите, как именно.
Казалось, Стэннер побледнел еще больше — красноватые пятна на носу и щеках стали ярче и походили теперь на родимые.
— А я… э-э… должен? Хантон приподнял брови.
— Боюсь, что да. Мне звонили и сказали, что все очень серьезно.
— Серьезно…
— Похоже, Стэннер старался справиться с приступом тошноты — кадык так и заходил вверх и вниз, словно игрушечная обезьянка на палочке. — Погибла миссис Фраули. Господи, какой ужас! И Билла Шертли, как назло, не было…
— А как именно это случилось?
— Пойдемте… покажу, — сказал Стэннер. И повел Хантона вдоль ряда ручных прессов, аппарата для складывания рубашек, а потом остановился возле стиральной машины. И поднес дрожащую руку ко лбу.
— Дальше сами, офицер. Я не могу… снова смотреть на это. У меня от этого… Просто не могу и все. Вы уж извините.
Хантон прошел вперед, испытывая легкое чувство презрения к этому человеку. Содержат какую-то фабричку с жалким изношенным оборудованием, увиливают от налогов, пропускают горячий пар по всем этим трубам, работают с вредными химическими веществами без должной защиты, ив результате, рано или поздно, несчастный случай. Кто-нибудь ранен. Или умирает. А они, видите ли, не могут на это смотреть. Не могут…
И тут Хантон увидел.
Машина все еще работала. Никто так и не потрудился выключить ее. При ближайшем рассмотрении она оказалась ему знакома: полуавтомат для сушки и глаженья белья фирмы «Хадли-Уотсон», модель номер шесть. Вот такое длинное и нескладное название. Люди, работающие в этом пару и сырости, придумали ей лучшее имя: «Мясорубка»…
Секунду-другую Хантон смотрел на все это точно завороженный, затем с ним случилось то, чего еще не случалось на протяжении четырнадцати лет безупречной службы в полиции, — он поднес трясущуюся руку ко рту, и его вырвало.
— Tu почему почти ничего не ел? — спросил Джексон.
Женщины ушли в дом, гремели там тарелками и болтали с детьми, а Джон Хантон и Марк Джексон остались сидеть в саду, в шезлонгах, возле дымящегося ароматного барбекю. Хантон улыбнулся краешками губ. Он не съел ни крошки.
— День выдался тяжелый, — ответил он. — Хуже еще не бывало.
— Автокатастрофа?
— Нет. Несчастный случай на производстве.
— Много крови?
Хантон ответил не сразу. Лицо его исказила страдальческая гримаса. Он достал пиво из стоявшего рядом дорожного холодильника, открыл бутылку и, не отрываясь, выпил половину.
— Полагаю, у вас в колледже профессура не слишком знакома с фабриками-прачечными? Джексон хмыкнул:
— Отчего же, лично я очень даже знаком. Как-то студентом ишачил все лето, подрабатывая в прачечной.
— Тогда тебе должна быть известна машина под названием полуавтомат для скоростного глаженья и сушки? Джексон кивнул:
— Конечно. Через нее прогоняют мокрое белье, в основном простыни и скатерти. Большая, длинная такая машина.
— Совершенно верно, — сказал Хантон. — И вот в нее угодила женщина по имени Адель Фраули. В прачечной под названием «Блю риббон».[1] Ее туда затянуло. Джексон побелел.
— Но… этого просто не могло случиться, Джонни. Технически невозможно. Там имеется предохранительное устройство, рычаг безопасности. Если женщина, подающая белье на сушку, вдруг нечаянно сунет туда руку, оно тут же срабатывает и выключает машину. По крайней мере так было на моей памяти.
— На этот счет и закон существует, — кивнул Хантон. — И тем не менее несчастье произошло.
Хантон устало закрыл глаза, и в темноте перед его мысленным взором снова возникла скоростная сушилка «Хадли-Уотсон», модель номер шесть. Длинная, прямоугольной формы коробка размером тридцать на шесть футов. С того конца, где осуществляется подача белья, непрерывной лентой ползет полотно, над ним, под небольшим углом, предохранительный рычаг. Полотняная лента конвейера с размещенными на нем сырыми и измятыми простынями приводится в движение шестнадцатью огромными вращающимися цилиндрами, которые и составляют основу машины. Сначала белье проходит над восемью цилиндрами сверху, потом — под восемью снизу, сжимаясь между ними, точно тоненький ломтик ветчины между двумя кусочками разогретого хлеба. Температура пара в цилиндрах может достигать 300 градусов по Фаренгейту — это максимум. Давление на ткань, разложенную на ленте конвейера, составляет около 200 фунтов на каждый квадратный фут белья — таким образом оно не только сушится, но и разглаживается до самой последней мелкой складочки.
И вот неким непонятным образом туда затянуло миссис Фраули. Стальные детали, а также цилиндры с асбестовым покрытием были красными, точно свежеокрашенный амбар, а пар, поднимавшийся от машины, тошнотворно попахивал кровью. Обрывки белой блузки и синих джинсов миссис Фраули, даже клочки бюстгальтера и трусиков выбросило из машины на дальнем ее конце, футах в тридцати; более крупные клочья ткани, забрызганные кровью, были с чудовищной аккуратностью разглажены и сложены автоматом. Но даже это еще не самое худшее…
— Машина пыталась сложить и разгладить все, — глухо произнес Хантон, чувствуя во рту горьковатый привкус. — Но ведь человек… это тебе не простынка, Марк. И то, что осталось от нее…. — Подобно Стэннеру, незадачливому прорабу, он никак не мог закончить фразы. — Короче. ее выносили оттуда в корзине… — тихо добавил он. Джексон присвистнул:
— Ну и кому теперь намылят шею? Хозяину прачечной или государственной инспекционной службе?
— Пока не знаю, — ответил Хантон.
Чудовищная картина все еще стояла перед глазами. Машина-«мясорубка», постукивая, шипя и посвистывая, гнала себе ленту конвейера, с бортов, выкрашенных зеленой краской, стекали потоки крови, и еще этот запах, жуткий запах пригорелой плоти…
— Все зависит от того, кто дал добро на этот долбанный рычаг безопасности. а также от конкретных обстоятельств происшествия.
— Ну а если виноват управляющий, выпутаться они смогут, ты как считаешь?
Хантон мрачно усмехнулся:
— Женщина умерла, Марк. Если Тартли и Стэннер экономили на технике безопасности, на текущем ремонте и поддержании этой гладилки в нормальном состоянии, им светит тюрьма. И не важно, кто из их дружков сидит в городском совете. Все равно не поможет. — А ты считаешь, они экономили?
Хантон вспомнил помещение «Блю риббон» — плохо освещенное, с мокрыми и скользкими полами, старым изношенным оборудованием.
— Полагаю, что да, — тихо ответил он.
Они поднялись и направились к дому.
— Держи меня в курсе дела, Джонни, — сказал Джексон. — Все же любопытно, как будут дальше развиваться события.
Но Хантон заблуждался относительно машины-«мясорубки». Ей, фигурально выражаясь, удалось выйти сухой из воды.
Гладилку-полуавтомат осматривали шесть независимых государственных экспертов, деталь за деталью. И всё они сошлись во мнении, что механизм абсолютно исправен. Предварительное следствие вынесло вердикт: смерть в результате несчастного случая.
После слушаний совершенно потрясенный Хантон припер, что называется, к стенке одного из инспекторов, Роджера Мартина. Этот Мартин был та еще штучка. Словно высокий бокал, воды в котором не больше чем в низеньком — слишком уж толстое двойное дно. Хантон задавал ему вопросы, а он поигрывал шариковой ручкой.
— Ничего? С этой машиной абсолютно все нормально?
— Абсолютно, — ответил Мартин. — Ну, естественно, вся загвоздка, вся суть, так сказать, дела сводилась к рычагу безопасности. Его проверили самым тщательным образом, и выяснилось, что он находится в прекрасном рабочем состоянии. Вы же сами слышали свидетельские показания миссис Джиллиан. Должно быть, миссис Фраули слишком далеко засунула руку.
Правда, этого никто не видел, все были заняты работой. Она закричала. Ладонь уже исчезла из виду, через секунду машина затянула всю руку до плеча. Женщина пыталась высвободить ее, вместо того чтобы просто отключить машину. Дело ясное, паника. Правда, одна из работниц, миссис Кин, утверждает, что пыталась выключить, но, очевидно, от волнения перепутала кнопки и было уже слишком поздно…
— Тогда, выходит, всему причиной этот злосчастный рычаг! Он просто не мог быть исправен, — решительно заявил Хантон. — Ну разве что только в том случае, если она положила руку не под него, а сверху…
— Такого просто быть не может. Над этим самым рычагом заслонка из нержавеющей стали. И сам рычаг был абсолютно исправен. И подключен к мотору. Стоит ему опуститься — и мотор в тот же миг отключается.
— Тогда как же такое могло произойти, скажите на милость?
— Понятия не имею. Мы с коллегами пришли к выводу, что погибнуть миссис Фраули могла только в одном случае. А именно: если бы свалилась на конвейер сверху. Но ведь когда все это произошло, она стояла на полу, причем обеими ногами. И сей факт подтверждает целая дюжина свидетелей.
— Стало быть, вы описываете нечто невероятное, чего никак не могло произойти в действительности, — сказал Хантон.
— Нет, отчего же… Просто мы не совсем понимаем, как это произошло… Тут Мартин умолк, затем после паузы добавил: — Я вам вот что скажу, Хантон, раз уж вы воспринимаете все это так близко к сердцу. Только никому больше ни слова. Все равно все буду отрицать… Знаете, не понравилась мне эта машина. Она… Короче, мне почему-то показалось, что она над нами смеется. За последние лет пять мне пришлось проверить больше дюжины таких гладилок. Некоторые из них пребывали в столь прискорбном состоянии, что я бы и собаку без поводка к ним не подпустил. Но законы штата смотрят на такие вещи довольно снисходительно… И потом, эти гладилки были всего лишь машинами. Но эта… эта прямо привидение какое-то. Не знаю почему, но ощущение возникло именно такое. И если б удалось придраться хоть к чему-нибудь, найти хотя бы одну мелкую неисправность, я бы тут же приказал закрыть ее. Похоже на безумие, верно?
— Знаете, и я то же самое чувствовал, — сознался Хантон.
— Позвольте рассказать об одном случае в Милтоне, — сказал инспектор Мартин. Снял очки и начал протирать их краешком жилета. — Было это года два тому назад. Какие-то ребята вынесли на задний двор старый холодильник. Потом нам позвонила женщина и сказала, что в него попала ее собачка. Дверца захлопнулась, и животное задохнулось. Мы уведомили о происшествии полицию. Они отправили туда своего человека. Славный, видно, был парень, очень жалел ту собачонку. Погрузил ее в пикап прямо вместе с холодильником и на следующее утро вывез на городскую свалку. А в тот же день, чуть попозже, звонит другая женщина, что жила по соседству, и заявляет о пропаже сына.
— О Господи… — пробормотал Хантон.
— Холодильник находился на свалке, и в нем нашли ребенка. Мертвого. Такой чудесный был мальчуган. Тихий, послушный, если верить матери. Она утверждала, что сынишка не имел привычки садиться в машину к незнакомым людям или играть в пустых холодильниках. Однако же в этот почему-то залез… И мы списали на несчастный случай. Думаете, этим дело и кончилось?
— Думаю, да, — сказал Хантон. — Так вот, ничего подобного. На следующий день работник свалки пошел к этому злосчастному холодильнику снять с него дверцу. Так предписывает распоряжение городских властей за номером 58, о порядке содержания предметов на городских свалках. — Мартин бросил на собеседника многозначительный взгляд. — Так вот, работник нашел внутри шесть мертвых птичек. Чайки, воробьи, одна малиновка. И еще сказал, что, когда выгребал их оттуда, дверца вдруг захлопнулась, сама по себе, и прищемила ему руку. Бедняга так и взвыл от боли. И сдается мне, что машина-«мясорубка» из «Блю риббон» — того же сорта штучка. И мне это страшно не нравится, Хантон.
Они стояли и молча смотрели друг на друга в опустевшем вестибюле здания городского суда, в шести кварталах от того места, где гладильная машина-полуавтомат фирмы «Хадли Уотсон», модель номер шесть, пыхтя парами и постукивая, трудилась над выстиранным бельем.
Прошла неделя, и несчастный случай в прачечной стал постепенно забываться — его вытеснила из головы Хантона рутинная полицейская работа. И вспомнил он о нем, лишь когда они вместе с женой зашли к Марку Джексону сыграть партию в вист и выпить пива. Джексон приветствовал его со словами:
— Послушай, Джонни, а тебе никогда не приходило в голову, что в ту машину в прачечной могли вселиться злые духи?
— Что? — растерянно заморгал Кантон.
— Ну та скоростная гладилка из «Блю риббон». Тут явно прослеживается какая-то связь.
— Какая еще связь? — насторожился Хантон. Джексон протянул ему номер вечерней газеты и ткнул пальцем в заметку, напечатанную на второй странице. В ней говорилось, что в прачечной «Блю риббон» произошел несчастный случай. Гладильная машина-полуавтомат обварила паром шестерых женщин, работавших на подаче белья. Инцидент произошел в 15.45 и приписывался внезапному подъему давления пара в котельной. Одну из работниц, миссис Аннет Джиллиан, отправили в городскую больницу с ожогами второй степени.
— Странное совпадение… — пробормотал Хантон, и в памяти вдруг всплыли слова инспектора Мартина, столь зловеще прозвучавшие в пустом помещении суда: не машина, а прямо привидение какое-то. И тут же вспомнился рассказ о собачке, мальчике и птичках, погибших в старом холодильнике.
В тот вечер он играл в карты из рук вон скверно.
Миссис Джиллиан полулежала, привалившись спиной к подушкам, и читала «Тайны экрана», когда к ней в палату зашел Хантон. Одна рука у женщины была забинтована полностью, часть шеи закрывал марлевый тампон. В палате на четыре койки у нее была всего одна соседка, молоденькая женщина с бледным лицом. Она крепко спала.
Завидев синюю форму, миссис Джиллиан сперва растерялась, затем выдавила робкую улыбку:
— Если вы к миссис Черников, то она сейчас спит, зайдите попозже. Ей только что дали лекарство и…
— Нет, я к вам, миссис Джиллиан. — Улыбка на лице женщины тут же увяла.
— Я здесь, так сказать, неофициально. Просто любопытно знать, что произошло с вами в прачечной. — Он протянул руку. — Джон Хантон.
Жест и слова были выбраны безошибочно. Лицо миссис Джиллиан так и расцвело в улыбке, и она робко ответила на рукопожатие необожженной рукой.
— Всегда рада помочь полиции, мистер Хантон. Спрашивайте… О Господи, а я уж испугалась, подумала, мой Энди опять чего в школе натворил.
— Расскажите подробно, как все произошло.
— Ну, мы прогоняли через гладилку простыни, и вдруг она как пыхнет паром! Так мне, во всяком случае, показалось. Я уже собиралась домой, думала, вот приду, выгуляю собачек, а тут вдруг «бах!», точно бомба какая взорвалась. И пар кругом, один пар, и такой шипящий звук… просто ужасно. — Уголки губ, растянутые в улыбке, жалобно задрожали. — Такое впечатление, словно эта гладилка дышит… как дракон. И наша Альберта — ну, Альберта Кин — вдруг как закричит: «Взрыв, взрыв!» — и все сразу забегали, закричали, а Джинни Джейсон начала верещать, что ее обварило. И я тоже побежала и вдруг упала. Просто не поняла тогда, что и меня сильно обожгло. Слава Богу, еще так обошлось, могло быть куда как хуже. Горячий пар, под триста градусов…
— В газете писали, что была повреждена линия подачи пара. Что это означает?
— Ну, трубы, что проходят над головой, они подают пар в такой гибкий шланг, а уже оттуда он поступает в машину. Джо, то есть мистер Стэннер, сказал, что, должно быть, из котла произошел выброс. Давление поднялось, вот линия и не выдержала.
Хантон не знал, о чем спрашивать дальше. И уже собрался было уходить, как вдруг женщина нехотя добавила:
— Прежде такого с машиной никогда не случалось. Только последнее время. То пар, то этот ужасный, просто жуткий случай с миссис Фраули, Господь да упокой ее душу. Ну и всякие другие мелкие происшествия. То вдруг платье у Эсси попало в приводную цепь. Тоже могло кончиться плохо, но она молодец, сообразила: тут же скинула его. То вдруг болт какой отвалится или еще чего. И Херб Даймент, это наш мастер по ремонту, так он с ней прямо замучился! То вдруг простыня застрянет между цилиндрами. Джордж говорит, это все потому, что в стиральные машины кладут слишком много отбеливателя, но ведь прежде такого никогда не случалось. И теперь наши девочки просто боятся на ней работать. Эсси говорит, что там застряли кусочки Адель Фраули и что работать на ней — просто кощунство, что-то вроде того… Ну, будто бы на этой машине лежит проклятие. С тех самых пор, как Шерри порезала руку о скобу.
— Шерри? — переспросил Хантон.
— Да, Шерри Квелетт. Хорошенькая такая девочка, пришла к нам после школы. И работница старательная, только немного неуклюжая. Ну, знаете, как это бывает с совсем молоденькими девушками.
— Так она палец порезала? Что было?
— Да ничего особенного. У машины имеются такие скобы, придерживают ленту конвейера. И Шерри как раз возилась с этими скобами, хотела немного ослабить натяжение, потому как мы собирались загрузить плотную толстую ткань. Ну и, наверное, размечталась о каком-нибудь парне. Порезала палец, глубоко так, прямо все кругом было в крови. — На лице миссис Джиллиан вдруг возникло растерянное выражение. — А потом… как раз после этого случая… и стали выпадать болты. А потом, примерно через неделю… несчастье с Адель. Словно машина попробовала вкус крови и он ей понравился. Вообще-то женщинам вечно лезет в голову разная чепуха, верно, офицер Хантон?
— Хантон… — рассеянно поправил ее Джон, глядя пустым взором в потолок.
По иронии судьбы он в тот же день повстречался с Марком Джексоном — в маленькой прачечной-автомате, что находилась неподалеку от их домов, и именно там между полицейским и профессором английской литературы состоялась прелюбопытнейшая беседа.
Они сидели рядом в пластиковых креслах, а их одежда вертелась за стеклами в барабанах стиральных машин, которые приводились в действие брошенной в щель монетой. На коленях у Джексона лежал томик избранных произведений Милтона, но он совершенно забыл о великом поэте и внимал Хантону, который поведал ему о происшествии с миссис Джиллиан. Наконец Хантон закончил, и Джексон сказал: Помнишь, я говорил тебе, а не может так быть, что эта машина-«мясорубка» заколдована? Конечно, то была лишь шутка… но только наполовину. И сейчас мне хочется задать тот же вопрос.
— Да нет, — пробурчал Хантон. — Глупости все это…
Джексон наблюдал за тем, как крутится за стеклянным окошком белье.
— Заколдована — это плохое слово. Не совсем точное. Скорее всего в нее вселились злые духи. На свете существует немало способов вселить демонов куда угодно. И ровно столько же — изгнать их оттуда. Ну, взять хотя бы «Золотой сук» Фрейзера, там описано немало подобных примеров. В сказках о друидах, в ацтекском фольклоре — тоже. Есть и более древние упоминания о подобных случаях, еще со времен Египта. И практически все они объединены хотя бы одним общим и обязательным условием. Для того чтобы вселить демона в неодушевленный предмет, нужна кровь девственницы. — Он покосился на Хантона. — Миссис Джиллиан сказала, все неприятности начались после того, как эта самая Шерри Квелетт поранила руку, верно?
— Да будет тебе, — сказал Хантон.
— Но, согласись, эта девушка вполне отвечает условиям, — улыбнулся Джексон.
— Прямо сейчас все брошу, поеду к ней и спрошу, — сказал Хантон и тоже улыбнулся краешками губ. — Так и вижу эту картину… «Здравствуйте, мисс Квелетт. Офицер полиции Джон Хантон. Я тут провожу одно небольшое расследование, выясняю, не вселились ли в гладильную машину демоны. И хотел бы знать, девственница вы или нет?» Как считаешь, успею я сказать Сандре с детишками «прощайте», перед тем как меня упекут в психушку, а?
— Готов поспорить, ты все равно примерно тем и кончишь, — заметил Джексон, но уже без улыбки. — Я серьезно, Джонни. Эта машина чертовски меня пугает, хоть я ни разу и не видел ее.
— Кстати, — заметил Хантон, — а ты не мог бы рассказать об остальных обязательных условиях? Джексон пожал плечами. — Ну, прямо так, с ходу, пожалуй, не смогу. Надо посидеть за книжками. Взять, к примеру, колдовские зелья. У англосаксов их изготавливали из грязи, взятой с могилы, или из глаза жабы. В европейских снадобьях часто фигурирует «рука славы», или, проще говоря, рука мертвеца. Или же один из галлюциногенов, используемых на ведьминских шабашах. Обычно это белладонна или же производное псилоцибина. Могут быть и другие.
— И ты считаешь, что все это могло попасть в гладильный автомат «Блю риббон»? Господи, Марк, да я руку готов дать на отсечение, что здесь, в радиусе пятисот миль, нет ни одного стебелька белладонны! Или же ты думаешь, что кто-то оторвал руку какому-нибудь дядюшке Фредди и сунул ее в эту треклятую гладилку?
— «Если семьсот обезьян засадить на семьсот лет за печатание на пишущей машинке…»
— Знаю, знаю. «Одна из них непременно напишет собрание сочинений Шекспира», — мрачно закончил за него Хантон. — Иди ты к дьяволу Марк! Нет, лучше дойди до аптеки на той стороне улицы и наменяй там еще двадцатицентовиков для стиральной машины.
Джордж Стэннер потерял в «мясорубке» руку, и этому сопутствовали самые странные обстоятельства.
В понедельник в семь часов утра в прачечной не было никого, если не считать Стэннера и Херба Даймента, мастера по ремонту оборудования. Дважды в год они проводили профилактические работы — смазывали подшипники «мясорубки», перед тем как открыть фабрику-прачечную в обычное время, в 7.30. Даймент находился у дальнего ее конца, смазывал четыре вспомогательных подшипника и размышлял о том, какие неприятные ощущения вызывает у него в последнее время общение с этим механизмом, как вдруг «мясорубка»… ожила.
Он как раз приподнял четыре полотняные ленты на выходе, чтоб добраться до мотора, находившегося под ними, как вдруг ленты дрогнули и поползли у него в руках, сдирая кожу с ладоней и затягивая его внутрь.
За секунду до того, как руки его оказались бы втянутыми в машину, он резким рывком освободился.
— Какого черта! — завопил он. — Вырубите эту гребаную хреновину! И тут Джордж Стэннер закричал. Это был жуткий, леденящий душу крик, вернее даже вой, разом наполнивший все помещение, эхом отдающийся от металлических ликов стиральных автоматов, от усмехающихся пастей паровых прессов, от пустых глазниц огромных сушилок. Стэннер широко втянул раскрытым ртом воздух и снова закричал:
— О Господи Иисусе! Меня затянуло! ЗАТЯНУЛО…
Тут из-под барабанов повалил пар. Колесики стучали и вертелись, казалось, что помещение. и механизмы вдруг прорвало криком и потайная жизнь, доселе крывшаяся в них, вдруг вырвалась наружу.
Даймент опрометью бросился к тому месту, где только что находился Стэннер.
Первый барабан уже зловеще окрасился кровью. Даймент тихо застонал, горло у него перехватило. А «мясорубка» завывала, стучала, шипела.
Непосвященному свидетелю происшествия могло бы показаться, что Стэннер просто стоит над машиной, склонившись под несколько странным углом. Но даже непосвященный свидетель непременно заметил бы затем, что лицо его побелело как мел, глаза выкачены из орбит, а рот перекошен в протяжном болезненном крике. Рука уже исчезла под рычагом безопасности и первым барабаном, рукав рубашки был оторван полностью, до самого плеча, а верхняя часть руки как-то неестественно искривилась, и из нее хлестала кровь.
— Выключи! — прохрипел Стэннер. И тут хрустнула и сломалась плечевая кость. Даймент ударил ладонью по кнопке. «Мясорубка» продолжала стучать, рычать и вертеться.
Не веря своим глазам Даймент бил и бил по этой кнопке. Безрезультатно… Кожа на руке Стэннера натянулась и стала странно блестяuей. Вот сейчас она не выдержит, порвется — ведь барабаны продолжали вертеться. При этом, как ни странно, Стэннер не терял сознания и продолжал кричать. И Дайменту почему-то вспомнилась сценка из мультфильма, где на человека наезжает паровой каток и раскатывает его в тоненький листик.
— Предохранитель!.. — взвыл Стэннер. Голова его клонилась все ниже, машина неумолимо затягивала человека в свою утробу.
Даймент развернулся и кинулся в бойлерную. Крики Стэннера подгоняли его, точно злые духи. В воздухе стоял смешанный запах крови и пара.
Слева на стене находились три тяжелых серых шкафа с пробками от всей электросистемы прачечной. Даймент начал распахивать дверцы — одну за одной — и выдергивать подряд все длинные керамические цилиндры, отбрасывая их через плечо. Сперва вырубился верхний свет, затем — воздушный компрессор. Затем и сам бойлер — с тихим умирающим завыванием.
А «мясорубка» все продолжала вертеться. Крики Стэннера превратились в булькающие, захлебывающиеся стоны.
Тут на глаза Дайменту попал пожарный топорик, висевший на стене в застекленном шкафу. Тихо причитая, он схватил его и выбежал из бойлерной. Руку Стэннера сжевало уже до плеча. Еще секунда — и голова и неуклюже изогнутая шея будут раздавлены.
— Не получается! — пробормотал Даймент, размахивая топориком.
— Господи, Джордж, что ж это такое!.. Я не могу, не могу!
Машина несколько умерила прыть. Лента выплюнула остатки рукава, куски мяса, палец Стэннера… Тот снова взвыл — дико, протяжно — и Даймент, взмахнув топориком, почти вслепую ударил им один раз. И еще раз. И еще.
Стэннер отвалился в сторону и медленно осел на пол. Он был без сознания. Лицо синюшное, из обрубка возле самого плеча потоком хлещет кровь… Машина со всхлипом втянула все, что от него осталось, в себя и… заглохла.
Рыдающий в голос Даймент выдернул из брюк ремень и начал сооружать из него «шину».
Хантон говорил по телефону с инспектором Роджером Мартином. Джексон краем глаза наблюдал за ним, терпеливо катая по полу мячик — ради удовольствия трехлетней Пэтти Хантон.
— Он выдернул все пробки?.. — переспросил Хантон. — Но ведь с выдернутыми пробками электричество отключается, разве нет?.. И гладилку отключил?.. Так, так, хорошо. Замечательно. Что?.. Нет, не официально. — Хантон нахмурился, покосился на Джексона. — Все вспоминается тот холодильник, Роджер… Да, я тоже. Ладно, пока!
Он повесил трубку и обернулся к Джексону:
— Пришла пора познакомиться с нашей девушкой, Марк.
У нее была собственная квартира. Судя по робости, с какой она держалась, и готовности, с которой впустила их, едва Хантон показал полицейский значок, поселилась девушка здесь недавно. Затем она неловко пристроилась на краешке кресла напротив, в тщательно обставленной гостиной, напоминавшей картинку на открытке.
— Я офицер полиции Хантон, а это мой помощник, мистер Джексон. Я по поводу того случая в прачечной. — Он ощущал некоторую неловкость в присутствии этой хорошенькой и застенчивой темноволосой девушки.
— Ужасно, просто ужасно… — пробормотала Шерри Квелетт. — Вообще-то это первое место, где я пока работала. Мистер Тартли, он доводится мне дядей. И мне нравилась моя работа, потому что я смогла переехать в отдельную квартиру, принимать друзей… Но теперь… мне кажется, это место, «Блю риббон»… нехорошее.
— Комиссия по технике безопасности закрыла гладилку на то время, пока проводится расследование, — сказал Хантон. — Вы об этом знаете?
— Конечно. — Она беспокойно заерзала в кресле. — Просто ума не приложу, что теперь делать…
— Мисс Квелетт, — перебил ее Джексон, — у вас ведь тоже были проблемы с этой гладильной машиной, или я ошибаюсь? Вы вроде бы поранили руку о скобу, верно?
— Да, порезала палец. — тут вдруг лицо ее помрачнело. — Но это было только начало… — Она подняла на него печальные глаза. — С тех пор мне иногда кажется, что все остальные девушки меня вдруг разлюбили… словно я… в чем-то провинилась.
— Я вынужден задать вам очень трудный вопрос, мисс Квелетт, — медленно начал Джексон. — Вопрос, который вам наверняка не понравится. Он носит очень личный характер, и может показаться, что не имеет отношения к теме, но это не так, уверяю вас. Не бойтесь, можете отвечать смело, мы не записываем нашу беседу.
Теперь лицо ее отражало испуг.
— Я… с-сделала что-то не так?..
Джексон улыбнулся и покачал головой, она сразу же расслабилась. Господи, какое счастье, что я здесь с Марком, подумал Хантон.
— Я бы еще добавил: ответ на этот вопрос может помочь вам сохранить эту славную квартирку, вернуться на работу и сделать так, что дела на фабрике-прачечной снова пойдут хорошо, как прежде.
— Ради этого я готова ответить на любой ваш вопрос, — сказала она.
— Шерри, вы девственница? Похоже, она была совершенно потрясена, даже шокирована. Словно священник, к которому пришла на исповедь, вдруг отвесил ей пощечину. Затем подняла голову и обвела глазами комнату с таким видом, словно никак не могла поверить, могли ли они думать иначе.
А затем просто и коротко сказала:
— Я берегу себя для будущего мужа. Хантон и Джексон молча переглянулись, и в какую-то долю секунды первый вдруг всем сердцем почувствовал, что все правда, что так оно и есть, что дьявол действительно вселился в неодушевленный металл, во все эти крючки, винтики и скобы «мясорубки» и превратил ее в нечто, живущее своей собственной, отдельной жизнью.
— Спасибо, — тихо сказал Джексон.
— А возможна ли… э-э… не слишком жесткая трактовка этих формул? перебил его Хантон.
— К примеру, может ли лишайник, собранный ночью, заменить мох, да?
— Да.
— Что ж, вполне возможно, — ответил Джексон. — Магическая формула зачастую звучит весьма двусмысленно и допускает целый ряд отклонений. Черная магия всегда предоставляла простор для полета творческой мысли.
— Что, если заменить лошальное копыто клеем марки «Джель-О»? — предположил Хантон. — Очень популярная на производстве штука. Сам видел банку такого клея в тот день, когда погибла эта несчастная миссис Фраули. Стояла под платформой, на которой закреплена гладилка. Ведь желатин делают из лошадиных копыт. Джексон кивнул. — Что еще?
— Кровь летучей мыши… Мрак, помещение там просторное. Множество всяких неосвещенных закоулков и подсобок. А потому вероятность обитания летучих мышей в «Блю риббон» довольно высока, хотя администрация вряд ли признается в этом. Одна из таких тварей могла свободно залететь в «мясорубку».
Джексон откинул голову на спинку кресла и протер покрасневшие от усталости глаза.
— Да, вроде бы сходится… все сходится.
— Правда?
— Да. Ну, «руку славы», как мне кажется, можно благополучно исключить. Никто не подкидывал руку мертвеца в гладилку вплоть до гибели миссис Фраули, а то, что в наших краях не растет белладонна, так это определенно. — Земля с могилы?
— А ты как думаешь?
— Вообще-то здесь просматривается некая связь, — пробормотал Хантон. Ближайшее кладбище «Плезант хилл» находится в пяти милях от «Блю риббон».
— О'кей, — кивнул Джексон. — Я попросил девушку, работавшую на компьютере — бедняжка, она была уверена, что я готовлюсь к Хэллоуину, — поделить все эти элементы из списка на первичные и вторичные. Во всех возможных комбинациях. Затем выбросил дюжины две, которые выглядели совершенно абсурдными. Да все остальные распределились на вполне четкие категории. И элементы, о которых мы только что толковали, вписываются в одну из комбинаций. Я имею в виду один из способов изгнания.
— И каков же он?
— О, очень прост. В Южной Америке существуют центры, исповедующие различные мистические верования. Имеют подразделения на Карибах. Обряды по виду сходные. В книгах, которые я просмотрел, их божества рассматриваются как некие злые духи, обитающие в лесу, ну, типа тех, которых африканцы называют Саддат, или Оно-Которое-Не-Имеет-Имени. И вот это самое «оно» вылетит у нас из машины пулей, и глазом моргнуть не успеешь.
— Да, но как мы это сделаем?
— Нужна лишь капелька святой воды да крошка облатки, которую используют при причастии. Ну и заодно прочитаем им вслух из «Левита».[2] Самая настоящая христианская белая магия.
— Может, от этого только хуже станет?
— С чего бы это? Не вижу причин, — задумчиво заметил Джексон. — К тому же, должен сознаться, меня несколько беспокоит отсутствие в нашем списке «руки славы». Это очень мощный элемент черной магии.
— Святой водой не побороть, да?
— Да. Демон, вызванный «рукой славы», способен сожрать на завтрак целую кипу Библий! С ним мы можем нарваться на большие неприятности. Вообще лучше всего разобрать эту дьявольскую машину на части, и все дела. — А ты совершенно уверен, что…
— Нет. Не совсем. И однако же доля уверенности существует. Все вроде бы сходится.
— Когда?
— Чем раньше, тем лучше, — ответил Джексон. — Как мы туда попадем? Выбьем стекло?
Хантон улыбнулся, полез в карман, вытащил оттуда ключик и помахал им перед носом Джексона.
— Где раздобыл? У Гартли?
— Нет, — ответил Хантон. — У инспектора службы технадзора Мартина.
— Он знает, что мы затеяли?
— Кажется, подозревает. Пару недель назад рассказал мне одну любопытную историю.
— О «мясорубке»?
— Нет, — ответил Хантон. — О холодильнике. Ладно, идем.
Адель Фраули была мертва: лежала в гробу, сшитая из кусочков терпеливыми и старательными служащими морга. Но часть ее души могла остаться в машине, и если б это было действительно так, то сейчас эта душа должна была бы исходить криком. Она должна была знать, должна предупредить их. Миссис Фраули страдала несварением желудка и для того, чтобы избавиться от этого заурядного недуга, принимала весьма заурядное лекарство — таблетки Под названием «Гель E-Z», коробочку с которыми можно было приобрести в любой аптеке за семьдесят девять центов. Правда, сбоку на коробочке значилось противопоказание: людям, страдающим глаукомой, принимать «Гель E-Z» нельзя, поскольку содержащиеся в нем активные ингредиенты могли привести к ухудшению состояния. Но, к несчастью, Адель Фраули не обратила внимания на эту надпись. И ей следовало бы помнить, что незадолго до того, как Шерри Квелетт порезала палец, она, Адель, случайно уронила в машину полный коробок этих таблеток. Теперь же она была мертва и ведать не ведала о том, что активным ингредиентом, снимавшим боли в желудке, являлось химическое производное белладонны, растения, известного во многих европейских странах под названием «рука славы».
Внезапно в полной тишине фабрики-прачечной «Блю риббон» раздался зловещий булькающий звук. Летучая мышь, словно безумная, метнулась к своему убежищу щели между проводами над сушилкой, куда тут же забилась и прикрыла мордочку широкими крыльями. Звук походил на короткий смешок. И тут вдруг «мясорубка» со скрежетом заработала — лента конвейера побежала в темноту, выступы и зубчики, сцепляясь друг с другом, завертелись, тяжелые цилиндры с форсунками для пара начали вращаться. Она их ждала. Хантон въехал на автостоянку в самом начале первого — луна скрылась за чередой медленно ползущих по небу темных туч. Он одновременно выключил фары и ударил по тормозам — так резко, что Джексон едва не стукнулся лбом о ветровое стекло.
Затем выключил зажигание, и тут оба они услышали мерное постукивание.
— Это «мясорубка», — тихо произнес Хантон.
— Да, она. Завелась сама по себе и работает посреди ночи.

Коллекционер артефактов. Сезон 1, эпизод 6. "Зеркало ЛаВея".
=================================================
Алисе пришлось постучать еще раз – и теперь уже нетерпеливо. Дверь оставалась безмолвной.
-Итан, а может его просто нет дома?
-Возможно. А возможно он просто где-то в глубине дома и просто не успел дойти до двери. Давай еще подождем.
Алиса занесла руку постучать еще раз, когда дверь открылась со скрипом, которому было самое место во второсортном фильме ужасов. На пороге стояла фигура в темно-синем балахоне, чей капюшон полностью скрывал лицо.
-Приветствую. Что привело вас в мою обитель? Голос фигуры абсолютно не гармонировал с образом. Такой голос скорее подошел бы заурядному почтовому служащему, работающему на своем месте уже тридцать лет и порядком уставшему от всего. Серый, почти невыразительный голос, который забывался лишь речь прекращала звучать.
-Рональд, прости что мы без приглашения, но до тебя не дозвониться, а дело, по которому мы пришли, лучше не откладывать в долгий ящик.
Фигура скинула капюшон. Под ним был мужчина лет пятидесяти, с начинающейся лысиной и настолько обыкновенный, что Алиса даже и не смогла найти на лице примету, за которую можно было бы зацепиться глазом.
-Что, совсем не получается мистически-страшный голос? Спросил Рональд, доставая откуда-то из-под балахона круглые очки и надевая их.
-Ну, думаю тебе стоит еще попрактиковаться с интонациями и все получится. Улыбнулся мистер Залго.
-Ну, терпение и труд, терпение и труд. Но что это я вас на пороге-то держу? Заходите, поговорим внутри.
Внутри дом выглядел не так страшно и мрачно, как казался – вполне уютное жилище, хоть что-то и было в нем странное. Что-то выбивалось из общей картины, но Алиса никак не могла понять что – вроде все выглядело вполне обычно, но девушку не оставляло чувство что чего-то не хватает.
-У вас тоже такое чувство, что тут что-то не так? Шепотом спросила Алиса у мистера Залго, когда Рональд посадил их в гостиной и сам отошел за виски для гостей.
-Ну, а ты чего хотела? Это дом с привидениями. А ты к ним стала внезапно чувствительна. Не переживай. Они не опасны, иначе бы Рональд не стал тут жить, равно как и его мать.
-В смысле дом с привидениями? Я что, тут могу опять покойников увидеть? С испугом сказала Алиса.
-Вряд ли. Они заперты, но если вы захотите на них посмотреть я покажу из вам. Рональд вернулся, неся с собой бутылку и три стакана.
-Пожалуй я откажусь от такого удовольствия…
-Как знаете. Я лично с удовольствием общаюсь с некоторыми из них. Они безобидны. Рональд разлил виски по стаканам и уселся в кресло.
-Так что привело вас ко мне? Что за срочное дело? Спросил он у мистера Залго.
-Возможно твоя мать рассказывала тебе о кукле Мариэтты?
-Да, вы когда-то вместе пытались найти ее. Но у вас тогда ничего не вышло, и вы как-то переключились на другие артефакты.
-Именно. Но не так давно кукла всплыла, и теперь она у меня.
-Поздравляю. И что, с ней какая-то проблема?
-Нет. Не с ней. Вместе с той куклой получилось утащить еще одну. Она гораздо старше куклы Мариэтты, и позволяет видеть призраков. Но при этом медленно убивает своего хозяина.
-А если ее просто изолировать и не трогать?
-Не поможет. Да и Алиса уже дотронулась до нее. И теперь кукла считает ее своим хозяином. Со всеми вытекающими последствиями.
-Сочувствую. Но что я могу сделать? Я о такой вещи даже и не слышал никогда.
-Мы знаем, как можно усыпить куклу, сделав ее безвредной. Но для этого нам нужна скрижаль Анубиса.
-А у Артура вы спрашивали? У меня нет египетских артефактов.
-У него ее украли.
-Ну не думаете же вы что это я был?!
-Нет. Но думаю что у тебя есть что-то, что поможет найти того, кто украл плиту.
-Так. А давно это произошло?
-Давно. Лет 15-20 назад.
-И никаких зацепок типа там волос вора, ну или хотя бы клочка одежды?
-Если и было – то давно уже утеряно.
-Понятно. Тогда есть только один способ, но он очень рискованный и опасный. Есть у меня зеркало, некогда принадлежащее Говарду Стэнтону Левею, также известному как Антон Шандор ЛаВей. Это зеркало позволит увидеть прошлое, но для этого надо пройти испытания. Я когда-то пробовал – но не смог.
-И что за испытания?
-Зеркало само по себе является чем-то вроде портала. За этим порталом – череда ловушек, пройдя которые можно заглянуть в прошлое. Я попался на первой же ловушке. Так что если вы хотите – я могу вам помочь лишь тем, что позволю самим попробовать пройти. Но внутрь может попасть лишь один человек. Остальные смогут видеть в зеркале то, что видит вошедший.
-Я пойду. Встряла в разговор Алиса. Итан отрицательно покачал головой.
-Нет. У меня больше опыта в обхождении ловушке. Все-таки не одну гробницу вскрыл.
-Итан, я не преуменьшаю ваш опыт, но все-таки я в лучшей форме, чем вы. Да и все равно я помру без этой плиты, так что мне терять?
-Девочка, ты все равно умрешь однажды. А скрижаль можно найти разными способами, благо у нас есть лет тридцать.
-Ну а если не найдем? Да и к тому же – Рональд же не прошел, но при этом жив.
-Ага. Меня успели выдернуть. И то, на полгода пришлось забыть о том, чтоб выходить на улицу. Серьезнейшие ожоги были.
-Ну вот и выдернете меня в случае чего. Я пойду. Упрямо повторила девушка.
-Рональд, а мы сумеем как-то связаться с Алисой, если она пойдет внутрь?
-Да, сможем. Она сможет слышать нас, а мы – ее.
-Вот и пригодится ваш опыт, Итан! Вы будете сидеть тут, в безопасности, и просто будете мне советовать. А когда я дойду до конца и загляну в прошлое – сумеете сфотографировать преступника, ну или записать хоть что-нибудь!
-Ну хорошо. Но пообещай быть там осторожной. Ты мне еще нужна живой. Итан тяжко вздохнул.
-Конечно обещаю. Рональд, а не могли бы вы рассказать поподробнее, что известно о том, что за зеркалом?
-Известно мало. За зеркалом есть всего 2 полностью безопасных места – сразу после входа и в конце, там где хранится нечто, позволяющее заглянуть в прошлое. Сразу же после входа есть коридор. На нем я и попался – там при нажатии на некоторые плиты пола из стен вырываются потоки огня. Коридор этот метра 4, не больше, но за ним есть еще что-то. Что – я не знаю. Единственное связанное с этими ловушками, что я смог найти – это упоминание трех демонов. Возможно и ловушек всего три. Вполне в духе ЛаВея применить такую метафору, сокрыв описание опасностей.
-А что за демоны?
-Первый – Аваддон, владыка разрушения. Возможно он символизирует тот огонь, что опалил меня в свое время. Второй – Сатана, владыка обмана. Видимо ловушка - это некие иллюзии. Ну и третий – Вельзевул, владыка владык. И тут я бессилен. Я потратил 7 лет на попытки раскрыть, что за ловушка может быть скрыта за его образом. Но так и не смог. Но скорее всего это одна из самых хитрых ловушек.
-Ну, три ловушки – это немного. Мне потребуется веревка и что-нибудь, чем можно кинуть – для проверки.
-Не получится. За зеркало невозможно пронести ничего, кроме одежды.
-Значит придется импровизировать на ходу. Ладно, не впервой. В Лувре тоже была немалая охрана, но это им не помогло. Где это зеркало?
-Не все сразу. Мне нужно подготовить все – а вы пока побудьте тут. С этими словами Рональд удалился из комнаты.
-Алиса, ты что, совсем с ума сошла? Спросил девушку мистер Залго сразу же как они остались вдвоем.
-А можно подумать у нас есть варианты? Если мы сумеем увидеть лицо грабителя – то мы сумеем его найти. Есть у меня один знакомый, который за хорошие деньги кого хочешь найдет. После чего – мы идем к грабителю и забираем плиту. Ну, или узнаем, кому тот ее продал – и опять-таки забираем ее.
-А если ты не пройдешь ловушки? Мы почти ничего не знаем о них.
-Ну вы-то готовы были пойти.
-Я другое дело. Я столько ловушек повидал, что тебе и не снилось.
-Вот и будете смотреть моими глазами и подсказывать, что делать. Я ничуть не приуменьшаю важность вашего опыта, но у меня есть то, что у вас вряд ли такое же, как в молодости – реакция, ловкость и скорость.
-Тогда не смей двигаться с места без того, чтоб посоветоваться со мной. Ты поняла?
-Откуда такая заботливость? Я же вам никто по сути.
-Ты мне – помощница. Ты наверно не поверишь, но как-то мало людей согласятся на работу, сопряженную с риском для жизни, да еще и тех, кому можно доверить тайну про артефакты.
-Ну мне вы как-то сразу доверились. Что-то не похоже на попытку сохранить тайну.
-А ты уже знала об артефактах. О рунах. Ну вот я и решил что ты можешь стать помощницей. И, как мне кажется, не прогадал.
-Нет… Что-то вы скрываете…
-Да ничего я не скрываю. Говорю как есть.
Несмотря на заверения мистера Залго Алиса чувствовала, что что-то он скрывает, что он не просто так заботится о ее жизни и здоровье. Но выспросить еще хоть что-то девушка не успела, вернулся Рональд.
-У меня хорошие новости. Зеркало готово. Мы можем начинать.
Зеркало было огромным – во всю стену, от потолка до пола. Рама его была украшена витиеватой резьбой, которая оказывалась переплетенными драконами и чертятами при ближайшем рассмотрении. Прямо перед зеркалом стояло старое, пыльное продавленное кресло, которое скорее бы подошло какому-нибудь дому старой сумасшедшей женщины, держащей пару десятков кошек.
Рональд чуть ли не силой усадил Алису в кресло, сам же вместе с Итаном отошел в сторону, так, чтоб не отражаться.
-Ну что, вы готовы? Алиса только кивнула в ответ. Ее начала колотить мелкая дрожь. Что бы она раньше не говорила – ей было страшно. Одно дело – идти на ограбление, зная что самое худшее, что случится – это тебя посадят. А другое – лезть буквально черту в пасть, причем имея только смутное представление о том, что ее может ожидать.
Тем временем Рональд начал нараспев читать заклятие. Голос его в этот момент приобрел ту мистичность, которую он безуспешно попробовал изобразить при встрече.
Зеркало покрылось рябью, как будто на гладь озера подул легкий ветер. Алиса смотрела на это шевеление как загипнотизированная. Все в мире перестало существовать – только эти волны, движущиеся в кажущейся хаотичностью, однако чем дольше на них смотрела девушка, тем сильнее она понимала, что на самом деле все подчинено очень сложному закону. Казалось что этот закон вот-вот откроется воровке, казалось что это знание сделает все в мире понятным, как внезапно все вокруг потонуло во вспышке яркого света.
Когда Алиса смогла что-то видеть, то обнаружила себя сидящей на полу в маленькой комнате. Все вокруг было похоже на какое-то ретро-кафе, годов эдак 60-ых – 70-ых. Кафельный пол, мерзко-зеленые стены, люминесцентная лампа под потолком и дверь, выглядящая один в один как дверь на кухню в кафе, неподалеку от фермы, где выросла Алиса.
-Итан? Меня слышно? Спросила девушка.
-Да. Слышу тебя четко и ясно. И вижу тоже четко. Думаю коридор начинается за дверью. Встать можешь? Голос Итана звучал прямо в голове Алисы.
-Сейчас попробую. Девушка поднялась на ноги. Голова чуть кружилась, но в общем и целом все было в норме.
-Теперь аккуратно загляни за дверь, не выходя из этой комнаты. За дверью открылся прямой коридор в том же стиле, что и комната, в которой стояла Алиса. Девушка опустилась к полу, не отпуская дверь.
-Ты что творишь? Чуть ли не закричал Итан.
-Спокойно... Если моя догадка правильна – опасные плиты будут чуть приподняты. Вот. Видите третью слева плиту? Алиса посмотрела прямо на нужную плиту.
-Да, вижу. Она действительно чуть приподнята над другими. Ну а вдруг ты ошиблась?
Девушка промолчала и просто встала. Затем аккуратно ногой нажала на первую плиту и отскочила назад. Ничего не произошло. Тогда Алиса осторожно встала на плиту обоими ногами, готовая в любую секунду отпрыгнуть назад.
-Что ты делаешь? Голос мистера Залго был раздраженно-обеспокоенным.
-Не нервничайте. Сейчас мы все узнаем… Девушка осторожно надавила на приподнятую плиту – и сразу же отпрыгнула назад. Из стен тут же вырвались струи пламени, едва не опалившие Алису. Но вспышка была недолгой – всего секунду или две.
-Ну вот. Теперь мы точно знаем, что приподнятые плиты – опасны. Остальные – безопасны.
-Юная леди, вот выберешься оттуда - уши надеру точно. Я чуть тут не умер. Предупреждать надо!
-Ай, да ладно вам. Не так уж и опасно, если делать все по уму. А теперь я пойду. И прошу, не отвлекайте меня, только если по очень важному делу. А то ошибусь, и будет у вас на ужин Алиса Фри.
Шаг за шагом Алиса начала продвигаться по коридору, долго думая над каждым шагом. Пот струился по спине у девушки, и после каждого шага его становилось все больше. «Да, это тебе не Лувр с его ленивыми охранниками.» пронеслось в голове у Алисы.
До двери в конце коридора оставалось всего ничего – каких-то пять шагов. Но все плиты на пути были приподняты, и Алиса не видела ни одного места, куда можно было бы наступить – разве что маленький пяточек у самой двери.
-Так, давай возвращайся. Я не вижу пути. Сказал Итан.
-Зато я вижу. Девушка пригнулась к самому полу и резко прыгнула вперед, перекатившись по полу. Тут же из стен вырвались потоки пламени, которые, однако, не задели Алису, только чуть опалили волосы. Уже на пяточке перед дверью девушка прибила маленькие язычки на волосах и перевела дух.
-Блин! Меня чуть инфаркт не хватил! Зачем ты это сделала?
-А вы бы все равно не разрешили мне это сделать. Зато мы прошли первую ловушку. Можете записать, как ее проходить.
-Рональд уже записал. Так. Теперь очень осторожно загляни за дверь.
За дверью оказалась комната, копирующая зал того кафе, что всплыло в голове у девушки при виде первого коридора.
-Что за? Почему здесь все как в кафе «Долгий путь»? Спросила девушка скорее у себя, чем у мистера Залго.
-Каком кафе?
-Это кафе, в которое я ходила все детство. Оно было недалеко от нашей фермы.
-Видимо эти ловушки подстраиваются под твои воспоминания, видимо чтоб ты расслабилась и допустила ошибку.
-Да ладно. Какой расслабится, если первая ловушка легко бы сделала из меня жаркое… Но вряд ли тут та же система. Думаю пол безопасен.
-А вдруг? Вдруг именно пол и опасен?
-Ну вы сами подумайте. Куда после первой ловушки будет смотреть счастливчик, добравшийся до сюда? Именно на пол. И именно там он будет искать ловушки. И логичнее их сделать как-то по-другому. Я попробую дойти до первого столика, там лежат солонка и пару приборов – подойдут для того, чтоб кинуть их и проверить наличие ловушек.
До столика девушка добралась без проблем. Пол действительно был безопасен, но что-то в этом кафе было не так. И не в том, как оно выглядит, а в чем-то другом. Что-то из разряда предчувствия.
Взяв солонку и вилку Алиса вернулась ко входу. Путь к следующей двери был прямо перед ней – прямой и открытый, просто иди вперед и не думай ни о чем. Но это настораживало. Девушка взяла в руку солонку и со всей силы метнула ее в сторону двери. Солонка пролетела через все кафе и разбилась о стену около двери.
-Вроде все в порядке.
-Да, с солонкой. Не забывай что вторая ловушка – это Сатана, владыка обмана. А солонку сложно обмануть, уж больно хорошо она ложь распознает. Но судя по всему ловушек, реагирующих на движение нет. Попробуй медленно пойти вперед.
Стоило Алисе сделать пару шагов, как мир вокруг нее переменился – кафе наполнилось людьми, а сама девушка резко помолодела до 15 лет. Она помнила этот день. Этот день, который могла назвать самым счастливым в своей жизни – день, когда Дик Норман, по которому Алиса тогда сохла, предложил ей встречаться. Потом, правда, выяснилось что он совсем не такой, как казался, но в тот день Алиса чувствовала себя самой счастливой девушкой на земле.
И вот он, Дик, стоит всего в пре шагов и смотрит на нее. Лицо девушки тут же залила краска. Юноша – а Дику тогда было 17 – подошел к ней.
-Лиса, я рад тебя видеть. Знаешь, я тебя позвал чтоб сказать – ты мне очень нравишься. Давай встречаться? Да, Дик не был оратором. Он был простым фермерским сыном, но казался тогда идеалом мужчины – веселый, сильный и красивый.
-Правда? Я тебе и в самом деле нравлюсь?
-…иса!.. тивляй…ззия! Что-то прорывалось в голову к Алисе, как плохой радиосигнал. Что-то очень важное, гораздо важнее чем Дик Норман. Что-то связанное с ее, Алисой, жизнью.
-Ну так что, будем встречаться? Дик улыбнулся какой-то хищной улыбкой, которой Алиса за ним не помнила. Тут же в сознании всплыл образ Сатаны, владыки обмана.
-Алиса! Сопротивляйся! Это все иллюзия! Сумел до нее докричатся Итан.
Кафе вновь опустело. Дик растаял в воздухе, причем в последние мгновения его лицо исказилось жуткой гримасой гнева, а кожа покраснела.
-Что. Это. Было? Алиса с трудом могла собрать мысли воедино.
-Вторая ловушка. Скорее всего она воссоздает самый счастливый день твоей жизни, и ты просто умираешь, застыв там. Думаю не стоит идти прямо – попробуй обойти по столам.
Девушка кивнула, хотя и понимала, что никто этого кивка не увидит, и полезла на ближайший стол. Прыжок за прыжком – и вот она оказалась у двери. Осторожно заглянув за нее Алиса увидела небольшую комнату, погруженную во мрак, и лишь небольшой конус света выхватывал из темноты куб, стоящий на подставке.
-Итан, что посоветуешь?
-Аккуратно подойди к кубу, но не прикасайся к нему. Мне нужно его рассмотреть.
Куб был выполнен из светлого дерева, покрытого затейливой резьбой, в которой угадывались какие-то символы.
-И что это такое?
-Судя по всему это одна из шкатулок Лемаршана.
-Чего? Какого маршана?
-Лемаршана. Вообще-то это прообраз шкатулок Лемршана, описанных Баркером. Никакого Лемаршана не существовало в природе. Просто некогда по всему свету было найдено 5 таких шкатулок. Сами по себе они не являлись артефактами, однако хранили в себе очень сильные вещи. До сегодняшнего дня было известно о местонахождении 3 шкатулок, и 2 предметов из них. Теперь вот известно еще про одну.
-Это все чудно. А как ее открыть?
-Видишь на верхней стороне шкатулки круги? Вот их надо двигать, приведя в нужное положение.
-Ну, вроде не сложно…
-Если ошибешься – то тебя убьет. Так что тут одна попытка. Пока смотри на шкатулку, мне нужна картинка. Я попробую понять, как должны быть повернуты диски.
Алиса послушно уставилась на верхнюю сторону куба. Круги были заполнены символами, от чего-то кажущимися Алисе знакомыми. Символы казались похожими на различных зверей, нарисованных в очень и очень упрощенном стиле.
-Так, Алиса. Поверни внешний диск по часовой стрелке на три символа, средний диск – против часовой на один символ, а внутренний – против часовой на семь символов. Девушка повернула.
-И что теперь?
-Теперь помолись любому боги и нажми на центр.
Алиса закрыла глаза и аккуратно нажала на указанное место. Послышался тихий щелчок.
-Алиса? Ты жива?
-Вроде как. По крайней мере не чувствую изменений.
-Тогда открой глаза.
Когда девушка открыла глаза и убрала руку с центра куба, то тот раскрылся, открыв содержимое – аккуратную сферу черного цвета.
-И? Что мне теперь делать?
-Подумай о моменте, который хочешь увидеть и положи ладонь на сферу. Сказал молчавший до этого Рональд.
«Хочу увидеть как у Артура украли плиту.» подумала девушка и только ее рука коснулась поверхности шара, как все вокруг изменилось – теперь Алиса стояла в какой-то комнате. Была ночь, и только отсветы уличных фонарей освещали стеллажи с книгами. Девушка внимательно огляделась. «Книги, книги, книги и еще раз книги. А где же скрижаль?» думалось ей пока взгляд шарил по комнате. Вдруг послышался звон разбивающегося стекла – в одну из створок окна лез мужчина. Алиса испуганно оглянулась, прикидывая куда ей спрятаться.
-Не бойся. Он тебя не увидит. Так что не прячься, а постарайся увидеть лицо грабителя – это скорее всего он. Сказал девушке Итан.
-Поняла. Ответила ему Алиса и шагнула из тени, куда успела зажаться, прямо к грабителю.
Лицо, естественно, было незнакомым, однако девушка старательно вглядывалась в него, стараясь запомнить все подробности.
-Все, вытаскиваем тебя. У нас есть его фото. Сказал Итан и комната внезапно пошатнулась и померкла.
Алиса очнулась в том самом кресле, в котором была до путешествия в зеркало. Рядом с ней стоял Итан и Рональд. Все ее тело ныло, как после долгой и утомительной работы. Сил не оставалось ни на что.
-Как себя чувствуешь? Ты молодец. Теперь мы знаем лицо грабителя, мы смогли его сфотографировать. Так что теперь можно немного передохнуть – и отправится искать его, а вместе с ним – и скрижаль.
Алиса смогла лишь слабо кивнуть и потеряла сознание.

Разгребал я сегодня, посоны, шкаф в своей комнате. Обнаружив детскую энциклопедию «Монстры, привидения, НЛО», изданную «Росмэном» в 1995 году, пустил скупую мужскую слезу. В конце девяностых эта книжица была у каждого третьего моего ровесника. Помню, как мы часто сидели по вечерам в беседке во дворе и вслух читали статьи оттуда. Читать, чтобы тебя все слушали, было охуенной честью, которой удостаивались далеко не все. Девки, помню, постоянно боялись и визжали. После очередного вечернего прочтения играли в прятки с элементами сурвайвал хоррор. Короче, хуево было вырасти.
Решил своими кривыми руками отсканировать пару страниц. Вдруг поможет кому-то освежить в памяти.

Еще один мой опус в стиле хоррор/мистики/крипи. Как всегда, прошу критику в каменты. Так же, в каментах - ссылки на прочие опусы (если кому понравилось). Приятного чтения.

Nevermore

"Ghastly grim and ancient Raven wandering from the Nightly shore -
Tell me what thy lordly name is on the Night's Plutonian shore!"
Quoth the Raven "Nevermore."

- Edgar Allan Poe

Бутылка уже была на половину пуста, а голова - достаточно тяжелой, что бы я мог точно сказать: это была моя предельная норма. Если выпить еще хоть полграмма - утром мне будет очень, очень плохо. Проворчав что-то вроде “за печень”, я налил себе еще рюмку, и опрокинул ее в себя. Виски обжег глотку, и пригоршней битого стекла спустился по пищеводу, разливаясь в животе приятным теплом. Да, завтра мне будет плохо. В прочем, не хуже, чем сейчас. Сегодня - годовщина.

Я положил его перед собой - пухлый дневник в красном переплете с незатейливым оттиском в виде цветка. Дневник был обвязан крест на крест алой лентой. Ее подарок мне. Я погладил дневник рукой. Шесть лет. Шесть лет, я сижу, и смотрю на этот чертов дневник, и не нахожу сил открыть его. Что там? Каковы ее последние мысли? Чувства? Я боюсь того, что внутри, нутром чую: стоит его открыть, и что-то произойдет. Захлопнется невидимая мне дверь, и я окажусь один на один с… чем-то. С чем-то, из-за чего она пропала.

Пальцы скользят по ленте, и на мгновение замирают над узлом. Развязать его. Открыть книгу. Впиться глазами в строки, написанные ее рукой. Ощутить тень ее присутствия. Самую малую толику. Намек. Отголосок. Прикоснуться к осколку прошлого…

А ведь как все безобидно начиналось. Да, тогда в этот самый день, семь лет назад. Как же она сказала? Блекволл. Да, точно, Блекволл. Так его звали. Какой-то шарлатан, заехавший в город с лекциями о потустороннем. Ей такое нравилось. Не то, что бы она верила во всю эту чепуху, но выросшая на творчестве По и Лавкрафта, она не могла устоять перед мистикой и загадками, и обожала читать всякую чепуху про привидений и духов (хотя за год до своего исчезновения, увлечение явно стало практически одержимостью - из-за этого мы расстались). Знай я тогда чем все это кончится - не упстил бы ее на ту чертову лекцию. Запер бы дома, приковал к батарее. Костьми бы лег, но не пустил. А теперь… Теперь мне остается только ритуальный уход в беспамятство в эту проклятую дату.

Встав с кресла, я подошел к окну. По стеклу барабанил мерзкий осенний дождь, на ветру качались ветви деревьев, сбрасывая последние остатки прекрасной, багряной осени... как ее волосы. Я зажмурился, и закусил губу в бессильной ярости. Если бы я только мог повернуть время вспять…

Бросив прощальный взгляд наружу, я вернулся в кресло. Немного подумав, я поставил стакан в сторону. Помирать, так с музыкой. Я открыл бутылку, и хлебнул прямо из горла. Знаменитый трюк Гуддини - побег от реальности! Надеюсь, утром мои страдания от похмелья помогут забыть о другой боли.

… Шлепок вырвал меня из мягких объятий сна. Плывущим взглядом я обвел взглядом спальню. Да, так и есть - будильник в мобильном я не услышал, и несчастное устройство, до конца преданное своему делу, свалилось с тумбочки на пол. К счастью, не высоко, и, к счастью, не разбился. Выключив будильник, я откинулся на подушку. Похмелье свинцовым прессом начинало давить на основание черепа. Еще пара минут, и самоубийство будет казаться не худшей идеей, и я дам себе очередной зарок никогда-никогда не пить. По крайней мере, так много. Нужен упреждающий удар. Сунув ноги в тапочки, я отправился а кухню, и разыскал пару таблеток от похмелья. От моей вчерашней решимости терпеть любые муки не осталось и следа. Черт, хорошо я набрался.

Шаркая, и массируя виски, я последовал в кабинет - надо же убрать последствия вчерашней пьянки. Пустая бутыль, окурок от сигары (хм… видмо, эту часть я не помню)... лента от дневника, бокал… Стоп. Я ошарашенно уставился на полоску алой ткани у себя в руке. Я что, сделал это? Забыв о головной боли и отвратительном привкусе во рту, обвожу комнату взглядом. Где он? Неуже ли я его вчера читал? Где же он? Я обыскиваю весь стол, затем книжные полки, затем спальню. Его нет нигде. Потерял по пьяни? Выкинул? Господи, зачем же я так вчера надрался?! Потратив еще час, или два на бесполезные обыски, я сдался. Ни в кабинете, ни в спальне, ни на кухне ничего не было. Без особого энтузиазма, я отправился  в гостиную. Ну, может, мне захотелось почитать его у камина? Может, он там? (камин я не любил в основном потому, что она обожала у него греться, слушая, как трещат поленья, и теперь сама мысль о том, что в нем будет гореть огонь меня безумно раздражала).

Войдя в помещение, я остолбенел. Даже не знаю с чего начать - надписей и рисунков золой на стенах, или тем, что камин явно разводили (ну ладно, я разводил). Стены были измазаны сажей. На белоснежных обоях были какие-то каракули, и три рисунка - семиконечные звезды, и поверх каждой - еще изображение. Что-то вроде спирали, птицы и лица (илич его-то похожего и жуткого). Озираясь по сторонам (это что, *я* натворил это?!), я подошел к камину. Тут у меня чуть не подкосились ноги. Полуобугленная красная обложка со знакомым оттиском в виде цветка. Шесть лет я ее хранил, по каплям набираясь отваги открыть ее, и вчера я ее.. сжег? Просто уничтожил последнюю ниточку к ней?

На глаза навернулись слезы. От внезапного чувства полной и окончательной утраты. От злости на свою пьяную выходку. От беспомощности. Всхлипнув, я нагнулся, и вынул дневник из камина. Большая часть страниц обгорела, и была непригодна для чтения. Однако сердцевина осталась частично нетронутой огнем. Бережно взяв то, что осталось от дневника, я положил его на стол рядом, и впервые в здравом уме и резвой памяти осмелился отогнуть то, что осталось от обложки. Конечно же, там была зола. Отряхнув книгу (и только потом подумав, что ее можно было попробовать хоть чуть-чуть восстановить), я провел рукой по белоснежным остаткам страницы. Целых слов почти не осталось - одни обрывки, написанные таким знакомым почерком. Если хотите знать, в тот момент я был готов пойти, и вышибить свои тупые мозги, которые в алкогольном опьянении уничтожили самую ценую для меня вещь. Нет, сейчас-то я думаю, что жаль, что мне не хватило ума полностью ее уничтожить, но откуда мне было знать?

Ближе к середине, где пламя не дотянулось до страниц, уже можно было разобрать отдельные слова, а местами - предложения.

...олл был велико...

...кция просто потрясающа. Такой интерес…

...или с ним почти три часа. Поразительный человек! Спасибо Дж…

...ел меня сюда…

Полистав еще немного, я понял: похоже, это как раз записи годичной давности. Я ненадолго отвлекся. Странно, но я не чувствовал ничего. Ни горя, ни печали, ни радости… я даже не волновался. Изучение сгоревшей рукописи (кто там говорил, что они не горят? Наглая ложь!) было… захватывающим, но абсолютно отстраненным. Я словно просматривал снятое мною же видео, и обдумывал, а не сглупил ли я где-то.

Решив, что надо сначала привести себя в порядок, а затем уже браться за дневник, я затолкал в себя завтрак, принял душ, ну и вообще освежился. Лекарство начало действовать, и головная боль из нестерпимой стала просто незначительной. Что куда важнее - мыли прояснились, и, как мне кажется, я что-то даже вспомнил из вчерашнего вечера, хотя образы были очень расплывчаты, и никак не давали целостную картину.

Расправившись с яичницей и тостами, я, запасшись водой, я перенес дневник в кабинет, и там принялся за его изучение.

Обрывочные записи постепенно разрастались до целых предложений, а затем - даже абзацев. Хотя, к сожалению, их суть от меня ускользала.

... ие (подчеркнуто) места. Там, где уже их территория. Где их правила, их условия. Люди отгородились от них. Истребили воспоминания. Уничтожили знания. Развенчали мифы. Всю нашу исто…

... волл показал мне нечто… захватывающее. Нечто новое. Я не могу сказать Джошу. Не сейчас, по крайней мере. Он - скептик, и просто посмеется. Но господи, как это было реально!..

...их контактов. Блекволл категорически запретил даже двигаться, и, желательно, не дышать (хотя сам сопел, как паровоз).

...ая 201… (хм… чуть больше, чем за полгода до пропажи, в мае мы как раз впервые крупно поругались)

...ы впервые ступили по ту сторону. Блекволл высоко оценил мой вклад. Мы с ним продвинулись дальше, чем могли надеяться. Нам было явлено имя - Въяна’т.

Господи, что за наркоту он ее вколол? Похоже, она всерьез верила в эти глюки. Черт возьми, если он виноват - я его голыми руками удавлю.

...бря 201...

…ался на болезнь, и сказал, что надо подождать. Но мне кажется, он просто завидует. Меньше чем за год, я продвинулась больше, чем он за…

За два месяца до исчезновения. Господи, неужели она во что-то такое ввязалась. (далее было несколько обгорелых страниц, на которых каким-то чудом сохранились символы, нарисованные мною на стенах комнаты).

...лась с Джошем. Не хочу, что бы он пострадал. Я - дура. Блекволл не отвечает. Возможно, уехал… Или… нет. не знаю. Надо покончить с этим…

...ш, милый! Я облажалась! Я была такой д…

...ут за мной. Умоляю, не делай моих о…

...ги эту тетрадь, и не смей пы....

Дальше страницы были слишком повреждены огнем, и я не смог прочесть ничего внятного. С гудящей головой, я пытался осмыслить происходящее. Что же произошло? Он подсадил ее на какой-то наркотик? Зачем жечь тетрадь? Кто - “они”? Каких ошибок я должен избежать?

Я встал из-за стола, преисполненный решительности: надо разузнать что произошло, и у меня есть ниточка, за которую можно потя… Хлоп! Я чуть не подпрыгнул. Что-то упало наверху, в спальне. Поднявшись, я увидел, что на полу лежит мобильник. Может, кто-то звонил, и он из-за вибрации свалился на пол? Взяв трубку, я проверил входящие: пусто. Видимо, спросонья положил на самый край, и теперь какой-нибудь удар, или стук нарушили хрупкое равновесие.

Порывшись в Интернете, я нашел контакты Блекволла. Набрав номер, я несколько минут слушал гудки, пока, наконец, кто-то не взял трубку.

- Алло, господин Блекволл? - на том конце молчали, сопя в трубку. - Меня зовут Джош, я…

-Я не знаю, что вам надо, но мистер Блекволл тут давно не живет. - раздался голос на том конце провода, и тут же - короткие гудки.

Я выругался, и набрал повторно. На этот раз меня проигнорировали, и трубку просто не взяли. Черт возьми, ну что за хамство?!

Остаток дня я провел за компьютером, пытаясь выяснить местонахождение этого Блекволла. К сожалению, ничего, кроме того адреса, по которому я звонил я не нашел. Что же, значит, завтра я к нему наведаюсь лично!

Прокропев над дневником остаток вечера (и не узнав ничего нового, за исключением того, что звезда с “птицей” как-то относилась к упомянутому Въяна’ту), я улегся спать. После чрезвычайно насыщенного дня, сон пришел на удивление легко.

...Хлоп! Я вскочил в постели, напряженно вглядываясь в темноту. Я поять ну услышал вызова? Я глянул на тумбочку у кровати - мобильный лежал на месте. Включив ночник, я встал с кровати. Воры? Осторожно ступая, я вышел из комнаты. Луна этой ночью была полная, и светила так ярко, что можно было обходится без света. Кухня - чисто. Выглянул вниз - вроде, никого. Кабинет?

В кабинете тоже никого не было. Когда я собирался уже уходить, мой взгляд зацеепился за красную книгу на полу. Ощущая всю нереальность происходящего, я поднял ее дневник с пола. Целй и невредимый. Я почувствовал, как по коже пробежали мурашки: я же его сжег! Или это - сон? Слегка дрожащими руками я открыл тетрадь. Пусто. Девственно чистые страницы. Ни записей, ни рисунков. Держа тетрадь в руках, я попятился из кабинета. Это что, какая-то нелепая шутка? Выходя, я прихватил с собой ручку. Зачем? Я чувствовал, что она мне понадобится. Остаток ночи я просидел при включенном свете, напряженно вслушиваясь в тишину. Когда снаружи забрезжил первые лучи солнца, я позволил себе уснуть.

Проснувшись, я певы делом огляделся в поисках тетради. Ее нигде не было (все-таки сон, подумал я с облегчением). Состряпав себе легкий завтрак, я твердо решил добраться до Блекволла. Погода, должен сказать, этому не сопутствовала: снаружи стоял густой туман, какие бывают осенью. Видимость была буквально пятьдесят-сто метров. Однако моя решимость была абсолютной: что бы не случилось, я был обязан добраться до Блекволла.

Дорога оказалась удивительно пустынной: за все время я увидел едва ли три машины (а ехать пришлось почти двадцать миль!).

Его до оказался особняком, обнесенным стеной. Может быть, из-за довольно старого, почерневшего от времени камня, или из-за архаичной кладки оного, он выглядел особенно мрачно, черной тенью нависая над окружающим ландшафтом (в прочем, последний был сокрыт все тем же туманом).

Выйдя из машины, я подошел к воротам. У ворот обнаружился домофон. Я нажал на вызов, и принялся ждать. Влажный и резкий ветер пробирал до костей. Еще больше донимала паранойя: мне чудилось, будто кто-то на меня смотрит. Я нервно оглядывался, внутренне содрогаясь, когда очередной завиток тумана, гонимый ветром, на мгновение преображался в смутную тень.

- Да? Кого там, мать вашу, носит?! Я не желаю говорить ни о каких богах! - голос из домофона прозвучал слаще музыки.

- Блекволл? Это вы? Это Джош…

- Мать твою, пацан! Я же сказал6 Блекволл тут не живет!

- Простите, а вы не могли бы сказать где он…

- Хрен его знает где, твою налево! Этот урод пропал с год назад, и с тех пор ни слуху, ни духу. А я, между прочим, плачу за него налоги!

Я нажал на отбой, не дослушав тираду. С год назад? Тогда же, когда и… она? Не ощущая ветра, я уселся в машину. Они оба пропали? Быть может, во что-то ввязались (да-да, ввязались - подсказывал мой внутренний голос. Так ввязались, что пропали! И не смей лезть туда же!). Или все куда проще - сбежали вместе? Да, такое может быть! Это - логично. Я продолжал цепляться за последние щепки рассудка посреди бушующего океана безумия.

Домой я вернулся уже к сумеркам. Ощущение было такое, словно округа вымерла. Я проторчал в магазине полчаса, прежде, чем кассир соизволил выйти, и пробить товары. По пути домой я не видел ни одной машины - только редких пешеходов. И - что еще хуже - туман становился все плотней, словно занавес, опускающийся на мой привычный мир.

… Скрип половиц вернулся меня из сна. Там кто-то был. Натянув одеяло до самых глаз, я с часто бьющимся сердцем вслышивался изо всех сил. Тишина… Скрип-скрип… Тихо. Хлоп! Что-то упало. Скрип-скрип… Тишина. Шелест пальцев, касающихся обоев. Скрип-скрип-скрип… Шаги удаляются. Грохот сердца в ушах. Страх. Ужас. Паника. Бах! С грохотом закрывается какая-то дверь внизу. Я едва слышно шепчу ее имя, и едва не плачу. Я хочу жить!

Утро приходит, но облегчения не приносит. Я, заглянув под кровать (за эту ночь ожили все мои детские страхи), выглядывая в коридор. Пусто. Кухня - пусто. Кабинет - пусто, одиноко на полу лежит ее обугленный дневник. Гостианная. Кажется, записей добавилось. Рисунки теперь окружены каким-то символами (больше всего походят на клинопись). Больше - никаких изменений. Из окон осмтриваю периметр. Ничего. Туман, деревья, редкие неясные тени. И ни звука. К обеду решаюсь на вылазку. О боги! Лучше бы я этого неделал. Едва отойдя на шесть шагов, чувствую, как асфальтовую дорожку сменяет какой-то суглинок, сочащийся отвратительной бурой жижей. В полной панике возвращаюсь домой, и пытаюсь набрать спасателей, но линия все время занята.

...Я даже не удивляюсь, когда обнаруживаю в кабинете раскрытую тетрадь с красной обложкой и ручку рядом с ней. Сюда я и буду все записывать.

На следующую ночь я не сплю. Я забаррикадировал дверь в спальню (и запасся едой), и смотрю наружу. Они ждут. Тени, белые, сотканные из тумана. Долговязые и грациозные. Еще я неосознанно вывожу их символы в тетради. Те самые, что были в гостиной. Это… успокаивает. И пока я их рисую, тени остаются далеко. Стоит мне оставить рисунки, как они начинают двигаться. Неуловимо. Плавно. Незаметно. Глянул - и они на месте. Отвел взгляд, и во они уже за забором…

..Закончилась еда. разобрав баррикаду, хотел сделать вылазку на кухню. За дверью - уже этот чертов суглинок, туман и тени. Похоже, я так и сдохну в своей спальне.

… Этой ночью я слышал крик. Ее крик.Она зовет на помощь, и ей вторит незнакомый мне мужской голос. Они просят пощады. Они молят о смерти. И единственное, что я могу им дать - это последняя милость. И - если успею - избегу их участи.

Доброй ночи, реактор! Очередная хорро-крипи графомания в моем исполнении :). Приятного чтения. Как всегда - критику и замечания прошу в каменты.

Окно

Дом был старый. Должно быть, ему было лет сто - толстые кирпичные стены, высокие  - метра три - потолки, паркет - даже в общем коридоре. В таких домах приятно жить - чувствуется простор и объем. Конечно, есть и недочеты - вроде старых труб, и неистребимых комаров в подвалах. У этого дома - помимо всех его достоинств и недостатков был еще один минус - совершенно безумная планировка. Вход в мою квартиру располагался в конце отдельного коридора. Причем это была единственная дверь в коридоре вообще - своих соседей я даже не знал в лицо. Подозреваю, что подобное расположение квартиры было обусловлено тем, что дом достраивали, и мои нынешние апартаменты были достроены позже, или ранее обладали отдельным входом. В прочем, это имеет значение лишь потому, что внутреннее устройство дома я себе представлял слабо - после нескольких поворотов я полностью потерялся в пространстве, и только вид из окон квартиры дал мне понять, что я живу не в угловой квартире.

Квартира была съемной. Раньше тут жили какие-то пенсионеры, но дети забрали их к себе домой, и жилплощадь стала доступна для сдачи в аренду. По скольку на эту квартиру я вышел через знакомых, то особых проблем с заселением и условиями не возникло. Я договорился, что сделаю небольшой ремонт, и избавлюсь от старой мебели (с последним, к счастью, проблем не возникло - никто не думал защищать старые советские шкафы и “буфеты”).

Вот тогда-то я и наткнулся на окно. В тот день на улице стояла солнечная погода, в небе витали редкие небольшие облака, в общем, погода была отличной. Я, в прочем, ею не наслаждался, а занимался борьбой с одним из старых шкафов. Его задняя стенка - с десяток толстенных дубовых досок - была привинчена к стене. Строго говоря, сам шкаф буквально “висел” на этих досках, и его разборка превратилась в настоящий кошмар.

Весь мокрый от пота, я, наконец, одолел чертову стенку, и с удивлением обнаружил за ней окно. Старые, посеревшие от времени и непогоды ставни, грязные стекла, и жидкий свет, сочащийся снаружи. Я был весьма удивлен найти окно в дальней стене квартиры. Покончив с досками, я открыл его, и выглянул наружу. Оно выходило в небольшой внутренний дворик. Точнее, я бы сказал, колодец - я не увидел ни входа, ни выхода оттуда. Что еще интереснее - я не увидел ни одного другого окна. Похоже, его просто пробили в стене в угоду прежним хозяевам. Пожав плечами, я закрыл его, и вернулся к неравной борьбе с мебелью.

Окно меня, конечно, несколько озадачило. Я планировал на месте шкафа установить турник, но проклятая дыра в стене все меняла. Я даже хотел было заложить ее кирпичом, но потом подумал, что куда лучше будет поставить у окна свой рабочий стол. Дворик снаружи был невелик, и, судя по всему, солнце никогда не заглядывало сюда - за исключением летнего полудня. Кроме того, над окном имелся небольшой навес, очевидно, призванный защищать от дождя. Изнутри стены дома были покрашены в светло-оранжевый цвет (довольно приятно, кстати, смотрелось, и, как ни странно - не пострадали от стихии). Видимо, из-за малого влияния солнца, краска не выцвела, и не облупилась.

Прошел месяц. Я, наконец, разобрался со своими делами, и обустроил квартиру по своему вкусу. Я спал, ел и жил, даже не подозревая о том, что находилось по ту сторону ставней. Впервые я обратил на это внимание в один ненастный день. Дождь барабанил по окнам. Я как раз вернулся домой - мокрый до нитки, и злой, как сто чертей. Начавшийся безоблачным небом день за каких-то два часа превратился настоящий библейский потоп. Как на зло, такси взять не получилось - город был парализован пробками, и никто не хотел брать заказ.

Раздевшись, и приняв горячий душ, я уселся за книгу. Работать, или смотреть кино настроения не было, а книга отлично помогла отвлечься. Решив, что удобнее всего будет за рабочим столом, я плюхнулся в кресло, и углубился в чтение - благо солнечный свет из окна создавал отличное освещение. Когда до меня дошло, что в том окне - солнце - не знаю. Полчаса? Час? Я всокчил, будто ужаленный, и тупо уставился на залитый солнечным светом дворик снаружи. Неужели дождь так быстро кончился? Несколько обескураженный, я подошел к остальным окнам. Дождь и тучи. А тут - солнце (пускай и не видимое из дворика), и звенящая лазурь чистого неба. У меня затряслись руки. Приехали? Дурка по мне плачет?

Глядя на окно, будто оно вот-вот на меня бросится, я попятился из комнаты, и отправился на кухню. Так. Сначала - кофе. Крепкий. И немного коньяка. Нет, много. Еще больше. Для нервов. Далее - сигарета. Дождь, снаружи стучался в окна, намекая, что не бывает так, что бы всюду дождь, а там - солнце. Природная аномалия? Я подпер голову рукой, сделал глубокую затяжку, и закашлялся. Да, курю я редко. Очень. Так. Если я двинулся головой, то техника - друг человека. Она не подведет. Не так ли? Вооружившись телефоном, я заглянул в комнату. Окно радостно сияло солнечным днем. Трясущимися руками, я навел на него камеру, и сделал фото. На мгновение экран погас, и я уже приготовился увидеть на месте окна глухую стену, а себя - в крепких руках санитаров. Но ничего такого не произошло. Телефон исправно показал залитый светом прямоугольник окна. Чертовщина. Так не бывает! Или бывает?

Я судорожно обдумывал действия. Поделится находкой? Но с кем? Друзья? Ну, один, или два надежных человека у меня есть. Но что, если это - опасно? Тогда я подвергну их жизни риску - а это неприемлемо. Расхаживая по квартире, я взвешивал все “за” и “против” варианта рассказать знакомым. В конце-концов, я решил, что лучше провести разведку самому, а потом уже решать, что делать дальше.

Следующая неделя ушла на подготовку. Я купил альпинистское снаряжение - тросы, карабины, страховки и прочее необходимое для спуска во дворик. Исследование я решил начать с самого простого - спуска. И вот, неделю и два дня спустя - субботним утром, я съел легкий завтрак, и отправился к окну. Стол я отодвинул в сторону, тросы закрепил в нескольких местах - на случай если хоть один узел не выдержит - остальные подстрахуют.

Я высунулся из окна по пояс, и осмотрелся. Гладкие стены, козырек, и где-то на этаж выше - край крыши. Земля - в метрах четырех внизу (я это упустил, но я живу на втором этаже). Выдохнув, и дернув пару раз трос - выдержит ли - я высунулся из окна и свесил ноги. Меня колотила мелкая дрожь. “Один маленький прыжок для человека…”. Я принялся аккуратно сползать вниз. В конце-концов, я повис в паре метров над землей, цепляясь руками за козырек. Выругавшись про себя, я оттолкнулся от стены, и спрыгнул вниз. Земля больно ударила в ноги, и я упал на бок. В роде, ничего не сломал. Я встал,и  оглянулся. Ничего невероятного. Плотная, утоптанная земля под ногами, стены и одинокое окно, из которого я вылез. Задрав голову в верх, я посмотрел на небо. Оно было чистым и голубым. Оно тут вообще другим бывает?

Я набрал полные легкие воздуха, что бы что-то прогорланить, но тут же осекся: кто знает что тут может произойти? Что если я привлеку хищника? Подавив готовый вырваться наружу крик, я шумно выдохнул. Ну что ж. Экспедиция “на тот свет” окончена. Пора домой. Кряхтя и сопя я забрался обратно. Кровь кузнечным молотом ухала в ушах, а сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Нет, дело, конечно, не в подъеме в четыре метра. Я был весь на нервах. Руки тряслись, голова шла кругом. Другой мир? Похоже на то. В мозгу у меня роились миллионы, нет, миллиарды вопросов, идей и планов. Нет. Надо успокоится. Я с трудом взял себя в руки, и, хихикая, как идиот, уселся в кресло. Планы операции “крыша” уже начинали разворачиваться у меня в голове.

Месяц - именно столько у меня ушло на подготовку второго этапа. Закупив материалы, я сумел соорудить что-то вроде балкона, торчащего на два метра из окна. Кроме того вместо старой рамы, я поставил нормальный стеклопакет (не хватало еще, что бы продуло), а снаружи - под козырьком примостил ролет- все-таки, мало ли, какая гадость там может водиться.  Так же я оценил, как лучше забраться на крышу. Ответ был очевиден: сделать лестницу. С этим возникла масса сложностей - приставную лестницу длинной в пять метров ставить на узком двухметровом балконе - не самая лучшая идея. В конце-концов, я купил два десятка стальных скоб, и сделал импровизированную “монтажную” лестницу попросту вбив эти самые скобы в стену. Это заняло несколько дней в основном потому, что я долго экспериментировал с тем, как их закреплять, что бы они не вываливались - мои первые попытки едва не привели к гибели - одна из скоб вырвалась из крепления, и я полетел с высоты третьего этажа прямиком на землю - спасло только то, что нога запуталась в свисавшей с балкона веревке, и, сломав пару досок, я повис вниз головой.

Так или иначе, но через некоторое время с трудами было покончено. Я довольно осматривал чудо своей инженерной мысли - кривую и косую череду скоб, тянущихся до самого края крыши. Когда я вбивал последнюю, мне стоило поистине нечеловеческих усилий не заглядывать за край. Это должен был бы мой момент триумфа и торжества, а не вороватый взгляд из-за края жестяной крыши.

И вот, тот день настал. Я подготовился основательно - рюкзак с провизией на день, каремат, запас воды, фонарик, мои тросы и крепления, а так же - мое главное оружие - фотоаппарат. Я попросил его у друга “на попользовать” - вместе с телескопическим объективом, макро объективом и обычной широкоуголкой. Ну и конечно - компас. Взять штатив я не додумался, но мое снаряжение и так заставляло меня нервничать во время подъема наверх.

Я упорно пялился на жесть крыши. Вот мелькнул ее конец, полоска неба… Нет, нет, парень. Потерпи. Подтянись, встань на ноги. Отдышись. Поправь рюкзак. Готов? Пора. Закрыв глаза, я поднял голову, и, выждав пару секунд, пока сердце не уймется, я приготовился их открыть. Что меня ждет? Райский сад? Выжженная пустыня? Бесконечный степной простор?

Туман и торчащие из него местами скалы. Честно говоря, я был чуточку разочарован. Зрелище было не слишком-то впечатляющим. Одинокие каменные глыбы, словно айсберги застыли в волнах плывущего тумана. Порой туман взвивался метров на сорок ввысь, образую причудливые кольца и завитки. Я отправился к краю крыши, считая шаги. Восемь… тридцать… сто… Я остановился у рая крыши, и оглянулся. Интересное место. Я прошел целых сто шагов, но визуально дистанция была метров двадцать-тридцать. Пространственные аномалии? По спине пробежал неприятный холодок. Если тут нарушена метрика пространства - то, может, и со времени не все слава богу? Я вдруг подумал, что, может, пока я прошел эти сто шагов, дома мог пройти целый день. А мне послезавтра на работу! Почему-то мысль о том, что я могу опоздать на работу перечеркнула желание исследовать этот странный мир. Я бросился обратно ...Три...пять... восемь… я чуть не улетел вниз, прямиком в “свой” дворик. Какого черта… Я оглянулся. Ну да. двадцать метров. Туда - сто шагов, обратно - восемь. Как удобно убегать...

Спустившись вниз, я бросился к компьютеру. Число и время! Ну же! Дрожащими руками, я со второй попытки попал на календарь. Тот же день. Всего-то двадцать минут спустя. Шумно выдохнув, я сел на стул. Время - в порядке. Что ж. Тогда - обратно. Тревога опять сменилась азартом, и, подкрепившись бутербродом, я отправился обратно.

Взобравшись на крышу, я вспомнил о том, что всегда хотел проверить в детстве. Ну-ка, посмотрим на компас! Я достал его, и пытливо уставился на стрелку. Она  сделала пол оборота, и застыла, указывая на “север”. Я задрал голову. что бы прикинуть по солнцу, и застыл с отвисшей челюстью. Никакого солнца не было. Осмотревшись, я понял еще одну важную вещь: тут не было и теней. Вообще. Словно в пасмурный день добавили цвета и контраст. Почему-то это обстоятельство сильно  меня обеспокоило. Свет ниоткуда? Мистика. С другой стороны, окна, ведущие в другие миры - это тоже не повседневность. Я отправился к краю крыши, не забывая поглядывать на компас. Стрелка продолжала упорно смотреть в одном направлении.

На этот раз край крыши оказался в семидесяти шагах. Отметив про себя эту цифру, я глянул за край. Снаружи дом выглядел весьма обветшалым - пустые глазницы окон тоскливо взирали на унылый пейзаж, устланный туманом. Туман же приливными волнами мерно бился о стены здания, будто безграничный молочный океан. Мне почудилось какое-то движение там, внизу, но сколько я ни вглядывался, я ничего не увидел. Осмотревшись вокруг, я отправился в обход периметра крыши. Жесть пружинила под ногами, и гулко ухала, прогибаясь под моим весом. Я сделал пару фотографий широкоугольным объективом, затем прицепил телескопический, и сделал пару снимков одной из скал вдалеке. Осмотр периметра показал только одно: никакого способа спуститься вниз не предусмотрено - по крайней мере я его не нашел. В тоже время, я обратил внимание, что, как мне кажется, туман поднялся чуть повыше. Я не был уверен до конца, пока не пройдя еще одну сторону дома, не заметил, что туман уже поднялся до уровня окон второго этажа. раньше он едва-едва доставал до верхней части окон первого. Почему-то от этого мне сделалось не по себе. В тоже время, я только сейчас заметил, что начало темнеть. При чем, как если раньше небо было полно чистой лазури, то сейчас оно равномерно наливалось багрянцем заката. Должен признать, от всего этого мне было как-то не по себе. Что еще важнее - я заметил, что теперь впервые появились тени. Огромные валуны, разбросанные по долине теперь напоминали сжимающийся титанический кулак - все тени были направлены в мою сторону. Или - по крайней мере - в сторону “моего” дома. Я поспешил обратно. Шаг, второй… десятый… сто… Но мой “дворик” не приближался. Я перешел на бег. Почему-то меня не покидало ощущение, что меня преследуют. Через двадцать минут - весь мокрый и с разрывающимся сердцем, я едва не слетел с чертовой крыши. Я обернулся, видя, как в углях догорающего дня туман начинает отплясывать на уровне крыши. Еще минута - и он устремится ко мне! Поскальзываясь на ступенях, я быстро начал спускаться. Доски жалобно хрустнули, когда я со всего размаху прыгнул на них, миновав полметра ступеней, и кубарем вкатился в квартиру, тут же захлопнул окно, и с лязгом опустил ролет. В квартире стояла гробовая тишина и кромешная темнота. Включив фонарик, я добрался до выключателя, и зажег свет, тут же уставившись в окно. Но там был виден лишь ощущенный ролет и блики света от моего фонаря. Не раздеваясь, предельно вымотанный я рухнул на кровать, и уснул без сновидений.

Открыв один глаз, я обвел взглядом комнату. Тело ломило после вчерашней пробежки. Под потолком грела лампочка. Кряхтя, я поднялся, и потянулся. Глянув в обычное окно, выходящее на мою привычную улицу, я убедился: снаружи - очередной пасмурный день. Я покосился на Окно и ролет. Нет. Сегодня - никаких экспедиций. Завтра на работу - не хватало еще опять бегать от тумана. Еще раз мысленно повторив про себя эту фразу, я ухмыльнулся. Идиот. Небось, дом - посреди болота. Для болота туманы - норма даже ясным днем. А уже вечером испарения лучше конденсируются, вот он и поднимается вверх. Развел тут мистику. Идиот.

День прошел за рутиной. Какими бы ни были мои догадки относительно Окна и тумана, я старался о них забыть, и только вечером я уселся за компьютер - рассматривать фотографии. К моему огромному сожалению, они оказались засвечены - все до одной. Это был уже полный идиотизм - цифровые фото не засветишь! Для этого необходимо, что бы… Неприятная догадка заставила меня содрогнуться. Радиация! Твою мать! Сраный исследователь! Что если там фонит, как в Чернобыле, а я там гулял в гребных штанах и футболке?! Эта неприятная догадка оставила меня без сна, и всю ночь я проворочался, мысленно готовясь увидеть утром, как у меня выпадают волосы, а органы превращаются в подобие желе. Но утро пришло, и никаких признаков лучевой болезни не было. Тем не менее, я заказал счетчик Гейгера, и, получив его в руки, сунул его в рюкзак первым делом.

Я не стану утомлять вас подробностями экспериментов и проверок. Скажу только, что радиации там не было. Вообще. Даже фонового излучения! Я не решался на вылазки более получаса, и занимался, в основном, изучением физических свойств новооткрытого мира. Так. например, я выяснил, что расстояние тут зависит от… желаний. Чем сильнее хочешь куда-то добраться - тем дальше идти (и, видимо, мое бегство от тумана стало успешным исключительно потому, что я уже больше думал о том, как бы не выплюнуть легкие, нежели о спасении от опасности). Порой, очистив разум от любых желаний, я преодолевал всю крышу за три шага. Один раз я забыл дома записную книжку, и прошел, должно быть, с полкилометра, пока добрался до дворика. Кроме того, я выяснил еще одно важное свойство. Компас указывал вовсе не на север. Он указывал на Окно. Я потратил один день, исходив все вдоль и поперек, проверяя эту гипотезу.

Один из самых значимых опытов стало установление уровня туманного прилива по ночам. Я нашел особую краску, которая была чувствительна к влажности. В тумане она становилась ядовито-желтого цвета. “Покрасив” ею трехметровую доску, я вертиклаьно установил ее на крыше. Утром я проверил результат. Два метра ровно плюс пара полос до трех метров. Видимо, выбросы, похожие на те, что я наблюдал ранее.

Следующим шагом стал проект “вышка”. На него ушло почти три месяца, но - в конце-концов - я ее соорудил. Пятиметровую наблюдательную вышку. Это была поистине адова работа - никогда не думал, что в одиночку так тяжело строить подобные сооружения. Однако, так, или иначе - последний гвоздь был вбит, и я мог приступать. За одно, в процессе постройки, я соорудил наверху небольшую лебедку, которая неизмеримо облегчила доставку даже крупных и тяжелых грузов на крышу.

Признаться, я страшно боялся. Нет. Не так. Я боялся так, что почти четыре дня откладывал свою ночную вылазку. Вышка, покрытая чувствительной краской, позволила выяснить, что некоторые выбросы тумана достигают четырех метров. Учитывая то, на сколько он меня пугал, я не сразу сумел решиться на ночевку на той самой вышке. Одевшись потеплее, запасшись едой и двумя термосами горячего чая, светильниками (включая две керосиновых лампы, две электрических и парой химических фонариков), я отправился в свой поход.

Я вылез на вышку как раз когда начало темнеть. С высоты я смог лучше увидеть картину. Дом располагался в центре огромной долины, на самом ее дне. Туман, который, как мне казалось, поднимался ночью, на самом деле просто заполнял долину, стекаясь откуда-то извне. первые пару часов ничего нового не принесли. Туман клубился, накатываясь на стены моего дома. Затем он переполз через край крыши, и тысячи призрачных змей устремился к мою сторону. Я наблюдал, завороженный грациозным танцем теней. Это было по-своему прекрасно, хотя молчаливое наступление этой белесной стены едва не вынудило меня спуститься, и сбежать домой.

Небо, постепенно ставшее багровым, затем стало черно-красным, и, наконец, последние цвета померкли. Надо мной опрокинулся купол абсолютной черноты. Мрак, разгоняемый двумя светильниками, казалось, становился все гуще с каждым мгновением. Я буквально ощущал, как вокруг меня сжимается упругая сфера тьмы. Ощущая. как на меня наваливаться клаустрофобия, я зажег одну из керосиновых ламп. Это ненадолго помогло - пляска живого огня, его тепло и мягкий, ровный свет на некоторое время отогнали мрачные мыли и чувства. Я даже набрался смелости. и привязал один электрический фонарь к тросу, и спустил его с вышки, в беснующееся море тумана.

Я не уверен в том, что увидел, но мне показалось, будто огромная - метра три длинная, бледная призрачная рука, сотканная из тумана, попыталась ухватить его, но еще в воздухе развалилась на клочья, и ее развеяло в воздухе. За исключением леденящего душу ощущения. будто за мной наблюдают, ночь прошла спокойно - по мере того, как светлело небо, туман отступал, и через час долина приняла свой привычный вид.

*  *  *

Через неделю я решился поделится с друзьями находкой. Учитывая. что ничего опасного за Окном я так и не встретил, я решился посвятить несколько самых близких знакомых в свое открытие. Мы условились, что тайну будем хранить так долго, как это будет возможно. В том, что рано или поздно мы либо проболтаемся, либо просто устанем от затеи, и передадим ее “кому надо”, мы не сомневались. Но просто так отказываться от славы “первопроходцев” мы не хотели. Идиоты.

В общем, в команде теперь были я, Гарик и Слава. Мы учились вместе в университете, и обоих я знал как облупленных. Гарик, правда, мялся, и долго пытался убедить нас, что “ну его на фиг - у меня от этой мистики душа в пятки”, но Слава убедил его остаться, клятвенно заверив, что при первых признаках опасности, мы сворачиваем лавку, и прекращаем всю деятельность. Ну и сообщаем “куда надо” - само-собой.

Наша первая вылазка состоялась через неделю. За это время я успел поделится всей собранной информацией - от свойств пространства, и до моих догадок о тумане и его приливах.

Вид другого мира подействовал на моих друзей куда эффективнее любых убеждений. Гарик, похоже, до последнего считавший, что я его развожу, и все это - какой-то дурацкий розыгрыш, онемел при виде бескрайнего моря тумана. Он же, кстати, обратил внимание на то, что все те несколько десятков скал, что видны вокруг расположены как бы в порядке возрастания. И что вообще это напоминает какой-то гигантский цветок, в центре которого мы находимся.

В общем, мои друзья увлеклись. Вечера проходили за спорами и построением догадок, и у меня дома они ночевали едва ли не больше, чем у себя. Быть может, из-за постоянного присутствия друзей, я не сразу заметил… изменения. Я не знаю как это иначе назвать, но квартира начала меняться. Нет, не то, что бы пропадали вещи, или творилась какая-то мистика. Просто иногда казалось, что чашка с чаем стоит рядом, я к ней тянулся рукой, но обнаруживал, что она куда дальше, чем казалось. Хотя если я повторял действие, пристально глядя на нее - все становилось на свои места.

Слава это объяснил тем, что мы привыкли к “тому свету”, и тянемся к предметам, “стараясь не дотянуться”. Я счел аргумент вполне правдоподобным, и впредь старался тщательно следить за своими действиями (странности порою продолжались, но я склонен был думать, что просто я не всегда сосредоточен).

Первый наш “прорыв” вышел случайно. Так как последние - вот уже полгода - я занимался Окном, то квартира все больше начинала напоминать общежитие - батарея пустых бутылок из-под воды, пива и соков. Гора немытой посуды и куча упаковок из-под пиццы. А еще - я так и не выкинул старые ставни. Именно их, раздумывая о чем-то ковырял ножом Слава, и именно там он заметил письмена. Точнее, их остатки и следы. Очистив рамы от грязи и слове краски, мы убедились в его правоте - ставни снаружи и внутри были покрыты узором каких-то закорючек.

За пару часов поиска в Интернете, мы пришли к выводу, что более всего они напоминают индийские письмена, хотя ряд символов были незнакомы, но ряд “иероглифов” можно было сносно интерпретировать на хинди. К сожалению, перевод нам не давался. Выходит какой-то лепет душевнобольного - набор букв - не более того. При попытке загнать произношение в гугл переводчик, мы получили какой-то невразумительный набор завываний, хрипов и гортанных выкриков. “Лавкрафт какой-то! Ктулху в танк!” прокомментировал это Гарик.

Находка, однако, нас озадачила. Порывшись, мы выяснили, что подобные знаки на окнах могут служить оберегами от злых духов, и нарушать их - крайне не осмотрительно. Несколько нервно посмеявшись, мы отмахнулись от идеи. Где-то на полчаса. Потом - как бы “на всякий случай”, мы решили воспроизвести эти каракули на оконной раме (готов спорить, при этом каждый из нас думал только об одном: “только бы это была какая-то суеверная чушь!”). На это ушел примерно час. Несмываемый маркер на страже против злых духов. Я усмехнулся про себя. “Охотники за привидениями!”. Однако, как бы там ни было, работу мы продолжали. Когда все было готово, мы молча и напряженно уставились на окно. Я протянул руку, и захлопнул его, повернув ручку вниз. Минуту мы напряженно смотрели на раму, ожидая… даже не знаю чего. Увидеть жуткую рожу по ту сторону? Услышать загробный вой? Увидеть бьющееся в окно привидение с искаженной от ярости мордой? Постояв в тиши не с минуту, мы выдохнули. И тут же сверху раздался тяжелый удар, от которого мы подпрыгнули. Затем - второй, и громкие ругательства соседей. Мы дружно расхохотались, чувствуя. как отпускает напряжение.

Вечером мы устроили небольшую “вечеринку”, и, раздавив ящик пива, пьяные и довольные распрощались, и разошлись - я в свою комнату, а друзья - по домам. Ночью меня мучали кошмары. Я отчаянно убегал от клубящейся стены тумана по закоулкам свеого дома. Коридоры петляли, и все никак не заканчивались, а я все бежал.и  бежал, не в силах избавиться от чувства полной безысходности, отчаяния и чистого, животного ужаса, что гнал меня впереди  вперед.

Утро я встретил выжатым, словно бежал марафон. Друзья так же сослались на “дурное самочувствие”, но глядя на помятые лица друзей в скайпе, я - как и они - понимал, что ночь для всех прошла не удачно.

Прошла неделя. Мы постепенно забыли про ту кошмарную ночь, да и кошмары, единожды посетив нас, отступили. К тому же, как мне кажется, прекратились "странности" с пространством (я это списал на психологический эффект и спавшее напряжение). Постепенно мы набирались храбрости на еще одну вылазку. Мы решили убить сразу двух зайцев. Во-первых, Гарик кое-что обнаружил на моих “засвеченных” фото. По его словам, засветка была не полной - некоторые части снимка немного отличались градиентом, и он предположил, что больше всего это похоже на фото тумана. Учитывая его максимальный уровень, он предложил попробовать сделать пару фото с вышки, а за одно - установить фотоаппарат в режим видео камеры, и оставить снимать на ночь. Во-вторых, Слава предложил довольно смелый опыт: оставить на ночь в тумане живую крысу, и посмотреть что будет. По последнему пункту мы с ним долго спорили, но в итоге капитулировали, признав, что не на людях же проверять, и вообще что ужасного может быть в тумане? Хотя последним мы, скорее, пытались убедить себя.

Вечером - когда небо уже начинало наливаться багрянцем, мы приступили к своей дерзкой вылазке. Мы со Славой отошли на пару шагов от края крыши, и опустили клетку с крысой на землю. Животное не проявляло никакой тревоги, и мирно умывалось. Мы подсыпали корма, воды и накрыли клетку теплым покрывалом - ночью тут было довольно прохладно, и “заморозить” бедное животное не входило в наши планы.

Тем временем, Гарик возился на вышке - отщелкав пару панорамных фото на цифровой фотоаппарат, он проделал тоже самое на пленочный. Результаты он смотреть не стал - сумерки уже сгущались, и нам надо было торопиться. Расставив пару фотоаппаратов, подключенных к бесперебойнику, он быстро спустился вниз. Через пару минут мы уже были дома, захлопнули окно и опустили ролет. Наблюдать белесную колышущуюся массу за окном нам как-то не хотелось, и мы уставились на фотографии.

По началу, я подумал, что это не та картинка, пока не заметил знакомый заборчик внизу кадра. Именно он находился на краю крыши дома. Дальше… дальше начиналось что-то неприятное. Все было залито туманом, в котором угадывались высокие, тощие, асимметричные фигуры с несколькими конечностями. От одного взгляда на них, становилось жутко. “Надо крысу забрать…” Слава хотел было встать со стула, но мы усадили его обратно. Было поздно - и это все понимали. Если это - то, что скрывает туман, то лучше туда не лазить. Вообще. Заложить все кирпичом, и забыть… Все фотографии были похожи. Туман, неприятные, вызывающие одним своим видом ужас фигуры.... И небо! О, это по истине апокалиптическое зрелище - будто целый океан крови там, вверху! Эта кошмарная “крыша мира” держалась на семи колоссальных колоннах чистого мрака. Каждая брала свое основание у одной из больших скал. “Самое время вспомнить про Апокалипсис” пронеслось у меня в голове, когда с той стороны ролета кто-то поскребся.

Мы, обмирая от страха, подошли к окну, опасливо заглядывая за угол, готовые в любой момент отпрянуть. Звук повторился. Будто крохотные коготки скреблись по ролету. Крыса! Она как-то выбралась из клетки, и теперь скребется обратно! Слава кинулся открывать окно, но мы с Гариком удержали его. Открывать окно, когда там этот чертов туман и ночь - крайне неразумно. Снаружи послышался жалобный писк, приглушенный ролетой и окном, и от того еще более душераздирающий и испуганный. “Прости, дружок, нам бы эти фото сделать на день раньше…”. Писк повторился, и внезапно затих на высокой ноте. Мы стояли, напряженно вслушиваясь в тишину, но ничего не происходило. В ту ночь нам пришлось крепко набраться, что бы уснуть, и жалобный писк безымянного грызуна, полный отчаяния и мольбы, преследовал меня во снах.

Утро наступило на голову кованным сапогом. Каждое движение причиняло боль. Гарик и Слава выглядели помятыми и удрученными. В себя мы приходили весь день, и только к вечеру смогли трезво мыслить, и нас не тянуло блевать от попытки сменить позу, в которой мы провели большую часть дня. Мы держали совет: стоит ли попытаться забрать грызуна - если он еще жив, и - что важнее - надо было забрать камеры. Не смотря на всю жуть истинного облика того мира, любопытство все еще жило в нас. Конечное решение было принято: Гарик отправлялся проявлять пленочные фото, Слава и я - забирали аппаратуру и - если найдем - останки нашей несчастной крысы. А затем - сов сем этим скарбом - мы намеревались заявится “куда надо”, и навсегда забыть про это проклятое место.

Открыв ролет, мы минут пять стояли выпучив глаза. Дворик изменился. Нет, там не было рек крови, или орд демонов. Часть краски облезла, обнажая багровые закорючки букв под слоем штукатурки. Такие же, как были на окне, только из было на много, много больше. На полу, там. где мы слышали писк крысы, виднелось темно-багровое пятно. Проглотив вставший в горле комок, мы все же решились на подъем. Я стоял внизу вышки, и ловил поспешно сбрасываемые камеры - бесперебойник был слишком тяжелым, что бы его тащить обратно - полежит - ничего с ним не случится. Хотя вечер еще не вступал в свои права, но нам хотелось убраться отсюда подальше до того, как первый лоскут тумана появится над краем крыши.

Когда последняя камера упала мне в руки, Слава принялся спускаться с лестницы. На мгновение он застыл, глядя куда-то в сторону. Я проследил за его взглядом, и почувствовал, как у меня замирает сердце: тонкие змеи тумана перевалились через край крыши, и ползли в нашу сторону. “Живо!”. Я окликнул впавшего в ступор товарища, и тот, словно очнувшись от сна усердно заработал руками и ногами, спуская с лестницы. Убедившись, что он спустился, я бросился к лестнице. Но чертово место не хотело меня так просто отпускать. Пара метров растянулась в отчаянный спринт на  сотню. Я сходу влетел в лебедку. заставив конструкцию пошатнуться. Слава подбежал мгновение спустя. Я обмотал провода от камер вокруг предплечья, и начал спускаться по лестнице. Слава же выбрал более быстрый способ - он прыгнул в люльку лебедки, и дернул рычаг, отпускавший трос. С воем, корзина рванула вниз, высоко взвыла струна лопнувшего троса, перекошенное ужасом лицо моего товарища промелькнуло передо мной, и Слава очутился на земле дворика ушибленный, но живой. Перебирая руками и ногами, я спустился по скобам, кинул камеры внутрь, и сбросил вниз трос, закрепленный за батареей, приготовившись вытягивать друга в безопасное место. Туман уже перевалил через край крыши, и белесными хлопьями спускался вниз.

Слава ухватился за трос, и отчаянно рыча и сопя полез вверх. Но прочный, рассчитанный на больше нагрузки канат из синтетики был скользким сам по себе, так еще и вспотевшие руки моего товарища сослужили ему дурную службу: не преодолев и двух метров, он соскользнул, и упал вниз, в колыхавшийся уже по колено туман.

Его крик я не забуду никогда. Я не знаю что чувствовала несчастная крыса, но такой боли и агонии в человеческом голове я никогда не слышал. Слава вынырнул из тумана. Кожа была покрыта волдырями, размером с горошину, которые стремительно наливались какой-то черной дрянью, и лопались буквально на глазах. Капли черной гадости прорастали в новые волдыри, и те тоже лопались, разбрызгивая черный гной и капли крови. Рыча, и сверкая полными слез глазами, он опять полез вверх. Я тянул что было силы, и через пару секунд его руки показались у края балкона. Я ухватил его за руку, и вытащил на балкон. Вместе мы ввалились в комнату. Хлопнуло окно, лязгнул ролет, и мы оказались на полу, тяжело дыша. Слава что-то еле слышно бормотал.

Я бегло осмотрел его, и пришел в ужас: все тело было покрыто каким-то гнойниками, или вроде того. Кожа местами почернела, и покрылась струпьями. На едва гнущихся ногах, я отправился к телефону. Нужно было вызвать скорую… Или милицию… Или… черт… Трясущимися руками, я набрал номер, и вслушивался в гудки, матеря про себя бездельничающих операторов. “Гнаа!.. Ыдулл!”. Я подпрыгнул на месте. и обернулся. В дверях стоял Слава. Голова наклонена на бок, челюсть отвисла, из нее капала какая-то мутно-зеленая жижа. Практически вся кожа почернела, и была укрыта струпьями. Глаза ввалились, превращая его лицо в какую-то кошмарную демоническую маску. “Гнаа! Г’ирв ыдуул!”, повторило существо, и зашаркало в мою сторону. Я поступил так. как диктовали мне мои инстинкты - ухватил топорик для мяса, что висел рядом с кухонной утварью, и всадил его уродцу промеж глаз. Издав всхлип, тварь осела на пол, пару раз дернулась, и затихла.

*  *  *

Почти месяц я провел в реабилитационном центре. Постепенно воспоминания поблекли, кошмары отступили, а горе утраты перестало гнать меня на край крыши, или дно бутылки. Гарика нашли мертвым в его фотолаборатории. В руках у него были засвеченные фотографии, а пленку он, похоже. сжег перед тем, как его сердце остановилось. Лицо было искажено гримасой ужаса. Не знаю с чем он там столкнулся, да и не хочу знать. Мне хватает своих кошмаров.

В “нужных” органах мне не поверили. Да и кто бы поверил? Я попытался показывать записи видеокамер, на которых, частности, запечатлен адский пейзаж и десятки медленно бредущих в тумане фигур, но меня сначала просто послали, а потом чуть не упрятали в психушку, и пришлось идти на “явку с повинной” - якобы я убил друга. Тут уже отереться не могли - Слава числился в пропавших без вести, и им пришлось отправиться ко мне домой. К тому моменту от его тела осталась кучка разлагающейся органики, но зато я показа Окно.

К тому моменту дворик изменился. Краска окончательно облезла, и все стены - снизу до верху - были укрыты витиеватой жуткой символикой. Через неделю ко мне пришли с визитом люди в гражданском. Я сделал вид, что поверил, будто они - из какого-то НИИ, они сделали вид, что поверили, будто я поверил. Я рассказал им все, что знал, и все, как оно было. Я уж не знаю что они там делали, но еще через месяц в доме произошел "взрыв газа". К счастью, никто не пострадал. На следующий день я ходил к руинам. От дома мало что осталось - пара несущих стен, да одинокое немного кривое окно, за которым было видно только чистое небо, и - если очень правильно встать - кусочек кирпичной стены с темно-багровыми символами. Интересно, а что если когда-нибудь дожди и непогода смоют те закорючки, которые мы выводили маркером, и случайный порыв ветра откроет покосившееся от времени окно?

как возникают привидения в современном мире :)