крипи

Выкладываю это, тащемта, кто-то хотел крипи с необычным сюжетом.

Я живу в 16-этажной новостройке. Заселился туда года два назад после сдачи ключей и ремонта. Жили с сестрой, но она вышла замуж и уехала в Канаду, церемониально подарив мне свою часть квартиры. В итоге остался я один в подмосковном городишке, с неплохой работой, двухкомнатной квартирой, кошкой и периодическими приступами острого одиночества. Жителей немного, цены растут, хоть район у нас не самый удобный, так что желающих въехать и нет. Из 75 квартир жильцами заполнена лишь половина. Дом построили в 2008 году, все въехавшие люди не старше 40-50 лет, совсем старух и стариков у нас нет, а это важно. Сейчас объясню, почему.

Однажды весенним утром я спустился на лифте в парадный вход своего подъезда. Рядовой рабочий день. Но в углу небольшой по площади комнаты-парадной стояла тумбочка. Старая такая, брежневских времён, фанерная, покрытая тёмным, даже чёрным лаком, с отбитым углом тумбочка. Я улыбнулся: кто-то решил наконец-то выкинуть старый раритетный мусор. Но в течении всего дня что-то внутри меня напоминало мне о этой тумбочке снова и снова. К концу рабочих часов меня буквально бросало в дрожь от зрительного образа этой тумбочки. Я действительно боялся и беспокоился. Открывая дверь, я даже прищурился. Тумбочка была все ещё там. Я осторожно прошёл по комнате и вызвал лифт. Только закрыв глаза, я услышал скрежет. Встрепенулся — безусловно это тумбочка скрежетала по плитке парадной. Больше нечему. Я сильно трухнул и буквально вбежал в лифт. Поймите правильно: я понимаю, как это глупо — бояться старой мебели, но страх был более глубоким. Он мучил меня весь день. Я боялся не тумбочки, а чего-то, что пока ещё не знал. Инстинктивно.

Ночь прошла в кошмарах, а утром в подъезде тумбочка была не одна: старый велосипед, не ржавый, но без шин на колесах, стоял рядом, сбоку к тумбочке прислонились лыжи. А под тумбочкой лежала какая-то грязная тряпка. Сначала я подумал, что кто-то складывает вещи к выносу. Потом снова трухнул и быстро вышел на улицу. По дороге на работу я рассуждал: кто выбрасывает этот мусор, откуда он? Стариков нет, может, какая-то из семей ремонт затеяла?

Подходя к подъезду, я несколько минут набирался храбрости. Что-то отталкивало меня, внутренний голос кричал: «Беги!». Но рассудок разумно заметил, что ненормально бояться мусора, и я вошёл в подъезд.

Я был не один. Муж с женой стояли в углу и ждали лифта. Услышав меня, они дёрнулись, а затем посмотрели на меня с облегчением. Я встал рядом. Мы поняли друг друга без слов. Лифт не приезжал минуты две, а мы стояли и молчали. Войдя в лифт и уехав прочь, мужчина, наконец, сказал: «Я не знаю, чьи это вещи». Причем сказал он это так, будто говорить можно, лишь когда ты не рядом с ними. Я сказал, что тоже не в курсе. Его жена пообещала разузнать. Потом, обменявшись боязливыми взглядами, они вышли. Я вошёл домой.

Выходные решил провести дома. Заказывал еду и вроде успокоился, но кошмары все же повторились...

Утро понедельника было плохим: я дёргался на работе от любого звука. Потому что утром в парадной стояли ряды старых вещей, почти половина комнаты была завалена шкафами, коробками от телевизоров, дверцей от холодильника с какими-то банками, старой ванной... Я вскрикнул, увидев этот хлам. Теперь я начал понимать, чего боюсь: мой разум выдал теорию, что что-то сплетает гнездо в нашем доме. И я боялся хозяина.

Вечером у входа в подъезд стояла толпа, ругаясь и валя всё друг на друга. Я просто смотрел и слушал, как несколько жителей дома ищут того, кто мусорит, и того, кто убирать будет. То, что убрать мусор надо, согласились все. А вот вызваться и вынести хотя бы лыжи не решился никто. И не из-за принципа. Я бы лично выбросил всё это, если бы не боялся.

Неделю спустя, наша парадная стала похожа на джунгли: стулья, столы, коробки, какие-то тряпки, ржавые тазы и вёдра, лампы, стойки для одежды, боком стоящий диван без подушек, свернутые одеяла... Хлам. Все было захламлено. Лифт, казалось, издевался: иногда, чтобы дождаться его,
приходилось простоять минут восемь. Я ждал, прижавшись спиной к дверцам. Бессмысленный страх и глупая мания исчезли. Я боялся хлама и того, что внутри него. Что в этих тёмных закоулках вещей? За этими тряпками, в этих шкафах, под ванной или в диване? Все двигалось. Все скрежетало. Кто-то из жильцов позвонил в ЖЭК, те, послав кого-то посмотреть, отказались убирать, сказав, что жильцы сами должны убрать это. Один из соседей, сорокалетний архитектор, пытался все вынести и выбросить. Он набрался смелости и попытался вытянуть из хлама стул, но там все намертво сцепилось, одно на одно. Потянув стул, ты тянешь всю груду мусора. Наконец, плюнув, он решил разбить это топором и выкинуть по частям. Я вызвался помочь выносить мусор, но не рубить. Я боялся, что тот, кто бережно все это складировал — а в его хитрости в переплетении вещей не было сомнений, — отомстит мне за разрушения. Я прекрасно понимал, насколько абсурден и комичен мой страх. Но я боялся. Мой колокольчик, нутро, неважно, как кто это называет, хоть шестым чувством — оно во мне кричало, когда я был рядом с хламом.

Так вот, Сергей, сосед-архитектор, уже было заносил топор для удара, когда дверца шкафа отломилась и слетела, упав ему прямиком на ногу. Из трещин на шкафу посыпалась труха. Из шкафа полезли тряпки. Тазы зашумели. Перелома не было, а вот ушиб он заработал, но самое страшное, что он, отпрыгивая назад ко мне, прижимая топор, залепетал: «Видишь, ты видишь, оно там, там ползает! Видишь? Бежим!». И вылетел в дверь. В общем, он уехал и стал жить у друга.

Потом у девочки маленький йоркшир сорвался и убежал в кучу хлама. Никто за ним не полез, а он не вышел. Постепенно груда уменьшалась, хлама не становилось больше. Рваные тряпки свисали с ножек стула, лампочка над углом перегорела, а заменить её никто не вызывался. Хотели даже тянуть жребий, пока никто не понял, что проигравшим оказаться может и он. На этом идея с жребиями и кончилась. Приглашали грузчиков, но один из них, перепиливая кусок трубы, тяжело поранился.

Вскоре рост прекратился. Плотной темной массой стоял хлам, парадная стала совсем крохотной. Маленькая лампа над лифтом еле-еле берегла свет. Кошмары бывали реже, но страшнее: мне виделось что-то большое, как собака, но скользкое, с зубами, как гигантская пиявка. Оно ползло по мне и грозилось укусить. Я просыпался и знал, что внизу, в темноте хлама, эта пиявка ползает среди старых вещей. Потом это чувство проходило. Я успокаивался до следующей ночи.

А потом появилась вонь, словно кто-то умер. Все говорили, что, должно быть, йоркшир застрял и, наконец, умер от голода. Но разве бы он не скулил? Меня лично эта вонь добивала. Густой, сладковатый, проникающий в ноздри запах... Я плевался, а учитывая, сколько приходилось ждать лифта, просто задыхался. Я стал брать с собой небольшой баллончик освежителя и плотной струёй обрызгивал тот клочок свободы рядом с лифтом.

Но однажды пассажирский лифт сломался, двери не открылись, и я перешёл в грузовой. Но он тоже молчал: свет горел, двери открылись, но он не ехал. Сломался или нет, но тишина стояла жуткая. Я стоял в нём, тыкая на кнопки, опасливо озираясь на хлам. И тут что-то мелькнуло внутри. Там, где белел еле видный пластмассовый поднос, мелькнуло пятно... нет, не пятно, а масса. Я машинально прижался к внутренней стенке грузового лифта. Что-то зашуршало, потом задвигалось. Звук был как от перебирания слюны во рту — не чавканье, а именно влажный липкий звук. Что-то ползло. Я заколотил по кнопкам, но лифт даже не дернулся. Он стоял на месте, свет горел. Я дрожал. В кармане нащупал зажигалку-пьезу, машинально зажал в руке. Потом что-то мелькнуло ближе — оно проползло по тазу, задев связку сросшихся из-за ржавчины гаечных ключей.

До меня дошло, что нужно бежать. Я поглядел на свою зажигалку и, понял, что она не поможет, бросил её на пол лифта. Рванул к выходу, но не успел добежать: на меня упали коробки и горшки, осыпав трухой и землёй. Я упал, и прямо перед дверью, чуть не сломав мне ноги,
завалился тяжелый шкаф. Я закричал. Что-то было на нём. Я не могу сказать, сидело оно или лежало, потому что форма была аморфной. Лампочка над лифтом загудела и лопнула. Я на четвереньках заскользил по кафелю и вбежал в лифт. Оно не торопилось. Я бил по клавишам, кричал «помогите», но ничего не происходило. Никто не рвался меня спасать, лифт не двигался. В парадной ничего не было видно. Слабая оранжевая лампа лифта еле-еле освещала её. Я лепетал в углу лифта и слышал, как масса ползет по кафельному полу. Ко мне...

Нащупав на полу зажигалку, выброшенную мной, я намертво сжал её и зажёг. Почему-то мне казалось, что огонь меня спасёт. Тварь не шипела, не рычала, даже не дышала. Все, что я слышал, это звук медленного ползания, громче и чётче и ближе с каждой секундой. Я вспомнил про баллончик освежителя воздуха. Вытащив его, я направил его на проём в лифте. Выставил зажигалку и стал ждать.

Оно подползло к дверям. Я ждал. И тут оно вползло в лифт; одним или сотней движений своей массы оно оказалось внутри, и меня перекосило. Мочевой пузырь моментально выдал в джинсы всё, что в нем было. Размером со среднюю собаку, пиявка открыла рот и готовилась кинуться на меня. Мелкие зубчики непонятно из чего задвигались в такт мускулам на этой части твари. Я заверещал и, включив зажигалку, нажал на баллончик. Клубок огня влетел твари в пасть. Оно молча, без звука отскочило в парадную и исчезло, а я сидел в луже мочи и ждал.

Через десять секунд в лифт начали влетать шмотки хлама и тряпок. Куски древесины, труха... Я машинально выпустил огонь по вещам. Но твари там не было, мусор продолжал лететь в лифт, я ногой начал выталкивать горящие тряпки...

Оно снова прыгнуло мне на ногу. Я снова заверещал и вновь нажал на баллончик. Тварь снова отпрыгнула в подъезд, тряпки рядом загорелись, я вскочил и начал их выпинывать из лифта ногой. Одна из тряпок влетела в один из шкафов и, зашипев, подожгла содержимое. Я, увидев начало пожара, продолжил выталкивать горящую труху из лифта, но теперь ещё долбил по кнопкам лифта. Что-то случилось: лифт затрясся, двери начали закрыватьсяю. Огонь распространялся по хламу, что-то лопалось, шипело и трещало, я пускал струи огня в закрывавшуюся дверь. Лифт двинулся. Дым начал заполнять шахту. Я закрылся рукавом и через пару этажей вышел. До своего этажа поднялся по лестнице. Заперся в квартире и рыдал. Грязный, пыльный, в своей моче, с обгоревшими руками, плачущий человек...

Пожарные разгребли завалы, матеря нас, идиотов-жильцов. Нашли кучу костей мелких животных и даже бедняги йокшира. Кто натаскал столько вещей, так и осталось тайной, расследование ничего не дало. Вещи никому не принадлежали. Хозяина установить не удалось. Мои кошмары пропали, хотя многое изменилось: в моей квартире теперь почти нет вещей и мебели. Одежда аккуратно сложена в одном из углов. Просто на паркете. Компьютер на полу рядом с матрасом. На кухне один стул, на нем микроволновка. А в мини-холодильнике всегда есть немного полуфабрикатов. Я боюсь свалок, боюсь мусора, боюсь заставленных мебелью квартир. Меня дёргает, если в чужом подъезде я вижу много вещей. Те немногие друзья, что у меня есть, пытаются мне помочь. Я никому не рассказал, что произошло. Но когда мне кто-то говорит, что я параноик и сумасшедший, мне достаточно посмотреть на свои руки. Ожоги зажили, но шрамы от них прекрасно видны.

Ночь, около 1 часа ночи, мы с ребятами решили собраться между пробелами учёбы и работаты и посидеть вместе, как и раньше, хотябы пару часов за бутылкой пива, сигарет, и весёлой музыки под гитару. Дима будучи сильно уставшим после тяжелого трудового дня, с трудом передвигая ноги, мечтал о том чтобы прилечь и отдохнуть впервые за несколько мучительных, бессонных ночей.
Он искренне радовался, хотя в его глазах, скорее всего, единственным желанием было упасть замертво и не вставать до восхода солнца. Когда мы добрались до двухэтажного дома Андрея, он сразу же свалился на кровать и мгновенно уснул. Два часа спустя, вдруг перед собой я увидел такую ​​картину: Дима приходит к нам и рассказывает о том, что вокруг много маленьких чёрных человечков с красными глазами, они ему мешают спать. Потом он замолкает, его глаза становятся стеклянными, сознание останавливается и устремляет свой взгляд вперёд, в бескрайнюю неопределенную пустоту, словно мы для него перестали существовать. На распросы, уговоры, или какие бы то ни были слова, никакой реакции не последовало. В течение следующих десяти минут, он и глазом не моргнул, не отреагировал на что бы то ни было. Глаза не фокусируются, т. е. смотрят сквозь находящуюся в помещении толпу. Мы решили что надо отнести его в кровать и уложить. После того как ребята перетащили его обратно на кровать, они ушли в гостинную и стали обсуждать произошедшее. Я стоял восле кровати и смотрел на него, он похоже заснул, я вздохнул с облегчением и повернулся в сторону двери, намереваясь пойдти и присоединится к остальным, как по всему телу стукнула дрожь и ладони вдруг стали холодными как лёд. Я резко повернулся и посмотрел на лежащего неподвижно Диму, он почему-то начала говорить что-то во сне, он словно нашёптывал что-то, какие-то, неразборчивые предложения, складывалось впечатление что каждая сказанная ним фраза была до верха забита злобой и ненавистью ко всему живому. Это начало даже раздражать. Вдруг меня будто самого охватила злоба, после каждой фразы мне становилось всё хуже, мне было невыносимо, находится в этом грязном, мерзком, запущенном доме. Возникло ощущение, как будто мне не хватает воздуха, начиная задыхатся, я испугался и ринулся к окну. Меня охватили рвотные позывы, почувствовав что что-то подступает к горлу я закрыл глаза, склонил голову, и рефлекторно протянул перед собой руки. Что-то твёрдое упало на мою ладонь, я открыл глаза и увидел перед собой чёрный камень, размером с детский кулак. Я почувствовал что к глазам подступают слёзы и вытер их рукавом. Поднявшись в полный рост у меня на долю секунды будто остановилось сердце, и я упал на пол потеряв сознание. Утром прийдя в себя, а Дима ничего не помня, сказал что ему снился плохой сон. В нём он сидел на крыльце окна, и смотрел на вырисовывающийся cреди пылающих строений, лик, смутно улыбающегося Бафомета.

Проснулся? Или играем, или ты умрешь