много букв

Р.М. Фрагменты вечности

Часть 1. Наследие Гренсфорда.
Глава 1. Белая жемчужина замка.
11.05.2010-27.05.2010.
Вы держите в руках дневник Рэя Мартина Фронсберга. Я ношу это имя с одиннадцатого мая 1993 года. Спустя пару лет мне придется его сменить, равно так же, как множество других предшествующих имен. Во времена английской научной революции XVII века, которая положила начало эпохе Просвещения, я был известен как Рональд Майкл Фронсберг. В Belle Epoque французской истории меня звали Рикард де Фронс. В период колонизации индейских земель Северной Америки я представлялся Робертом Фронстом. Несмотря на многообразие принадлежавших мне имен, внутри каждого из которых скрывались свои истории и свои эпохи, я с особым трепетом относился лишь к одному, дарованному при рождении. Риман Вакернхайм Фронсберг.
До конца первой половины XX столетия я обновлял свою юридическую личность раз в полвека. Подобную махинацию совершить несложно, если у тебя достаточно влияния и денег. Звон золотых монет в буквальном смысле заставлял постаревшего мистера Фронсберга кануть в небытие. Погиб от несчастного случая. Был сражен смертельным заболеванием. Пропал без вести. Движением пера и рисунком чернил на бумаге создавался прямой наследник покойного господина Ф.; Фронсберг мертв, да здравствует Фронсберг! После оформления необходимых документов молодой человек, рожденный несколько часов назад на исписанных тонким почерком страницах, выходил в свет.
Исследовать уже исследованный мир.
Генеалогическое древо моей родословной, богато украшенное именами, существовавшими только на бумаге и в моем воображении, дополнялось очередным отпрыском, на этот раз живым, из плоти и крови. Но линия древа, заполненная мной и моими разноименными личностями, является лишь одной из многих…
* * * * *
В 1703 году Рональд Майкл Фронсберг женился на миловидной лондонской аристократке, Патриции Сорне. Семья Сорне не возражала против будущего союза. Молодой европейский дворянин был богат, прекрасно воспитан, и представлял собой, как любили говорить феодалы, «прекрасную партию» для благородного рода. Через три года у супружеской пары родился сын, новый наследник обеих семей - Бенедикт Фронсберг. К несчастью, в ходе сложных родов горячо любимая жена Рональда умерла, подарив жизнь крепкому и здоровому малышу. Смерть Патриции была ударом. Убитый горем супруг, не желавший видеть окружение, постоянно напоминавшее о погибшей возлюбленной, вместе с младенцем возвратился в родовое гнездо, расположенное на западе Майнца. На протяжении следующих двадцати трех лет, фамилию Фронсберга в Англии вспоминали не часто – до возвращения Бенедикта на свою историческую родину. Приехав с женой, Оливией Рейнсхольд, и фамильными деньгами, он приобрел поместье Гренсфорд и участок земли, площадью сто сорок гектар к югу от Честера. В 1730 году у Бенедикта родился первенец, которого решили назвать в честь деда – Рональд Вильям Фронсберг. В течение пяти последующих лет их семейство увеличилось еще на два чада – Джонатан и Лиза. Жизнь британской ветви рода шла своим чередом, но Бенедикт часто вспоминал о жизни в Майнце с отцом. Рональд М. привил сыну любовь к лошадям и конным прогулкам, которым сам уделял большую часть своего времени. Отец частенько говорил, что любовь к разведению этих замечательных животных в крови у каждого Фронсберга, что эта страсть заложена его далеким предком и берет начало с середины XV века. Как истинный потомок знаменитого имени, в 1736 году Бенедикт начал заниматься разведением лошадей.
Весной 1743 года в поместье Гренсфорд гонец принес мрачные вести, запечатанные в конверт, скрепленный фамильной печатью Фронсбергов. Вдвойне мрачные для Бенедикта – Рональд Майкл Фронсберг мертв. Убит грабителями портового Майнца за новую пару сапог из мягкой кожи. Кроме извещения о гибели, в конверте лежал еще один листок твердой бумаги – завещание, написанное рукой отца.
«Настоящим документом, подписанным моей рукой и скрепленным печатью моей семьи, назначаю прямым наследником богатств, земель и угодий Фронсбергов, находящихся в моем владении, моего второго сына – Раймонда Марка Фронсберга».
Завещание содержало развернутый список тех самых богатств и земель, которые перешли к Раймонду. И не достались Бенедикту. За исключением Гренсфорда, который отец щедро даровал старшему сыну. Бенедикт никогда не жаловался на нехватку денег, их было более чем достаточно, но это письмо повергло его в ярость. Он даже не знал, что у отца был второй сын. Бенедикт чувствовал себя отвергнутым, ущемленным и униженным. Он чем-то разозлил отца, когда решил уехать в Англию с Оливией? Мало вероятно, расставались они тепло, заручившись поддержкой Рональда Майкла и получив его благословение… Непонимание лишь подогревало гнев Бенедикта, он намеревался отправиться в Майнц и найти этого нового наследника. Что делать при встрече, он не знал, совершенно не представлял, как вести диалог с неожиданно появившимся братом, но знал, что не хочет и не может оставлять все так, как есть. Не хотел покоряться воле немого письма. Оливия попробовала успокоить Бенедикта, но оставила тщетные попытки, когда встретила черную и безмолвную злобу, пылающую в карих глаза мужа.
Бенедикт выбежал из Гренсфорда на свежий воздух, чуть не разломав в щепки хлипкую дверь черного хода, располагавшегося ближе всех к конюшне. Если что и могло успокоить его, так это конная прогулка. Или быстрая езда, что превосходно проветривает голову. Зайдя в конюшню, Бенедикт взял седло и направился к стойлам, напрямую к Либере, самой быстрой из его лошадей. Гнедая, с крутым норовом. Лошадь, которую он всегда считал своей гордостью, сокровищем своего табуна. Похлопав Либеру по морде, Бенедикт перебросил седло через спину кобылы… Воспоминание, нахлынувшее столь резко, что заставило Фронсберга зажмуриться, перевело его ярость за границы человеческого самообладания. Он вспомнил, как в детстве, в Майнце, отец учил его седлать лошадь. Рональд показывал сыну, как правильно крепить стремена и уздечку, а маленький мальчик, каким тогда был Бенедикт, смотрел во все глаза и следил за каждым движением сильных мужских рук.
Стиснув зубы в приступе бессильной злобы, он зарычал и в гневе сорвал седло со спины лошади, забросив его в темный угол конюшни. Либера возмущенно заржала, испуганно задергав ушами, но Фронсбергу было не до ее спокойствия. Он подвел кобылу к ограждению просторного стойла и использовал его, как импровизированную лестницу. Забравшись на спину лошади и ухватившись за ее густую гриву, Бенедикт выехал из конюшни и направился в сторону принадлежавших ему пашен, располагавшихся южнее поместья. Прохладный весенний воздух, наполненный ароматами цветущих лугов и свежевспаханной земли, обдувал его разгоряченное лицо, но клокочущая в голове и груди злость неумолимо держала Бенедикта в своих объятьях. Он настойчиво подгонял лошадь, выбивая динамичный ритм ударами жестких каблуков по ребрам Либеры.
*
Темное беспокойство зародилось в сердце Оливии. Она видела, как Бенедикт выезжает из конюшни на неоседланной лошади и направляется на юг. С первого дня знакомства в далеком 1726 году, образ ее мужа был непоколебим, как и сам характер супруга. Спокойный, как тихая поверхность озера в безветренный день, и непоколебимый, как основание альпийских гор. В их союзе Бенедикт был камнем, а она была водой, что так умело и ненавязчиво способна сточить любую острую грань твердой породы. Реакция Бенедикта на завещание отца была для Оливии неожиданной и пугающей. Жуткой. Она успокаивала себя мыслью, что после конной прогулки Бенедикт вернется к ней сдержанным и умиротворенным – таким, каким она знала его на протяжении последних семнадцати лет. Тем вечером, когда к парадному входу Гренсфорда пришла группа из трех крестьян, Оливия сидела у камина в спальне, которую вот уже тринадцать лет делила со своим мужем, читая «Дневник чумного года» Даниеля Дефо. Она прочла строки о сошедшей с ума матери, ополоумевшей после обнаружения признаков смертельной болезни у недомогающей дочери: «Что же касается девушки, то она фактически была уже трупом к тому моменту, так как гнойники, вызвавшие пятна, распространились по всему телу; не прошло и двух часов, как она умерла. А её мать голосила в течение нескольких часов, не зная о смерти своего ребёнка». Оливия любила труды Дефо, но выбрала отнюдь не лучшее время для прочтения «Дневника». Ужасная картина смерти с помесью отчаяния стояла перед ее глазами, когда в комнату тихо вошел Чарльз – старый, но верный своему делу и своему господину глава придворных слуг.
- Госпожа Фронсберг, – слуга почтительно склонил голову. Его скрипучий голос звучал чуждо в просторном, уютном помещении спальни.
- Чарли? Ты меня почти напугал, – вяло промолвила Оливия. – Время ужина? Я жду Бенедикта, он уехал на пару часов, совсем скоро должен вернуться.
- До ужина еще час. Госпожа…
- Знаешь, это завещание отца очень его расстроило. Никогда не видела его таким. Он вернулся?
- Госпожа… – Чарльз чувствовал себя неуютно под мутным взглядом бледных глаз уже овдовевшей, но еще не знающей об этом Оливии Фронсберг. Тогда в ее глазах не было безумия, которое появится и разгорится ярким пламенем сумасшествия через четыре года. Через четыре года наследница европейской фамилии Рейнсхольд будет носиться по британскому особняку, вопя от горя и теряя рассудок. Подобно ополоумевшей матери из «Дневника» Дефо. Чарльз стоял под тяжелым взором женщины, которая через пять лет станет известна как Кровавая Матерь Гренсфорда, и чувствовал, как холодная длань скорби все сильнее стискивает его горло. Последние десять лет он посвятил службе семье Фронсбергов, и любил каждого члена знатного рода: уверенного и решительного господина Бенедикта, доброжелательную госпожу Оливию, любознательного и непоседливого Рональда Вильяма, робкую и нежную Элизабет и молчаливого Джонатана, который в свои одиннадцать лет невероятно сильно походил на отца, как манерами, так и внешностью. Они были его семьей. Они были всем. Чарльз не знал, как сказать этой милой, незаметно стареющей женщине, которая была так добра к нему на протяжении всех этих лет, что труп ее мужа лежит в небольшой часовне в двух километрах к югу от поместья.
- Госпожа, - неуверенно начал он. – Крестьяне нашли господина Бенедикта.
- Н-нашли? – Оливия устало прищурилась, слегка наклонив голову на бок. – Что значит нашли? Где он?
- Крестьяне, Госпожа, они возвращались после работ в полях. Около яблочной рощи, что так нравится милой Элизабет…
- Где Бенедикт, Чарли? – резко прервала его вдова.
Тень понимания пробежала по красивому лицу Оливии Фронсберг. Она видела, что поведение верного слуги разительно отличается от характерного для него стиля. Чарльз всегда смотрел в глаза. И это был не раболепный взгляд прислуги, это был твердый взор ясных светло-серых глаз, взор человека гордого, сильного и преданного. Но тогда, с самого момента появления Чарльза в спальне Фронсбергов, он лишь пару раз украдкой посмотрел в глаза Оливии; большую часть времени он смотрел на лакированный деревянный пол или на догорающие в камине еловые поленья. Оливия встала с кресла. Раскрытая книга с гулким ударом упала на блестящее чистотой дерево. Госпожа Фронсберг быстрыми шагами пересекла комнату – беспокойство, появившееся ранее, переросло в чувство всепоглощающего страха. Она подошла к старому слуге и неровным движением дрожащих рук взяла его за запястья.
- Чарльз, что случилось? Где Бенедикт?! – имя своего мужа Оливия истерично прокричала в лицо старику.
- Господин Бенедикт упал с лошади и разбил голову. Когда его нашли крестьяне… Он был уже мертв. – Чарльз не стал говорить, что тело нашли в огромной луже крови; потому что это была уже не кровь. Бенедикт мог лежать в собственной крови на мраморной дорожке, что огибала Гренсфорд, или на лакированных досках пола этой самой комнаты. Но труп лежал на дороге. Вытекшая из разбитого черепа кровь смешалась с сухой дорожной пылью, превратив последнюю в отвратительную бурую грязь. Быть может, Фронсберг слишком сильно подгонял Либеру, и строптивая лошадь, взбунтовав, сбросила жестокого наездника, или, разогнавшись, он не смог удержаться на спине гнедой, держась исключительно за ее гриву. Вне зависимости от причины, результат неизменен – Бенедикт упал. Упал, налетев головой на небольшой, торчащий из земли камень, и отключился. Спустя несколько минут после падения, старший сын Рональда Майкла Фронсберга погиб, так и не придя в сознание.
*
Люди по разному реагируют на горестные вести, такие как неожиданная смерть близкого человека: кто-то начинает рыдать и рвать на голове волосы, впадая в истерику. Кто-то настойчиво отрицает реальность произошедшего, пока не увидит холодный труп погибшего. Оливия впала в ступор – будто бы все мышцы лица, ответственные за выражение эмоций, были связаны с мозгом невидимыми нитями, и слова Чарльза «Он был уже мертв» безвозвратно перерубили эти нити.
- Мертв? – едва слышно выдохнула она. – Но…
- Мне очень жаль. Госпожа, мне так жаль, - голос дворецкого дрогнул. Оливия все еще держала его за руки слабой, почти незаметной хваткой. Ее отсутствующий взгляд был устремлен на стену с одиноко висящей картиной прямо позади старика, невольно ставшего гонцом ужасных вестей. На картине была изображена красивая молодая девушка с пышной копной густых русых волос, слегка развеваемых ветром, в ее зеленых, пылающих изумрудами глазах, застыли искорки юношеского веселья, она ослепительно улыбалась, немного приоткрыв аккуратные розовые губы. На картине стояла подпись автора – Р. М. Фронсберг.
- Это он во всем виноват, – прошептала Оливия. – Он и его завещание.
- Госпожа, я отдам необходимые распоряжения по подготовке к похоронам, – Оливия отпустила руки Чарльза и уставилась на него, словно увидела впервые. – С вашего позволения, Госпожа…
- Да. Да, правильно, – ее взгляд вернулся к картине.
Чарльз развернулся и направился к выходу из комнаты, оставив вдову Фронсберг стоять посреди пустой спальни, тупо уставившись на рисунок.
- Чарли.
- Госпожа Оливия? – Чарльз остановился в дверях и повернулся.
- Прикажи убить эту лошадь, – холодно произнесла она. – Пусть ее похоронят рядом с тем местом, где погиб мой муж.
Странная просьба звучала вдвойне дико из уст доброй и мягкой Оливии Фронсберг. «У нее шок. Пару минут назад она узнала, что ее супруг, отец ее детей мертв. Боже, как мне жаль. Дай ей сил пережить все это» – думал Чарльз, глядя на вдову. Она продолжала смотреть на картину, написанную отцом Бенедикта. Задумчиво, будто мечтательно. Указ об убийстве Либеры она произнесла, даже не повернув голову. Чарльз знал, что лошадь не виновата, и Оливия это знала. Винить лошадь в произошедшем – все равно, что обвинять нож в хладнокровном убийстве человека. Тем не менее, он был намерен выполнить ее жуткий приказ, но не ради того, чтобы показать свою лояльность и преданность. Чарльз надеялся, что смерть кобылы принесет его госпоже хоть какое-то, надо полагать извращенное, утешение.
«А что на счет детей? Рональду тринадцать, и он, подобно деду, в честь которого был назван, много времени проводит с лошадьми. Джонатану одиннадцать, и они были неразлучны с отцом. Милой Элизабет нет и десяти, и возле ее любимой яблочной рощи появится могила – воплощение гибели Бенедикта. Дети будут сражены горем, и убийство лошади уж точно их не утешит… Боже помоги им всем» – Чарльз покорно кивнул головой и вышел из спальни.
* * * * *
Бенедикта похоронили на кладбище Честера. К тому времени, как первая горсть земли, брошенная горюющей вдовой, коснулась крышки гроба, возле цветущих, весенних яблонь Гренсфорда уже возвышался свежий могильный курган. Семья Фронсбергов не пользовалась популярностью среди английской знати, да и похороны состоялись не в фамильном поместье, как это было традиционно принято у феодалов, поэтому на погребальную церемонию пришли в основном слуги и крестьяне Гренсфорда.
Смерть Бенедикта была тяжелым ударом для всех членов семьи, но наиболее ярко последствия страшной трагедии отразились на Оливии и Рональде. Вдова буквально не отпускала от себя юного Джонатана, она с любовью и горечью смотрела на лицо, так похожее на лицо ее погибшего мужа. Былые доброта и мягкость, ранее присущие каждому слову и действию Оливии, исчезли навсегда. Благополучие остальных детей ее, казалось, не волновало, дети росли под присмотром заботливого старого слуги, у которого не было ни единого шанса заменить сразу двух родителей – погибшего отца и безразличную мать. На протяжении последующих лет характер Рональда В. становился все более жестким и жестоким. После смерти отца он ежедневно давал выход негативным эмоциям, начиная с тихого плача, а заканчивая дикой истерикой – попыткой привлечь внимание равнодушной матери. Но тщетно. В тринадцать лет он орал и брыкался, когда слуги пытались его утешить, нередко избивал наиболее строптивых лошадей во время их кормежки, упитанных скакунов умышленно морил голодом. В четырнадцать лет Рональд пристрастился к более изощренным методам истязания. Он приказывал слугам стреножить выбранную им жертву, а затем с остервенением лупил беззащитную лошадь палкой или кнутом. К тому моменту, как ему исполнилось пятнадцать, четыре лошади умерли от внутреннего кровотечения – мальчик набирал силу. Власть, безнаказанность и вседозволенность осквернили и исказили разум старшего сына Бенедикта Фронсберга; в шестнадцать лет надменный дворянин начал избивать слуг Гренсфорда. Рано или поздно, он наверняка бы убил какую-нибудь служанку или крестьянку, озверев в порыве извращенной, неистовой эйфории… Но Кровавая Матерь не дала ему подобного шанса.
* * * * *
Осенью 1745-го, спустя два года после смерти Бенедикта, здоровье и самочувствие юной Элизабет начали заметно ухудшаться. Девушка страдала бессонницей, потерей аппетита, ее часто рвало. Тяжелый кашель вызывал беспокойство у всех постояльцев Гренсфорда, за исключением матери и старшего брата. 23 октября наступил десятый день рождения Элизабет Фронсберг, и находившаяся в гренсфордской изоляции семья собралась в полном составе на скромный праздничный ужин в обеденной зале поместья. Во главе длинного дубового стола сидели Оливия и Джонатан. Вместе, как и всегда. Вдова сама кормила любимого сына, выбирая ему наиболее аппетитные и лакомые кусочки поданных блюд, а Джонатан не возражал против подобного обращения, в основном потому, что ему было все равно – он уже привык к навязчивой, поначалу отталкивающей, любви матери. Напротив них обыденно поглощал ужин Рональд Вильям Фронсберг, с упоением вспоминая недавнюю сцену избиения очередной лошади. Было очень славно, вороная кобыла, которую он выбрал целью своих издевательств, оказалась крайне мощной и выносливой: он почти два часа скакал возле нее с дубиной в руках, наотмашь направляя мощные удары на шею, ноги и бока лошади. Закончив свое безумное пиршество, удовлетворенный, измотанный и забрызганный густой кровью Рональд приказал слугам отвести жертву обратно в стойло. Умирать, не иначе.
По центру стола сидела бледная Элизабет, толком не притронувшаяся к еде и не выражавшая не малейшего интереса к происходящему. Тишину ужина время от времени нарушали звук столовых приборов, тихие шаги слуг, приносивших и уносивших праздничные блюда, и влажный, раздражающий кашель больной девочки. Чарльз неоднократно просил у Оливии разрешения вызвать доктора из Честера, он переживал за состояние милой Элизабет, и каждый раз, когда мать отмахивалась от старика, утверждая, что у дочери не более чем безобидная простуда, от которой в скором времени не останется и следа, стонал от бессилия и беспомощности.
В тот момент, когда ужин близился к логическому завершению, а Оливия кормила Джонатана бордовыми зернами спелого граната, услужливо подставляя ладонь для сплевывания несъедобных семечек, у Элизабет случился первый приступ.
Девочка зашлась сильнейшим кашлем, закрыв рот белоснежной обеденной салфеткой. Ее лицо из бледного стало багрово-красным. Оливия и Рональд с недовольством смотрели на нарушителя спокойствия и тишины праздничного ужина. Кашель отвлекал мать от столь увлекательного занятия, как кормежка ее любимого сына, в то время как Рональд размышлял над истязанием следующей лошади, упиваясь предвкушением грядущего эпизода бессмысленного насилия. Когда приступ закончился, и кашель сошел на нет, Элизабет потеряла сознание, упав со стула на мраморный пол ярко освещенной обеденной залы. Джонатан испуганно смотрел на мать, не понимая, что происходит. Вбежавший в залу Чарльз устремился к лежащей возле стола маленькой госпоже, салфетка, на белой ткани которой были отчетливо видны алые следы крови, лежала на ее груди.
- Госпожа, прошу вас, мы должны позвать врача! Разве вы не видите, Элизабет не здорова, – в дрожащих руках он протянул к Оливии запятнанную кровью салфетку.
- Мама, Лизи плохо? Это ее кровь? – широко раскрыв глаза, Джонатан с ужасом смотрел на клочок бело-красной ткани.
- Все хорошо, милый, – Оливия с ненавистью посмотрела на старика, закрыв своему любимчику глаза ладонью, пахнущей гранатовым соком. – Убери это, сейчас же. Ты пугаешь моего сына.
- Она ваша дочь, Госпожа! Позвольте мне привести доктора, умоляю вас.
Чарльз был готов разрыдаться. Он был готов ползать в ногах некогда уважаемой госпожи, лишь бы получить ее согласие. Тогда он любил Элизабет больше, чем прежде, до смерти ее отца. Она была единственной, кого гибель Бенедикта изменила не так сильно, как остальных. Призрачное, но все же живое напоминание того, что некогда счастливая и любимая Чарльзом семья существовала. Увидев лежащую без сознания девочку и шелковую окровавленную салфетку, Чарльз почувствовал тошнотворный приступ страха. Пятна крови кричали о том, что юная леди серьезно больна, возможно, даже серьезней, чем опасался старик. Он не мог ее потерять, боялся, что эта тонкая связующая нить между прекрасным прошлым и абсурдным, отвратительным настоящим исчезнет. «Если она умрет – я сойду с ума», – думал Чарльз. Он не знал, и не мог знать, что ироничная судьба распорядится иначе – смерть Элизабет не лишит его рассудка; Чарльз сохранит ясность разума до самой смерти в 1763 году. С отрезвляющей четкостью он будет помнить страшные события 1747 года. И будет помнить ужас 1748-го.
- Госпожа? – Чарльз умоляюще смотрел на Оливию.
Она же не отрывала взгляда от испуганного лица Джонатана.
- Мама, Лизи плохо?
- Лизи немного заболела, милый. Завтра мы покажем ее доктору, все хорошо, – Оливия перевела взгляд на слугу. – Отнесите ее в спальню. И отправьте за врачом, пусть он приедет завтра, после полудня.
Чарльз аккуратно опустился на колени возле Элизабет и взял ее на руки. Ее нежное, хрупкое тело, казалось, ничего не весит; он направился к выходу из обеденной залы, держа маленькую госпожу, как младенца.
«Им же совсем наплевать. Милая, невинная девочка потеряла сознание, кашляя кровью, а им наплевать. Господи, посмотри на них, почему ты отвернулся от этой несчастной семьи? Почему позволил веселому мальчику с задорным, детским смехом превратиться в кровожадного, жестокого выродка? Зачем убил любящую мать внутри доброй женщины, сделав ее одержимой призраком погибшего мужа? Ради какой цели сдержанный ребенок стал ходячей куклой со стеклянными карими глазами, в которые всем слугам, даже мне, страшно и жутко смотреть? И почему, Боже, почему чистое дитя с ангельским лицом и длинным черными волосами, шелк которых ни на долю не уступает шелку ее праздничного платья, лежит у меня на руках, раздираемая изнутри неизвестной мне, глупому старику, болезнью?»
Думая об этом, Чарльз поднимался по винтовой лестнице на второй этаж поместья, шел по длинному, холодному коридору восточного крыла, заходил в тесную комнату Элизабет, нежно укладывал на кровать свою любимую, маленькую госпожу и аккуратно укрывал ее дорогим одеялом. Выпрямившись, он долго стоял у кровати и смотрел на безмятежное детское лицо, прислушиваясь к тишине спальни, чутко улавливая звук дыхания девочки. И этот звук ему не нравился. В каждом вдохе и выдохе Элизабет Чарльз слышал болезнь, слышал хрипы, которыми сопровождалась циркуляция воздуха в нездоровых легких. Он с трудом заставил себя отвернуться от кровати и выйти из спальни. На ватных ногах старик спустился в мрачный холл Гренсфорда, проследовал к ветхой, как он сам, двери черного хода. Ржавые петли неприветливым скрипом проводили Чарльза в холодный, сгущающийся сумрак осеннего вечера. Он с неудовольствием отметил схожесть звуков – скрежет древнего, гнилого металла и болезненное дыхание маленькой госпожи.
Следуя тем же путем, каким два с лишним года назад бежал сжигаемый горячим гневом ныне покойный Бенедикт Фронсберг, Чарльз дошел до темного здания конюшни. С трудом взяв в руки тяжелое седло, он задумался.
«Остались ли еще здоровые лошади?»
- Он не избивает тощих и слабых. Ему нравится уничтожать природную мощь и красоту, тем самым, возможно, доказывая самому себе собственное превосходство, – Чарльз шептал слова, стоя с седлом наперевес внутри вечернего деревянного сарая, обдуваемый легким прохладным сквозняком, который нес неизменные запахи этого места. Ароматы лошадиного пота, навоза и свежескошенного сена. Но к привычному трезвучию запахов добавился еще один, ранее отсутствовавший тон – едва уловимый запах крови. И смерти. Чарльз знал, что за последний год из этого неприметного здания вынесли четыре лошадиных трупа. И он знал, что это не предел, юноша только вошел во вкус.
«Где-то здесь, внутри этого обширного, темного помещения, за прочной деревянной оградкой стоит будущий пятый труп Рональда. Конра.»
Сильная вороная лошадь, она была одной из самых мощных в табуне Бенедикта Фронсберга; он всегда говорил, что Конра может пронести любого наездника от самой южной точки Англии до самой северной точки Шотландии и обратно, без остановок, не сбивая шага.
«Теперь же она вряд ли покинет свои стойла. Упрямая кобыла все еще жива, но не думаю, что это надолго – молодой садист об этом позаботился. Ей должно быть нестерпимо больно… Интересно, она понимает, что в скором времени умрет? Страшно ли ей?»
Тяжелые мысли копошились в голове, когда Чарльз снаряжал найденную им старую, но незнакомую с палкой и кнутом Рональда, лошадь. Медленно выехав из конюшни, он остановился. Было уже совсем темно, а ему предстояло проехать пару десятков километров.
«Рискованно ехать в такую темень, старик, рискованно. Тем более теперь, когда жизнь девочки зависит от тебя. Но надо как можно скорее привести доктора. Возможно, каждая минута на счету. Соберись, старик! Поехали».
- Н-но, кляча!
Чарльз двинулся в путь. Два года назад Бенедикт Фронсберг в последний раз в своей жизни выехал из этого здания и отправился на юг. Путь старого слуги лежал в противоположном направлении – на север, в Честер.
Чарльз ехал медленно и аккуратно. В основном потому, что старая лошадь наверняка не смогла бы скакать быстрее той темной осенней ночью. Время выдалось холодным, едва отъехав от Гренсфорда, старик с горечью подумал об опущенной возможности прихватить с собой теплое шерстяное пальто и пару мягких кожаных перчаток. Он не мог знать, что его суждения о важности и срочности визита врача неоправданны. Часы жизни не отсчитывали минуты и вздохи Элизабет, тогда они считали годы, месяцы, недели и дни. Ей оставалось жить два года и семнадцать дней, а Чарльз мог бы выехать в Честер на следующее утро и вернуться вместе с доктором после полудня, как и повелела Оливия. Он мог бы не подвергать себя риску заболеть, мог бы не переживать о том, что старая, подслеповатая лошадь оступится в темноте, сломает ногу и сбросит своего наездника в грязную канаву. Но Чарльз все еще слышал звук болезни милой Элизабет и видел перед глазами яркие красные пятна на белой ткани. Он ехал в Честер за врачом. Ехал, полный решимости и бессмысленной надежды.
*
Когда Чарльз добрался до города, было уже заполночь. Он потратил не меньше часа на поиски служителя медицины. Вечно бодрствующие кабаки ночного Честера не самый надежный и безопасный источник информации, но выбор у старика был невелик. К тому же он знал, что не представляет особого интереса для темных личностей: денег у него с собой не было, одет он был как обычный дворянский слуга и единственной ценностью, что была при нем, можно было назвать вспотевшую и уставшую лошадь. И сам он устал, Чарльз чувствовал, как пульсирует боль в пояснице, плечах и ногах, чувствовал, как на хребет давит старость тяжестью прожитых лет.
Первая из его остановок располагалась сразу у южных городских ворот. Трактир назывался «Соловей». Возможно, когда-то здесь выступала юная и прекрасная особа с исключительно чистым и высоким голосом, или же владелец заведения был орнитологом-любителем. Войдя в ветхое, видавшее лучшие дни здание, Чарльз не увидел ни красивых молодых дам, способных отличить Ля от До, ни певчих птичек, сидящих по клеткам. Если бы название соответствовало содержанию, кабак наверняка назвали бы «Вонь и сумрак»; запахи кислого пота и не менее кислого эля, дешевой браги и пьяной рвоты буквально забивали легкие, выталкивая из них свежесть прохладной осенней ночи. Народу в трактире практически не было. В двух противоположных углах квадратного помещения сидело несколько жалкого вида посетителей, которые, удостоив вновь прибывшего бродягу скорым, мутным взглядом, продолжили угрюмо хлебать местную кислятину.
Уверенным, насколько позволяло его состояние, шагом Чарльз направился к высокой, заляпанной жиром барной стойке, за которой стоял тучного вида мужчина с ярко-рыжими кудрявыми волосами и практически красными бакенбардами. Грязным фартуком мужчина вытирал не менее грязный пинтовый стакан.
- Приятной вам ночи, сэр! – еще не дойдя до стойки, начал Чарльз.
- Еда, выпивка, ночлег. Есть свободные комнаты, – трактирщик поднял пухлый указательный палец, направив его в потолок. – Чего вам?
Голос толстяка никак не соответствовал его внешнему виду. Чарльз ожидал услышать мощный, возможно хрипловатый бас, но вместо этого голосовые связки трактирщика порождали высокие и тонкие звуки. Если бы старик не видел собеседника, у него бы возникло впечатление, что он разговаривает с ребенком.
«А вот и Соловей», – подумал Чарльз.
- Нет, сэр, благодарю. У меня неотложное дело – я ищу местного врача. Вы не знаете, где мне его искать?
Трактирщик неодобрительно фыркнул и отрицательно покачал головой.
«От него так и веет гостеприимством. Свободные комнаты, хм? Любопытно, есть ли там занятые?»
Чарльз развернулся и направился к выходу, стремясь как можно скорее покинуть это место – октябрьские холод и свежесть казались ему желанными после обволакивающего смрада «Соловья».
«Эта ночь будет долгой, а я, к сожалению, уже не молод», - размышлял Чарльз. «Именем Господа нашего, не раскисай, старик! Ты нужен ей, как никогда раньше, сейчас даже больше, чем после смерти отца. Не важно, сколько злачных мест придется обойти, не останавливайся. Ради Элизабет».
Следующие три остановки – «Георг VI», «Острова» и просто «Нора» - ничем не отличались от «Соловья». Та же удушающая вонь, те же затуманенные дешевым пойлом глаза под набухшими веками, то же недовольное ворчание трактирщиков в качестве ответов на вопросы Чарльза. Пятое на его пути заведение старик решил объехать стороной – еще издалека он услышал дикие агрессивные вопли, доносящиеся из двухэтажного треугольного здания, по центру каждой стороны которого находилась двойная деревянная дверь. «Данджей» – гласили надписи на трех вывесках, расположенных над дверьми. Судя по всему, за закрытыми ставнями было довольно людно, и аудитория была на порядок выше увиденного ранее сброда – Чарльз ясно видел не менее дюжины лошадей, стоявших на уличной привязи. Но эти крики…
«Орут так, будто внутри проходит жестокий кулачный бой, и ставки крайне высоки. Того и гляди крыша рухнет. Я туда не пойду, Господи, уж прости трусливого старика».
Чарльз объехал все трактиры южной части города, расположенные между Честерским собором и рекой Ди. По крайней мере те из них, которые были видны с центральной Бридж-стрит; старик не хотел съезжать с главной улицы, углубляться в западную – богатую – или восточную – бедную – части города. Срединная часть Честера была и в правду серединой, в дневное время именно она бурлила жизнью наиболее ярко – здесь располагалось несчетное количество всевозможных торговых лавок, кабаков, ремесленных мастерских и пекарен, сладко пахнущих свежим хлебом. Именно здесь проживала пусть и не самая многочисленная, но наиболее значимая составляющая городского общества. Здесь можно было встретить священнослужителей, размеренно шествующих на утреннюю или вечернюю мессу, задумчивых писателей и возбужденных художников, чьи глаза жадно и быстро исследовали окружающий мир в поисках долгожданного прилива вдохновения. Философы и молодые изобретатели отрешенно бродили по этой улице, попыхивая время от времени густым, сизым трубочным дымом. В общей массе так же присутствовали суетливо бегающие по своим поручениям дворянские слуги из западной части города, разорившиеся аристократы, торговцы всех цветов и мастей, резчики по дереву, швеи, кузнецы, повара и кухарки, куртизанки, профессионально виляющие задом, и, конечно же, карманники. Но главное, что среди этой колоритной толпы, обитающей на улицах днем, были и те, кого так настойчиво искал Чарльз – врачи. Ему нужно было найти хотя бы одного, найти и привести в Гренсфорд, пока еще не слишком поздно.

Еще немного о конституционном кризисе в Гамбии

Кто еще помнит этот пост: http://polit.reactor.cc/post/2906859? 

Для тех кто не помнит или не знает о чем речь, поясню - действующий президент Гамбии Яйя Джамме, срок полномочий которого истек 19 января 2017 года, отказался оставить свой пост и передать власть новоизбранному президенту страны, в прошлом лидеру оппозиции Адама Бэрроу. Выборы в стране состоялись 1 декабря 2016 года.

Казалось бы, ну не признал результаты выборов очередной африканский диктатор, ну что изменится-то? Как бы не так.

Начнем с, так сказать, "предыстории"

Кто же этот загадочный темный властелин, Яйя Джамме и чем он отличился до выборов?

Родился будущий избранник Аллаха (как он позже будет себя называть) 25 мая 1965 года, в деревне Канилаи, что на юге Гамбии. 

В семь лет пошёл в начальную школу в родной деревне, где учился в течение шести лет. После учился в начальной школе Св. Эдварда в Бвиаме и в средней школе Гамбии в Банджуле. В 1983 году в 18 лет получил свидетельство о среднем образовании с поощрениями по географии, английскому языку, французскому языку, биологии и физике. 

В 1984 году он поступил на службу в национальную жандармерию Гамбии и до 1986 года служил в Special Intervention Unit. Там он крутился и вертелся, продвигаясь по карьерной лестнице, после чего в 1991 году Яйя Джамме стал командующим в мобильной жандармерии, а в следующим году был произведён в лейтенанты и был назначен на пост командующего военной полиции в составе национальной армии Гамбии вплоть до 22 июля 1994 года.

В 1993—1994 годах Джамме совершенствовал свои военные знания в школе военной полиции в Форт-Макклелан штата Алабама (США), где стал любимцем нации. В 1993 году он получил звание почётного гражданина штата Джорджия, а в 1994 — звание почетного лейтенанта Алабамы. В том же году получил диплом военных наук. 

Не так-то он и прост, как могло показаться, верно?

Приход Яйя к власти и правление

22 июля 1994 года 29-летний лейтенант Яйя Джамме возглавил бескровный военный переворот, организованный небольшой группой из пяти молодых лейтенантов в возрасте от 25 до 30 лет, свергнув президента Дауда Кайраба Джавара, правившего страной с момента обретения ею независимости в 1965 году. Джамме стал председателем Временного Правящего Совета. В том же году он был произведён в капитаны.

26 сентября 1996 года в стране состоялись президентские выборы, победу на которых одержал Яйя Джамме, набравший 55,77 % голосов. В том же году он был произведён в полковники и уволился из вооружённых сил. На следующих президентских выборах, прошедший 18 октября 2001 года, он был переизбран, набрав 52,84 % голосов. На президентских выборах, прошедших 22 сентября 2006 года, Джамме набрал 67,33 % голосов избирателей.

(На встрече президента США Джорджа Буша с лидерами государств Западной Африки с демократической формой правления в Президентском дворце, 8 июля 2003 год)

В начале 2009 года скончалась тётя президента, в смерти которой Яйя Джамме обвинил колдунов. Начиная с этого времени в стране по сути началась «охота на ведьм». По данным международной правозащитной организации Amnesty International до тысячи человек стали жертвами похищений в рамках кампании «охоты на ведьм»; они содержались в тайных центрах и их заставляли пить одурманивающие снадобья.

«Военизированная полиция, вооруженная автоматами и лопатами, окружила нашу деревню и стала угрожать жителям, что все, кто попытается бежать, будет закопан в могилу», — рассказал очевидец облавы в деревне Синтет.

При этом сам Джамме утверждал, что обладает сверхъестественными способностями и даже заявлял, что нашел лекарство от спида и астмы, которые он предлагал лечить отварами из трав. Ранее во всех бедах президент пытался обвинить гомосексуалистов и обещал убить всех оставшихся в стране геев.

В отношении же правоозащитников Яйя Джамме осенью того же года в интервью государственному телеканалу заявил, что готов убить любого, кто желает «дестабилизации положения в Гамбии»:

«Если вы связаны с какой-нибудь правозащитной группой, будьте уверены в том, что вам не гарантирована безопасность. Мы готовы убивать вредителей… Если вы думаете, что можете сотрудничать с так называемыми защитниками прав человека и вам это сойдёт с рук, значит, вы живёте в своём собственном придуманном мире. Я вас убью, так что ничего из этого не выйдет.»

8 ноября 2010 изъявил желание стать королём своей страны. Обеспечить грядущей коронации поддержку среди населения было поручено племенным лидерам Гамбии. С момента его коронации официальный титул главы государства звучало как Его превосходительство президент шейх профессор аль-хаджи доктор Яйя Джамме.

(Будущий шейх в окружении охраны на 11-м саммите Африканского союза, 30 июня 2008 год)

В середине января 2013 года Джамме принял решение об установлении четырёхдневной рабочей недели, объявив пятницу днём молитв и выходным днём вместе с субботой и воскресеньем

2 октября 2013 года Гамбия выходит из Содружества Наций.

12 декабря 2015 года президент Гамбии Яйя Джамме объявил страну исламской республикой. 

«С сегодняшнего дня Гамбия — исламское государство. Мы будем исламским государством, которое будет уважать права граждан», — говорится в заявлении лидера страны.

Короче говоря - интересная личность этот Яйя.

Президентские выборы 2016 года

Основной представитель оппозиции и глава Объединённой демократической партии Усэйну Дарбое был арестован в апреле 2016 года за участие в неразрешённой мирной демонстрации (ммм, арестовываем мирно протестующих оппозиционеров), в которой он требовал освобождения однопартийцев, задержанных двумя днями ранее, и расследования гибели в заключении одного из видных членов партии Соло Санденга. В июле 2016 года Дарбое вместе с 18 другими членами ОДП был приговорён к 3 годам заключения, что сделало невозможным его участие в выборах. 

В итоге у Джамме осталось только два соперника - кандидат от Независимой коалиции партий стал представитель Объединённой демократической партии Адама Бэрроу, а от Гамбийского демократического конгресса был выдвинут Мамма Кандех.

(Виновник торжества, Адама Бэрроу, победивший на выборах с перевесом в 3,7% голосов)

В начале ноября Джамме сказал: 

«Аллах избрал меня; только Аллах может снять с меня власть»  (Кто же знал что Аллахом окажется коалиция из трех афиканских государств при одобрительном кивке ООН?)

Также он предупредил граждан, что они должны проголосовать: воздерживаться от голосования «незаконно» и неприемлемо, так как организация выборов стоит государству денег (что, впрочем, не помешало 40,67% гамбийцев не прийти на выборы). 

Последствия выборов

Несколько дней спустя девятнадцать политических заключённых-оппозиционеров были освобождены из тюрем страны, среди них Усэйн Дарбое — бывший лидер Объединенной Демократической партии Гамбии. Дарбое был арестован в апреле 2016 года и приговорен к трём годам тюрьмы.

В интервью вскоре после выборов Бэрроу поблагодарил весь гамбийский народ, и призвал их отложить в сторону свои разногласия, и совместно работать ради развития своей страны. В частности, он сказал: 

«Я обращаюсь ко всем гамбийцам и друзьям Гамбии присоединиться к нам, и помочь двигать эту великую страну вперёд. Я не хочу, чтобы на этом заканчивалась история Гамбии. Я хочу чувствовать и видеть благополучие страны и всех гамбийцев. Поэтому я призываю всех гамбийцев и друзей Гамбии помочь нам сделать Гамбию снова великой». (MAEK GAMBIA GRET AGAIN!)

Бэрроу заявил, что его ранние приоритеты включают в себя помощь в сельскохозяйственной отрасли. Он сказал: 

«У нас нет полезных ископаемых. Основой этой страны является сельское хозяйство. ... Под руководством президента Яйя сельское хозяйство пришло в упадок.»

Его спросили о его планах по реформированию судебной системы, на что он отметил: 

«Мы хотим свободной и независимой судебной власти, которой никто не сможет помешать. Мы будем сокращать полномочия президента».

9 декабря 2016  телевидение Гамбии сообщило, что Джамме: 

«Принял решение не признавать результаты недавних выборов» из-за «серьёзных и неприемлемых отклонений ... в ходе избирательного процесса». Он заявил, что новые выборы должны быть проведены под контролем «независимой избирательной комиссии»

10 декабря в центре Банжула появились войска, были организованы контрольно-пропускные-пункты. Также были введены войска и в Серекунду — крупнейший город страны. Попытка Экономического сообщества стран западной Африки (ЭКОВАС) и  президента Либерии Элен Джонсон-Серлиф вести переговоры по урегулированию конфликта не увенчалась успехом — самолёт не пустили в страну.

13 декабря силовики захватили офисы избирательной комиссии и перекрыли вход в здание, не пустив туда начальника комиссии и его сотрудников.

В новогоднем обращении Джамме яростно критиковал позицию ЭКОВАС, заявив, что «это абсолютно незаконно, так как нарушает принцип невмешательства во внутренние дела государств-членов» и по сути, «это объявление войны и оскорбление нашей Конституции». Он поклялся, что «готов защищать свою страну от любой агрессии и ни за что не пойдёт ни на какие компромиссы»

17 января, за день до окончания своих президентских полномочий, Джамме объявил о 90-дневном чрезвычайном положении. В телевизионном обращении Джамме заявил о «беспрецедентной и огромной степени иностранного вмешательства» в период до декабрьских выборов. Оппозиционные партии обвинили Джамме в использовании чрезвычайного положения с целью сохранить президентство.

Интервенция

После объявления чрезвычайного положения сенегальские войска были развернуты на гамбийской границе 19 января, подготовив военный ответ ЭКОВАС в случае, если Совет Безопасности ООН одобрит военное вмешательство. Военные силы с земли были поддержаны авиацией Нигерийских ВВС, в возможной операции будет принимать участие корабль Нигерийского ВМФ. 

Совет Безопасности ООН единогласно поддержал ЭКОВАС в начале военной операции. 19 января 2017 года сенегальские войска вторглись в Гамбию, чтобы обеспечить власть избранному президенту страны Адама Барроу.

В первые часы наступления боестолкновения имели место в районе приграничного посёлка Канилаи, родного города Яйя Джамме, между сенегальцами и подконтрольными президенту силами ДДСК; по неподтверждённым данным, Сенегал взял посёлок под контроль. После битвы Сенегал временно остановил своё наступление, дав возможность Джамме подать в отставку до полудня 20 января. Однако Джамме снова отказался уйти в отставку. Срок был продлён ещё на четыре часа, но он проигнорировал и его. 

Министр обороны страны Усман Баджие заявил, что армия Гамбии не будет воевать с ЭКОВАС.

По данным Бэрроу и сенегальского официального представителя, Джамме согласился уйти в отставку и покинуть страну. Позднее, президент Мавритании Мохамед Абдель-Азиз подтвердил эти данные, заявив, что стороны пришли к соглашению, и Джамме вскоре покинет свой пост.

В ночь на 21 января Джамме объявил по государственному телевидению, что он уходит с поста президента страны.

P.S. Весь материал честно спизжен и слеплен в один ком с нескольких страниц Википедии.

P.P.S. Список страниц:

1. https://ru.wikipedia.org/wiki/Джамме,_Яйя

2. https://ru.wikipedia.org/wiki/Бэрроу,_Адама

3. https://ru.wikipedia.org/wiki/Президентские_выборы_в_Гамбии_(2016)

4. https://ru.wikipedia.org/wiki/Конституционный_кризис_в_Гамбии_(2016—2017)

5. https://ru.wikipedia.org/wiki/Интервенция_в_Гамбию

6. https://ru.wikipedia.org/wiki/Гамбия

Ars longa, vita brevis!

***
Художники и поэты. Музыканты и писатели. Люди, посветившие себя искусству, люди, идущие наперекор времени. Мы преклоняемся перед их талантом, перед их способностью вдохнуть жизнь в холодный камень или символы на бумаге.
Но одно дело – воспеть красоту зимнего леса или заката на гребне волны, и совсем другое – найти красоту в первозданном ужасе. И не только найти, но и отразить, суметь показать другим. Именно это и отличает настоящий талант.
Ведь жизнь коротка, но искусство вечно!
***

— А что вы рисуете? — неожиданный вопрос, заданный с по-настоящему детской непосредственностью, заставил юношу обернуться, прервав созерцание города.

— Что? — он говорил плавно, с незнакомым акцентом.

— Простите, мне очень интересно, что вы рисуете? — девочка стояла у лестницы на крышу здания и смотрела на неожиданных визитёров.

— Город. Она рисует город. — юноша перевёл взгляд на девушку, и снова замер, любуясь ею.

Девушка стояла перед мольбертом на самом краю крыши, уголь в её пальцах быстро скользил над холстом, оставляя едва заметные черты. Иногда она замирала, словно прислушиваясь к своим ощущениям, иногда проводила пальцами по холсту, стирая черные следы, и вновь возвращалась к наброску.

— А можно мне посмотреть?

Юноша взглянул на девушку, та слегка кивнула, не отрываясь о работы.

— Можно, только говори тише, не нужно её отвлекать.

Девочка села на кирпичный выступ рядом с юношей, и принялась разглядывать девушку.

— А вы тоже художник?

— Я? — юноша на мгновение задумался, глядя в небо, но почти сразу улыбнулся. — Пожалуй, вот только я рисую с помощью этого.

Он поднял лежащий рядом с ним футляр, и аккуратно открыл застёжки.

— Этой красавице почти восемьсот лет, она была сделана в Лондоне, одним очень искусным мастером. — он нежно провёл пальцами по сложному узору из роз, покрывающему скрипку. — В отличие от неё, — юноша кивнул в сторону художницы. — Мне не нужно время на подготовку к рисунку, но он очень недолговечен, он остаётся только в сердцах людей.

— Рисунку? Это ведь музыка.

— Верно, но в чем разница? Рисунок подобен музыкальному произведению, так же как шум подобен пятнам краски на бумаге. Можно сказать, что музыка создаёт рисунок в голове человека.

— А вы будете играть?

— Буду — юноша перестал улыбаться. Он закрыл футляр и вновь посмотрел на девочку. — Ты живёшь в этом доме?

— Да, а когда вы будете играть?

— Скоро, мы здесь всего на три дня, потом она летит в другой город, а на следующий день я следую за ней. Но перед этим я сыграю. Обещаю, ты услышишь. Сколько тебе лет?
— Тринадцать. — девочка смотрела на художницу и не могла отделаться от странного ощущения, что в её движениях, в самой её работе что-то не так.

— И часто ты поднимаешься на крышу?

— Да, я тут играю с друзьями, а сегодня я хотела посмотреть рассвет. — девочка встряхнула головой, отгоняя непонятное ощущение неправильности, и вдруг вспомнила, почему не ожидала кого-либо здесь встретить. — А как вы попали на крышу? Ключи от неё есть только у мамы, я беру их иногда.

— У меня есть ключ, только никому не говори об этом. — он приложил палец к губам и прошептал: — Потому что для искусства не должно быть преград. Скажи, а ты тоже хочешь научиться оживлять мертвое?

— Ч-что? — глаза девочки расширились.

— Я про искусство. Ты тоже хочешь научиться рисовать?

— Да, а как вы узнали?

— Я смотрю на тебя и вижу, что ты не просто смотришь за работой, не любуешься ею, но и не пытаешься запоминать действия. Ты пытаешься вникнуть в сам процесс. Ты пытаешься понять, как у неё получается оживлять рисунок. Эти черты присущи только тем, кто имеет способности к искусству. Его невозможно понять, его нужно чувствовать, а у тебя есть такие задатки.

— Вы правда так думаете? — девочка улыбалась, она никому не говорила о своей мечте, а тут незнакомый человек сам говорит, что она способна стать художником.

— Я это знаю. Просто знаю. А теперь, давай не будем ей мешать, у неё не так много времени.


***

Девушка стояла напротив мольберта, склонив голову набок и прикрыв глаза. В правой руке она держала палитру, а левой рассеяно перебирала несколько кистей, словно раздумывая, какую использовать первой. На холсте перед ней был набросок будущей картины, но даже законченный, он никак не мог быть тем городом, что раскинулся перед художницей. Слишком неровные линии, не похожие на очертания зданий. Наконец, словно очнувшись, девушка взяла одну из кистей, и коснулась ею палитры.

— Вы говорили, что она рисует город, но рисунок совсем не похож. — девочка казалась расстроенной, она встала рано утром, чтобы успеть на крышу раньше этой пары, но всё равно не успела, она даже подумала, что они не уходили отсюда вовсе.

— Терпение. Она уникальный художник. Ты увидишь, картина будет отражать город, не хуже любой фотографии. Хоть я и не люблю сравнивать эти два вида искусства. Подожди, пока работа не будет закончена.

Юноша, как и прежде, сидел на небольшом возвышении, скрестив ноги, и наблюдал за работой художницы.

— Считать, что художник должен в точности скопировать увиденное — неверно. Он создаёт картины, а не копирует реальность. Он вносит в неё своё видение, не отражая, а показывая. Да, цветок у фотографа выйдет куда качественней, быстрей и точней, чем у художника, но это не совсем то, что способно затронуть душу другого человека. А художник сделает цветок живым. Вложит в краски и холст частичку себя, даст жизнь мертвому…

Он осёкся, и взглянул на лицо девочки. Она казалась удивлённой, но отнюдь не словами юноши, она смотрела на художницу.

— Она ведь не смотрит на город! — воскликнула девочка, но сразу понизила голос, вспомнив, на каком условии ей позволили наблюдать за работой. — Вчера я подумала, что что-то не так, я думала об этом и ночью, но только сейчас, вспомнив, как я сама рисую, поняла, что за эти два дня она ни разу не посмотрела на город.

— Я ведь говорил, — юноша улыбнулся, глядя на художницу, которая при словах девочки застыла, глядя на холст широко раскрытыми глазами. — Она уникальный художник. Ей не нужно смотреть, чтобы видеть.

— Но как…

— Тише, у нас не так много времени, чтобы она отвлекалась и рассказывала тебе о своём таланте. — художница снова прикрыла глаза, как бы вспоминая что-то, и кисть скользнула к мольберту.

— Да, время… Даже если это не заметно со стороны, мы всегда несемся наперегонки с ним. И создаем произведения искусства наперекор ему. Ведь только то, что не подвластно времени, может быть ценно в глазах вечности.

— Мы вообще счастливые люди. — юноша кивнул в сторону художницы и улыбнулся. — Мы нашли смысл своей жизни, как нашли друг друга. И с тех пор время перестало быть для нас приговором.

Он на несколько минут замолчал, постукивая пальцами по футляру.

— Она улетает этой ночью, я следую за ней завтра вечером. — он коснулся пальцами замка футляра. — Но перед этим я, как и обещал, сыграю на скрипке. Придёшь попрощаться?

— Конечно. А когда?

— Завтра рано утром, часов в семь.


***

Августовское солнце уже поднялось над городом, его яркие лучи падали на ровную площадку крыши. Девочка запыхалась, видно, что по лестнице она бежала очень быстро.

— Простите… — выдохнула она, выбежав на крышу и увидев одинокую фигуру. — Я опоздала, мама не выпускала меня, но я взяла ключи и убежала.

— Я всё понимаю. — юноша смотрел на небо, стоя там, где прежде стоял мольберт. — И спасибо, что пришла. Это тебе. — он махнул рукой в сторону прямоугольного свертка из грубой бумаги.

— Что это? — девочка уже догадывалась, но не верила, своей догадке.

— Картина. Она сказала, чтобы я сам распорядился её судьбой, и я выбрал подарить её тебе. Бери, не бойся, я ничего не прошу взамен. Хотя… Только одно условие: прямо сейчас ты идёшь домой, к матери, и забираешь картину с собой.

В лучах утреннего солнца его лицо, казалось, сияет. Он улыбался, но глаза оставались серьёзными.

— А вы?

— А я, буду играть. — он указал на футляр, лежащий рядом с картиной. — Я ведь обещал.

— Вы ещё вернётесь сюда?

— Возможно, я не могу сказать точнее.

— Значит, мы увидимся? — девочка нерешительно коснулась картины.

— Нет. Бери картину и иди домой. Прошу, я хочу уже начать.

— Спасибо, я не знаю, как вас отблагодарить. — девочка аккуратно подняла сверток.

— Не нужно, это я должен извиняться. Прощай. — он поднял футляр и осторожно достал скрипку.

— Прощайте.

Девочка, понимая, что он не скажет больше ни слова, аккуратно закрыла за собой дверь.

Юноша замер на краю крыши, смычок из белого дерева замер над струнами. Юноша смотрел на небо, точнее, на ещё не заметную точку, далеко за пределами человеческого зрения.

Он глубоко вздохнул, закрыв глаза.

Музыка, казалось, лилась со струн, касалась крыши и стремилась дальше, проникая между камнем и деревом, двигаясь в здание, обволакивая его невидимой вуалью. И, достигнув земли, замерла. Он продолжал играть, но музыка застыла вокруг дома, словно собирая силы.

Девочка подняла голову и прислушалась. Сначала тихая, еле заметная мелодия, постепенно становилась всё сильнее. Она была очень грустной и одновременно торжественной. И, казалось, она не имела источника. Она была всюду, становясь частью всего, чего касалась. Она была живой.

— Смотри, мама, что мне подарили. — она аккуратно поставила картину на стул и начала разворачивать бумагу.

— Кто подарил? — женщина была возмущена поведением дочери, которая сбежала из дома, несмотря на строгий запрет. Хоть всё и обошлось, она сердилась на дочь, не понимающую, что могло случиться.

— Художница и музыкант, они были на крыше и рисовали город. — девочка замерла, прислушиваясь. — Слышишь?

— Город? — мать посмотрела на картину и вздрогнула. Но тут же её внимание привлекла музыка. Сначала ей показалось, что это скрипка, но потом поняла, что это — лишь часть того, что помогает музыке ожить. Вуаль вокруг дома была соткана из чистой музыки, такой, какую не может создать ни один музыкальный инструмент, такой, которая звучит в голове композитора.

— Да, город! — девочка, наконец, взглянула на картину и замерла, словно вбирая в себя ожившую стихию.

Города не было. Точнее, он был когда-то, но сейчас, здесь были руины, охваченные пламенем. Развалины домов, буквально выжженные улицы, тени.

— Это не город, это какой-то кошмар. — женщина тоже была поражена развернувшейся картиной, ей казалось, что она смотрит на изображение ада. Картина завораживала, не позволяя отвести взгляд, заставляя его, словно в лабиринте, метаться по искусному переплетению цветов и красок. Сбивая дыхание, ускоряя сердцебиение, вызывая благоговение перед настоящим ужасом, оживленным художником. Или… это делала музыка, уже ставшая частью картины?

Девочка стояла, и смотрела в окно. Музыка полностью захватила её, а где-то на границе восприятия появились слова.

«Ты увидишь, картина будет отражать город, не хуже любой фотографии».

Юноша замер. Музыка замерла.

И тысяча нитей потянулась во все стороны, накрывая город, словно укутывая невидимой тканью. Тихая и ненавязчивая, она скользила по улицам и проникала в дома, лилась вдоль дорог и касалась людей. Проникая в сознание, струясь между листьями деревьев. Она становилась частью всего, и уже было невозможно представить мир без неё.

Юноша замер. Музыка замерла.

Лавина зависла над городом, словно демонстрируя собственную мощь. Упиваясь ею. И даже с закрытыми глазами юноша видел, как черная точка, появившаяся из-за горизонта, приобрела очертания самолёта.

Лавина дрогнула, и, взревев, понеслась на город.

Юноша стоял, широко распахнув глаза. Смычок скользил по струнам самостоятельно. Ему больше не нужен был музыкант. Им управляла сама суть музыки.

Ей больше не нужно было таиться. Она обрушилась на город, заставляя людей смотреть в небо. Словно шторм, она бушевала в душах людей, наслаждаясь последними мгновениями своей жизни в этом месте.

А несколько нитей потянулись к самолёту, обвивая его, проникая в кабину. Пилот моргнул, отгоняя непонятное видение, и встряхнул головой. Ему показалось, что сквозь шум двигателя пробилась музыка, яростная, властная, завораживающая, заставляющая остановиться и слушать только её. Пилот отгоняет непрошеную гостью, глубоко вздыхает и нажимает на кнопку.


***

— Вы художник? — мужчина, сидевший за рулём машины, посмотрел в зеркало заднего вида, пытаясь поймать взгляд девушки.

— Почему вы так решили?

— У меня сестра рисует, у неё тоже пальцы всегда в краске. — девушка улыбнулась и кивнула.

— Вы наблюдательны. Да, я художник.

— И сюда приехали по работе?

— Вы снова правы, я путешествую и хочу здесь кое-что нарисовать. — она прикрыла глаза, словно мечтая. — Кое-что особенное.

— И что же особенного есть в нашем городе?

— Скоро увидим. — несмотря на хорошее настроение, девушка никак не желала продолжать разговор.

— А сюда вы откуда приехали? — водитель всё ещё пытался наладить общение.

— Из Хиросимы. Пожалуйста, остановите здесь.

Водитель остановил машину рядом с тротуаром и помог девушке достать сумку.

— Спасибо за помощь. — она заглянула ему в глаза. — Прошу, прямо сейчас езжайте к вашей сестре, я уверена, она будет рада вас видеть.

— Не за что. Хорошо, прямо сейчас поеду. — мужчина улыбается, и понимает, что девушка права, ведь с сестрой он и правда не виделся уже давно.

— Прощайте.

Когда машина отъехала, художница несколько минут разглядывала ближайшие дома. Найти её в городе юноша сможет легко, он наверняка прибудет вечером вместе с ранеными. А сейчас для неё важно найти подходящую площадку. Остается не так много времени.

Наконец, девушка удовлетворённо кивнула, и, подхватив сумку, направилась к одному из домов.

Сказка для взрослых: Принцесса и Мужик.

В одном волшебном королевстве, на далеком острове, жила была принцесса. А волшебным королевство называлось не с проста. В том королевстве, почти каждая девушка была принцесса. Почему спросите вы? Потому что чтобы стать принцессой достаточно было просто решить что ты принцесса, и заказать себе несколько экстравагантных портретов. Несколько раз посетить любой балл, и написать на своем доме – здесь живет принцесса. 

Куда делись деньги из ОМС?

Коллекции YouTube

Привет, Джой.

Думаю, все знают, что, когда разработчики YouTube меняют дизайн сайта, в мире грустит один котик горят пуканы большинства его пользователей. Вот уже как полтора года назад на сайте пропала такая полезная функция, как возможность сортировать "Подписки" в "Коллекции". (Лично я уже писал пару раз разрабам с просьбой их вернуть или сделать хоть что-то взамен, но воз и ныне там).

"Скоро"?!! Алло, гараж, да главы Berserk'а быстрее выходят!

Ладно, пишу я этот не для выражения негодования, а для тех, кому не нравятся сваленные в кучу подписки, особенно если их хотя бы больше полусотни. Есть 2 способа исправить положение дел.

А. Если вы используете браузер не Mozilla Firefox. Я нашел руководство по созданию коллекций, которое сейчас и приведу в переведенном виде. Сразу скажу, на самом YouTube ничего не изменится, будем использовать сторонний сайт.

1. Заходим на сам сайт, логинимся.

2. Переходим сюда, мотаем вниз и жмем на кнопку "Экспортировать подписки", сохраняем на хард в удобное место.

3. Переходим на Feedly.com, логинимся при помощи аккаунта Google, FaceBook, Twitter, других сайтов или регаемся на сайте, если не лень.

4. Находим страницу (в том руководстве это пункт 5 - Click on add content), где будет ссыль "Import OPML", жмакаем на нее. (Я вошел через ЛицоКнигу, и меня сразу кинуло в нужное место.)

5. Прикрепляем скачанный файлик с нашими подписками, импортируем.

6. Вас выкинет на вашу страницу, слева вы увидите колонку "Personal feeds", а справа от нее шестеренку - жмем на нее, там-то вы и сможете создавать столь желанные коллекции. (Вначале будет только одна - подписки YouTube. Не удаляйте ее, она - основная. Также, если удалите канал из нее - удалите и из других коллекций).

7. По дефолту коллекции отображаются некошерно, это можно изменить двумя способами: а) на странице канала нажать на стрелочку рядом с названием - Presentation - выбираете нужный вид; б) в колонке слева нажать More - Preferences - General - Default Presentation - выбираете подходящий.

Б. Если же вы серфите нет через Mozilla, вы восхитительны есть способ проще и удобнее.

1. Устанавливаете дополнение Bamboo Feed Reader.

2. Следуя

довольно наглядному руководству, настраиваете дополнение под себя. Сейчас перезагружу браузер, опробую.

Неладно что-то в датском королевстве с редактором постов, поэтому прикрепить могу только скрин с результатом.

П.С. Если что не получается - пишите, разберемся вместе.

П.П.С. Ежели не поставил нужный тег - подскажите, добавлю.

Амафея в очередной раз перечитывала свой заказ: "Плотный черноволосый мужчина за тридцать, два метра ростом , нос сломан , имеет татуировку чуть выше сердца в виде солнца.Обычно носит плотный коричневый сюрко, поверх которого накинут кожаный плащ обитый лисьим мехом. "
Не смотря на то ,что с таким простым заданием обычно не возникает проблем её взгляд то и дело косился на трубку забитую самым тяжелым табаком ,который можно найти только в порту Калимшана.
Курение было единственной профессианальной слабостью Амафеи ,поэтому она каждый раз корила себя когда возвращалась к этой пагубной привычке.
-К черту!
Её тонкие пальцы заскользили по мундштуку ,а взгляд был направлен на тлеющие огоньки.Густой как деготь дым наполнял легкие и дарил спокойствие.
Но время не ждет. Она облачилась в рабочую форму (а если быть точнее просто скинула излишки одежды), закинув отравленную иглу в чулок, и спустилась на первый этаж борделя.Это было неплохое заведение - тут явно можно хорошо отдохнуть.Однако в некоторых местах прямо хочется взять тряпку и пройтись ей по столам.
Сегодня было малолюдно и работало только три девочки.Сегодня он точно должен прийти. Амафея принялась ждать попутно закрутив разговор с хозяйкой заведения,худощавой женщиной возраст, которой был скрыт миллионом побрякушек разной ценности.
-Дорогая ,мне все еще кажется что ты слишком молода ,а между нами еще и слишком красива чтобы работать здесь. Лучше бы окрутила какого-нибудь простачка побогаче, нарожала ему детей и жила без забот.
-Мадам боюсь вы слишком добры, но повторяя это каждый день мое мнение не изменить.- Амафея невольно усмехнулась.
"Не хватало что бы старая дура давала мне наставления"
-И мне кажется что не в ваших интересах отказываться от вашей лучшей работницы.
-Ха, лучшей ты будешь максимум пару глет, а потом тебя заменит молодая вертихвостка помоложе.
-Ну может тогда вы от меня избавитесь. - её взгляд сверкнул в сторону двери.Она добавила шепотом. - А может еще раньше.
Дверной проем стал стремительно расширяться ,и в проходе показался Он. Трудно передать словами как Амафея устала терпеть эту мерзкую работу.Она встала и направилась к клиенту. Не смотря на то ,что она была намного симпатичней всех местных работниц меньше взятых , ей не мешало бы подстраховаться и подойти первой.
Описание было весьма точным ,правда не мешало бы добавить ,что это был один из самых мерзких мужчин на свете: даже в таком зрелом возрасте его лицо было изпещерено прыщами, а из-за поросячих глазок лицо больше напоминало свинное рыло.
-Добро пожаловать, Вы пришли просто выпить - она провела указательным пальцем по его груди - или может займетесь чем то более интересом.
Он мягко отстранил ее рукой подошел к хозяйке и сказал:
-Вот плата за час. -он достал небольшую связку серебрянных монет - Этого должно хватить.
Клиент схватил её за ягодицу и потащил наверх, на что Амафея просто глупо хихикнула.Признаться она думала что он будет более болтлив и не сразу преступит к делу. Однако так даже лучше чем раньше она с ним расправится тем быстрее свалит из этой дыры.
Пропуска всякую прелюдию Он сорвал с нее и с себя одежду и полил ее на постель.В то время как его голова утонула в роскошных волосах цвета воронова крыла ,левой рукой он схватил работницу за грудь а правая начала спускаться ниже."Лучше момента не придумаешь". Амафея потянулась свободной рукой к иглу в чулке.
Как вдруг она почувствовала могильный холод стали у своего горла.
Не успев ничего сказать он перерезает ей горло.
-Шлюхи не курят калимшанский табак.

Выученная беспомощность

С некоторых пор заметил, что чтение некоторых художественных произведений, равно как и просмотр некоторых художественных фильмов, стали вызывать не отдых ума, а раздражение в процессе и общую неудовлетворённость по завершению.

Основная причина — невыносимо тяжело смотреть, как люди ведут себя как дураки, тщательно избегая простых способов разрешения своих проблем и наоборот изо всех сил их усугубляя (простой пример — вот эта вот идея в каждом втором фильме ужасов: «нас кто-то убивает, давайте разбежимся поодиночке по всему лесу/дому!». Или, когда главный герой одной фразой может разрешить проблему недопонимания, но предпочитает хранить скорбно-загадочное молчание).

Понятно, что это позволяет накручивать сюжет и усиливать драматизм, однако именно драматизм, основанный на неадекватных решениях вызывает наибольшее отвращение и отторжение. Причём если страдают сами принимающие решения — пол беды — наказание глупости, по крайней мере, закономерно и обоснованно. А вот когда страдают невинные, к раздражению глупостью прибавляется сильное чувство несправедливости и смотреть/читать становится просто невыносимо.

Новым поводом задуматься над причиной негативного восприятия произведения стало чтение книги «Корпорация» Сергея Тармашева из цикла «Древний». Момент, где отряд спецназа, выведенный из анабиоза далеко в будущем, обманом заставляют свергнуть текущее правительство, что приводит к большому количеству жертв.

Здесь не было ярко выраженного проявления глупости, однако чтение процесса истребления большого количества людей по воле одного психопата вызывало настолько бурное сопротивление, что стоило труда заставлять себя переворачивать страницы. Причём сопротивление вызвано было не жалостью к виртуальным жителям вымышленного мира. Когда я в своё время читал «Чужие», десантников было жалко до слёз, но отторжения и негатива книга не вызывала. Правда с тех пор прошло много времени. Существенно поменялось мировосприятие. И после некоторого анализа ощущений я понял — мозг сопротивляется навязыванию череды событий с негативной окраской, на развитие которых нельзя повлиять.

И я вспомнил почему — потому что это метод взращивания в человеке состояния, называемого «Выученная беспомощность».

Что это такое:

В 1964 году Мартин Селигман участвовал в серии экспериментов над собаками в психологической лаборатории Пенсильванского университета[2].

Эксперименты ставились по схеме классического обусловливания И. П. Павлова, часть их состояла в том, чтобы сформировать у собак условный рефлекс страха на звук высокого тона. В качестве негативного подкрепления использовался несильный, но чувствительный удар электрического тока, который собаки, сидя в клетках, испытывали после того, как слышали звук.

После нескольких стимуляций клетки открыли, чтобы проверить, начали ли собаки бояться звука. Экспериментаторы ожидали, что в силу сформированного рефлекса страха собаки будут убегать, заслышав высокий звук, чтобы избежать удара током.

Однако, вопреки ожиданиям, собаки не убегали. Они ложились на пол и скулили, но не совершали никаких попыток убежать, хотя при открытых ящиках это было несложно. Результат никак не согласовался с господствующим в то время в психологии бихевиоризмом.

Наблюдая неожиданные результаты эксперимента, Мартин Селигман предположил, что, возможно, собаки не пытаются избежать удара током не из-за отсутствия страха — по их поведению было очевидно, что они ожидают удара — а потому, что в ходе эксперимента они несколько раз попытались избежать его, но поскольку это не получилось, они привыкли к его неизбежности. Иначе говоря, собаки «научились беспомощности».
Эксперимент

Селигман решил самостоятельно проверить своё предположение и в 1967 году вновь использовал схему Павлова для экспериментального изучения природы беспомощности. Вместе с коллегой Стивеном Майером он разработал похожую схему эксперимента с ударом током, но уже с участием трёх групп собак.

Первой группе предоставлялась возможность избежать болевого воздействия: нажав носом на специальную панель, собака этой группы могла отключить питание системы, вызывающей удар. Таким образом, она была в состоянии контролировать ситуацию, её реакция имела значение.

У второй группы отключение шокового устройства зависело от действий первой группы. Эти собаки получали тот же удар, что и собаки первой группы, но их собственная реакция не влияла на результат. Болевое воздействие на собаку второй группы прекращалось только тогда, когда на отключающую панель нажимала связанная с ней собака первой группы.

Третья группа собак (контрольная) удара вообще не получала.

В течение некоторого времени две экспериментальные группы собак подвергались действию электрошока равной интенсивности в равной степени, и в течение одинакового времени. Единственное различие состояло в том, что одни из них могли легко прекратить неприятное воздействие, а другие успевали убедиться в том, что не могут повлиять на неприятности.

После этого все три группы собак были помещены в ящик с перегородкой, через которую любая из них могла легко перепрыгнуть, и таким образом избавиться от электрошока.

Именно так и поступали собаки из группы, имевшей возможность контролировать удар. Легко перепрыгивали барьер собаки контрольной группы. Однако собаки с опытом неконтролируемости неприятностей метались по ящику, а затем ложились на дно и, поскуливая, переносили удары током все большей и большей силы.

Селигман и Майер сделали вывод о том, что беспомощность вызывают не сами по себе неприятные события, а опыт неконтролируемости этих событий.

Живое существо становится беспомощным, если оно привыкает к тому, что от его активных действий ничего не зависит, неприятности происходят сами по себе и на их возникновение влиять никак нельзя. Первые эксперименты Мартина Селигмана получили широкую известность, были опубликованы солидными психологическими журналами.

В 1976 году Селигман получил за свою теорию выученной беспомощности премию Американской психологической ассоциации.

Вы́ученная беспо́мощность - Это состояние, при котором человек сохраняет пассивность и нежелание что-то менять, даже если текущая ситуация для него некомфортна, и есть возможности её исправления. Чаще всего он переходит в режим жертвы и живёт в соответствии с убеждениями «я ничего не могу сделать», «я ни на что не способен», «в нашей стране невозможно добиться успеха таким как я».

В результате апатия, низкая социальная активность, сопротивление всему новому, а в крайних случаях падение иммунитета и равнодушие даже к базовым источникам удовлетворения (секс, пища). Помимо того, что такие люди вредят себе, они являются ещё и социальными и психологическими вампирами, потому что перекладывают социальную нагрузку на плечи более активных членов семьи или общества, а также изрядно досаждают последним своим нытьём в некоторых случаях.

Откуда это берётся

Понятно, что не книги Тармашева являются основным источником навязывания выученной беспомощности. Потеря вкуса и воли к активной жизни нарабатывается длительным воздействием другого психологического явления, известного как неконтролируемый стресс. Он возникает от регулярных негативных воздействий, к которым нельзя приспособиться и нельзя их избежать.

Например, если ребёнка не хвалить за его достижения, а только тщательно и вдумчиво критиковать за каждую ошибку, он со временем придёт к выводу, что что бы он ни делал, родители всегда будут недовольны, а значит ничего полезного и хорошего он сделать не может, да и смысла это не имеет.

А любая вставшая на пути трудность будет вызывать страх и ступор, как потенциальная возможность совершить ошибку и получить очередную порцию негатива. То же справедливо с начальником и подчинёнными.

Однако, в группе риска не только подчинённые и дети излишне строгих начальников и родителей. Сами подумайте — не выгодно ли кому-то, чтобы люди оставались социально пассивными, сохраняли обречённое убеждение, что «если не , то кто?», мирились с падением социальных гарантий и ростом коррупции, жили в страхе очередных возможных непривлекательных изменений со стороны властей, но боялись инициировать желательные изменения сами? А чтобы работали за копейки, не пытаясь требовать большего и даже учиться большему, чтобы претендовать на большее? А если кому-то выгоден какой-то порядок вещей, всегда будут действия, нацеленные на его создание и/или сохранение.

Одним из самых влиятельных факторов подавления воли выступают СМИ. Задумайтесь, где ещё, как не в новостях на нас вываливается такой объём событий и происшествий, носящих негативный окрас и на которые мы не можем повлиять. Коррупция в объёмах, которые не укладываются в воображении, беспредел чиновников, война на Украине, запад против России, бредовые законопроекты, наводнения и пожары, чьи-то смерти и разводы, сообщения о том, что кто-то избежал наказания, задавив несколько человек насмерть, а кто-то наоборот — сел на 5 лет за булочки с маком.

В итоге крепнет убеждение, что вокруг всё не только плохо, но и непредсказуемо плохо и никогда не знаешь откуда и чем накроет, и стоит ли что-то пытаться делать, менять, создавать вообще. Кроме того, общий информационный поток затрудняет определение того, что является важной информацией, а что нет (информационный шум), чем ещё больше увеличивает уровень неопределённости и, как следствие, стресса.

Вот прямо сейчас смотрю новости в Яндексе и три из пяти — это «Порошенко призвал все страны мира объединиться против России», «проблемы экономики в Китае тянут Россию в рецессию» и «США объявили о новых санкциях против России». Оставшиеся две — это про лечение Кобзона в Италии не смотря на санкции и что-то там про Мутко. Ни слова про достижения, изобретения и позитивную динамику хоть чего-то хоть в каком-то направлении.

В фейсбуке ещё хуже, поскольку там действие новостей умножается на человеческие эмоции. Разве что в социальных сетях негативные выбросы перемежаются котиками и философскими цитатами, но это скорее вносит диссонанс, чем снижает вредное воздействие.

Справедливости ради стоит отметить, что негативный информационный поток новостей вызван не только и не столько целенаправленной попыткой подавления воли народа. Он просто не регулируется в части качества и полезной направленности информации, а будучи оставленным сам по себе, генерирует именно то, что привлекает больше внимания — новости о скандалах, проблемах, происшествиях и трагических событиях. Ведь центров тревоги в мозге больше, чем центров удовольствия, это было необходимо для выживания, поэтому при получении и обработке соответствующей информации реакция более сильная.

Именно поэтому, а не в целях манипулятивного воздействия (по крайней мере хочется на это надеяться), приём искусственной драматизации, порой доходящий до абсурда и идиотизма, используется в художественных произведениях. Именно поэтому в «Топ-Х книг по версии Y» 90% произведений — тоска и безысходность, а бессмысленные, но трагичные фильмы типа «Реквием по мечте» имеют высокий рейтинг.

Что делать

Главная рекомендация — будьте внимательными. Не могу предложить перестать смотреть телевизор (возможно, кому-то это необходимо), но по крайней мере делайте это осознанно, не включайте его «для фона». Информация, идущая мимо сознания не прекращает влиять на мировосприятие. Прямо скажем, наоборот, рекламные слоганы и манипулятивные посылы закрепляются гораздо прочнее, если обходят шлюз критического анализа.

Анализируйте происходящее в кино и книгах, не надо «отключать мозг и наслаждаться картинкой», как я часто слышу рекомендации к очередному произведению.

Анализируйте новости, не ведитесь на очевидный посыл, напрашивающийся из формата подачи. Зачастую за ней стоит пшик (большая часть законопроектов, например, не доходят даже до первого чтения). В остальных случаях информация искажена. На мой взгляд, новостей вообще следует избегать, тут я согласен с профессором Преображенским.

Избегайте сериалов, это в лучшем случае бессмысленная жвачка, заставляющая вас жить чужой (выдуманной!) жизнью вместо собственной.

Выходите из зоны комфорта. Изучайте, познавайте новое. Ищите новые сферы для реализации своих способностей.

Совершайте прорывы и достижения. Начиная с маленьких побед и наращивая силу и область влияния.

Возможно кто-то решит, что жить в таком режиме будет утомительно. Могу лишь сказать, что это вопрос привычки. Чистить зубы по утрам тоже когда-то казалось утомительным и бестолковым занятием. Однако стать счастливым со здоровыми зубами, ясным сознанием и активной жизненной позицией гораздо больше шансов, чем будучи пассивным фаталистом.

https://selfengineering.ru/2015/09/02/%D0%B2%D1%8B%D1%83%D1%87%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D0%B0%D1%8F-%D0%B1%D0%B5%D1%81%D0%BF%D0%BE%D0%BC%D0%BE%D1%89%D0%BD%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%8C/

Сольные гайдзинопокатушки по Нихону - 11 (слоупок-финал, часть вторая и последняя)

Первая часть - перелёт, прибытие в Японию, общий лытдыбр

Вторая - Осака, первые впечатления, житейские хитрости

Третья  -  Осака, в магазин за адаптером, замок Осака

Четвёртая  -  Осака, замок, Намба и "пожрать", океанариум Каюкан

Пятая  -  Осака (скай гарден), шинкасен, ева-трейн, Фушими Инари (Киото), кансай-бен

Шестая  -  японские аптеки, Химедзи, Замок Белой Цапли, 

Седьмая  -  Хиросима, Куре, музей Ямато (музей военно-морского арсенала Куре и судостроения), 

Семь-сорок, ой-вей  -  Куре, музей JMSDF, подводная лодка

Восьмая  -  Хиросима, японские антитабачные плакаты, замок Карпа

Девятая  -  Хиросима, музей и парк Мира (мемориалы атомной бомбардировке), 

Десятая  -  Токио, шинкасен, Асакуса, храм Молодой Травы, 

Одинадцатая  -  Токио, Акихабара, "золотая какашка"

Ещё более слоу-аригато в хату, бисёнены. По немногочисленным просьбам (в том числе и собственной как обычно проснувшейся не вовремя совести), решил всё же закончить повествование. Благо, осталось совсем чуть-чуть. Хонтони гомен, что затянулось на месяц, кто ж знал, что в очередной "разведвыход" с доступом в сеть только с телефона занесёт. Ну да... всем пофиг, не?

Последнее перед отлётом утро в Токио. Точнее, предпоследнее. Сдаю чемоданы Куронеке, дабы не тащить их в аэропорт самостоятельно и отправляюсь в... кхм, а вот и чёрт его знает, как в масштабах Токио данный район назвать, т.к. найти у столицы площадью примерно 2200 квадратных километров такое понятие, как центр, слегка затруднительно. Но, для удобства, буду называть его так. Итак, Шинджюку (в более привычной "правильной транскрипции - Синдзюку)

От Асакусы ехать сюда примерно минут 40 с 1 или 2 пересадками, в зависимости от времени дня. Поднимаюсь по очередной куче эскалаторов и выхожу в ещё один "стереотипно-японский" по мнению гайдзинов, район. В этот раз - административно-финансового направления.

Лично меня в этом районе высоток интересовало ровно одно здание - Тоокёё Тотёёся. Оно же - Здание Токийского Муниципалитета, до 2007-го - самое высокое здание в городе, высотой в 243 метра (затем этот титул у него отобрала Миддотаун Таува (Мидтаун Тауэр), расположенная в районе Минато).

Что интересно, сразу после выхода из метро я это здание не увидел, как ни силился найти. Оказалось, что выход со станции находится чуть ли не под ним, и достаточно было всего лишь задрать голову вверх, чтобы...

Понять, что дальнейшие попытки рассмотреть верхушку этой громадины или попытаться её сфотографировать чреваты ударом затылка о тротуар сопряжённого с изгибом ног по типу кузнечика-извращенца. Хотя, опять же, тем же москвичам с их Москва-сити 243 метра вряд ли покажутся чем-то удивительным, но...

Интересовала меня тут, кстати, далеко не сама башня, а одни из лучших обзорных площадок в городе, Северная и Южная обсерватории, расположенные на высоте в 230 с хвостиком метров в этом самом здании. Кстати, абсолютно бесплатные для посещения, так что единственным неудобством для посетителя здесь мог быть разве что двойной досмотр в виде рамок и вежливых японцев в форме с "откройте рюкзак пожалуйста - спасибо" из-за которого ожидание своей очереди на подъём немного затянулось. Хотя, в этом тоже есть свои плюсы: во-первых наверху нет толчеи и никто не мешает рассмотреть панорамы города, а во-вторых, после подъёма на площадку на ней можно провести сколько угодно времени и уехать вниз на курсирующем с периодичностью... кхм, поезда метро, лифте. 

Если повезёт, и день выдастся ясный и фактически без смога, отсюда можно хорошо рассмотреть Фудзи-сана. Особого смысла залезать на обе площадки нет, вполне хватит и одной. Но, если свободного времени навалом - почему бы и нет. Находясь здесь, ну и пожалуй что ещё на обзорке Токио СкайТри, можно осознать "масштаб трагедии", точнее, огромные размеры Большого Токио. Впечатляет, по меньшей мере.

Что ж, спускаюсь отсюда и иду гулять по Синдзюку.

В парке напротив муниципалитета очередная айдол-группа снимала свой очередной клип. Название парка "Ниагара Фоллз" позабавило. Фонтан, я так понимаю, косплеил непосредственно тот самый водопад.

А чуть глубже в этом самом пафосно названном парке обнаружилось святилище Кумано (синтоистский храм в честь трёх гор - Шинджю, Хонджю и Начи).

С Синдзюку меня занесло на Шибую (Сибую). Место, которое я сам для себя чуть ли не с первых секунд назвал человеческим магнитом. Если Токио частенько сравнивают с муравейником (в принципе, как и многие огромные города), то Сибуя - это та часть муравейника, в которую злобный тимуровец засунул палку и хорошенько покрутил, растормошив самого последнего ленивого муравья.

Что такое овер дохрена людей в Токио? - Сибуя, мать её. Сибуя. Торгово-развлекательный квартал.

Здесь же, у центрального выхода со станции метро\JR-линий Сибуя с 1934-го года стоит памятник Хатико. Чуть ли не самая известная достопримечательность района наравне со "скрамбл кроссингом". По крайней мере очередь из японцев и гайдзинов на предмет "сфоткаться и потереть собакену лапу" здесь не иссякает в течение всего дня). Что интересно, памятник Хатико поставили ещё при жизни пса, который скончался через год, в 1935-м. И пусть во время Второй Мировой памятник переплавили на военные нужды, с 1948-го статуя восстановлена и является одним из наиболее популярных ориентиров при назначении свиданий или деловых встреч в этом районе.

А вот и он, переход у станции Сибуя, известный под английским псевдонимом "скрамбл кроссинг" и считающийся одним из, если не самым загруженным перекрёстком мира. Почему? Ответ весьма прост, каждые полторы-две минуты светофоры для пешеходов загораются сразу со всех сторон и толпы людей начинают переходить сразу во всех направлениях. Казалось бы, простая задача - попасть со стороны улицы А на сторону улицы Б, становится не такой и тривиальной. При том, что перейти дорогу нужно в течение минуты, активно маневрируя в людском потоке. Такие дела, десу.

Как это выглядит вживую: 

Честно скажу, в этом муравейнике моего терпения хватило ровно на час, после чего чуть ли не вприпрыжку вышел на остановку кольцевой Токийской электрички, она же - линия Яманотэ, и поехал в тихую, спокойную и ставшую чуть ли не родной в одночасье Асакусу.

Утро следующего дня. 5.30 утра. Странно, но даже для Японии - это РАННЕЕ утро) Людей на улицах почти нет, разве что на ступеньках храма встретил сараримана, мирно спящего в лужице собственной... сорри, блевотни (кто-то что-то вчера неплохо отметил) да по пути встретил пару почтальонов на велосипедах, ам... как сейчас бы сказали, винтажных, но к этим куда больше подошёл бы эпитет "времён Колчака", ещё двух сарариманов, которые, судя по весёлым напевам стиля "тёмным лесом, тёмным лесом..." не ложились ишшо, да одинокого сонного полицейского в  напоминающем по размерам собачью конуру кобане. 

Бросаю прощальный взгляд на Токийское Небесное Древо (теле-радио-башня Токио СкайТри, высотой 634 метра (от Асакусы до подножия башни что-то около километра или минут 15 неспешным шагом, но из-за высоты видно этот шпиль почти отовсюду).

Выхожу за Каминаримон и отправляюсь куковать на станции метро в ожидании экспресс-поезда до Нариты.

На этом, как говорится....

Рассказ подошёл к концу. Надеюсь, в этот регион занесёт в жизни ещё не раз и будет больше времени, дабы уделить внимание деталям, но... кто знает, кто знает.

Аригато всем, кто читал, терпел длиннопосты в ленте и, естественно, комментил.