Не патриотичное чтиво
Она – классический «ребенок войны».
Она родилась в начале 1941 г. на Днепропетровщине, в семье кулаков-переселенцев. У семьи когда-то отобрали дом, скот и ценные вещи и переселили из-под Канева в глухую днепропетровскую степь.
Она была самым младшим ребенком в обычной украинской семье. Старший брат уже успел вернуться обмороженным с полей Финской войны, двое сестричек-близняшек умерли «от отравления» в колхозном детском саду в голодном 1933 г, второй брат уже уверенно бегал по двору, гонял гусей на ставок и с удовольствием нянчил свою младшую сестричку. Мою маму.
А потом пришла война.
Деда сразу мобилизовали на фронт и больше о нем никто ничего не слышал. Старшего сына вызвали в военкомат, дали в подчинение взвод и тоже отправили «бить фашиста».
Бабушка осталась на хозяйстве с двумя малышами.
А к сентябрю в село вошли немцы.
Не так, чтобы совсем вошли – просто советская власть куда-то «испарилась», появились староста и пара полицейских. Немцев небыло. Да и что им было делать в глухой степной деревне? Жители успели дособрать с полей остатки урожая и как-то подготовиться к трудной зиме. В общем, на жизни оставшихся смена власти никак не отразилась, разве что в колхоз больше не гоняли – некому было.
И тут случила беда. Младшая заболела. Чем заболела – неизвестно, мама не помнит, а спросить уже не у кого. Но заболела серьезно. Настолько серьезно, что перепуганная бабушка взяла ее на руки и понесла в соседнее село. Недалеко, километрах в пяти-семи – там, якобы, остался то ли фельдшер, то ли медсестричка. Единственная надежда на помощь во всей округе.
Когда пришла – то оказалось, что медицинской помощи там тоже нет.
Надежда медленно гасла… Бабушка, передохнув, побрела назад.
Шла – рассказывала - и плакала. Двоих уже потеряла, муж и старший сын воюют, младшенькая умирает прямо на руках…
Мимо изредка проносились какие-то машины. Понятно, что бабушке было не до них. Но звук одной из них, обогнавшей и начавшей вдруг останавливаться, испугал. Подняла глаза – из машины вылезал НЕМЕЦ.
Говорит – то был офицер. Но – разве она в этом разбиралась? Немец – серый, страшный, уставился на нее и гавкнул – «Хальт!»
Бабушка застыла.
Он подошел вплотную и прорычал что-то страшное, тыкая пальцем в ребенка.
Бабушка обомлела и прижала ребенка к себе. Немец протянул руку, открыл ребенку лицо и вперился в него зверским взглядом.
Потом отступил на шаг и рявкнул – «Ком!»
Бабушка окаменела.
Немец снова подошел, протянул руку и толкнул ее к машине. «Ком, ком, шнель!»
Бабушка залезла в машину. Машина тронулась.
Через некоторое время машина остановилась в соседней деревне возле сельсовета. Вокруг бегали серые крикливые немцы, стоял шум и было ОЧЕНЬ СТРАШНО!
Немец выгнал бабушку из машины и потащил ее в дом. Там был другой немец, худее и в белом халате. После короткого перегавкивания с вошедшим «худой в халате», ничего не спрашивая у бабушки, взял ребенка, раскрыл, посмотрел-повертел и положил на стол. Вытащил шприц – и тут бабушка потеряла сознание.
Когда она пришла в себя – ребенок был уже «упакован», а «худой в халате» совал ей под нос нашатырь. Вытащил из коробки два каких-то пакетика, сунул бабушке в руку и несколько раз показал, что содержимое нужно всыпать ребенку в рот и дать воды. 2 раза – завтра и послезавтра.
Бабушка не возражала.
После этого кто-то вывел её из дома, проводил до калитки и сказал «Мутер, нах хауз!»
Бабушка побрела домой.
Пока шла – немного вернулось сознание, шла и не верила своему счастью. ОТПУСТИЛИ!
На следующее утро ребенку стало лучше, поэтому бабушка решилась-таки всыпать ей в рот подозрительный немецкий порошок. К вечеру ребенок стал кушать, а еще через день – явно пошел на поправку.
Так незнакомые «фошизды» спасли от смерти мою маму.
Эту историю бабушка рассказывала маме и ее старшему брату. Потом, уже после войны. Я ее от бабушки не слышал, но мама и дядя несколько раз вспоминали её в разговорах, поэтому в достоверности я не сомневаюсь.
И сейчас я думаю: это получается, что я - «фошиздский выкормыш»? Человек, рожденный той, чью жизнь спасли проклятые оккупанты?
Наверное, по мнению «ватников» - да.
Но мне почему-то не стыдно.
И ненависти к немцам я не испытываю.
А когда коллеги вставляют в комментариях что-то о «женщинах и детях, которых фашисты гнали перед собой на партизан» - я всегда прошу предоставить подтверждение.
Но никогда почему-то его не получаю.
Вот такое получилось «сочинение ко дню победы».
Извините все те, чьи лучшие чувства я обидел этим «коллаборационизмом».
Это – жизнь.
Она – классический «ребенок войны».
Она родилась в начале 1941 г. на Днепропетровщине, в семье кулаков-переселенцев. У семьи когда-то отобрали дом, скот и ценные вещи и переселили из-под Канева в глухую днепропетровскую степь.
Она была самым младшим ребенком в обычной украинской семье. Старший брат уже успел вернуться обмороженным с полей Финской войны, двое сестричек-близняшек умерли «от отравления» в колхозном детском саду в голодном 1933 г, второй брат уже уверенно бегал по двору, гонял гусей на ставок и с удовольствием нянчил свою младшую сестричку. Мою маму.
А потом пришла война.
Деда сразу мобилизовали на фронт и больше о нем никто ничего не слышал. Старшего сына вызвали в военкомат, дали в подчинение взвод и тоже отправили «бить фашиста».
Бабушка осталась на хозяйстве с двумя малышами.
А к сентябрю в село вошли немцы.
Не так, чтобы совсем вошли – просто советская власть куда-то «испарилась», появились староста и пара полицейских. Немцев небыло. Да и что им было делать в глухой степной деревне? Жители успели дособрать с полей остатки урожая и как-то подготовиться к трудной зиме. В общем, на жизни оставшихся смена власти никак не отразилась, разве что в колхоз больше не гоняли – некому было.
И тут случила беда. Младшая заболела. Чем заболела – неизвестно, мама не помнит, а спросить уже не у кого. Но заболела серьезно. Настолько серьезно, что перепуганная бабушка взяла ее на руки и понесла в соседнее село. Недалеко, километрах в пяти-семи – там, якобы, остался то ли фельдшер, то ли медсестричка. Единственная надежда на помощь во всей округе.
Когда пришла – то оказалось, что медицинской помощи там тоже нет.
Надежда медленно гасла… Бабушка, передохнув, побрела назад.
Шла – рассказывала - и плакала. Двоих уже потеряла, муж и старший сын воюют, младшенькая умирает прямо на руках…
Мимо изредка проносились какие-то машины. Понятно, что бабушке было не до них. Но звук одной из них, обогнавшей и начавшей вдруг останавливаться, испугал. Подняла глаза – из машины вылезал НЕМЕЦ.
Говорит – то был офицер. Но – разве она в этом разбиралась? Немец – серый, страшный, уставился на нее и гавкнул – «Хальт!»
Бабушка застыла.
Он подошел вплотную и прорычал что-то страшное, тыкая пальцем в ребенка.
Бабушка обомлела и прижала ребенка к себе. Немец протянул руку, открыл ребенку лицо и вперился в него зверским взглядом.
Потом отступил на шаг и рявкнул – «Ком!»
Бабушка окаменела.
Немец снова подошел, протянул руку и толкнул ее к машине. «Ком, ком, шнель!»
Бабушка залезла в машину. Машина тронулась.
Через некоторое время машина остановилась в соседней деревне возле сельсовета. Вокруг бегали серые крикливые немцы, стоял шум и было ОЧЕНЬ СТРАШНО!
Немец выгнал бабушку из машины и потащил ее в дом. Там был другой немец, худее и в белом халате. После короткого перегавкивания с вошедшим «худой в халате», ничего не спрашивая у бабушки, взял ребенка, раскрыл, посмотрел-повертел и положил на стол. Вытащил шприц – и тут бабушка потеряла сознание.
Когда она пришла в себя – ребенок был уже «упакован», а «худой в халате» совал ей под нос нашатырь. Вытащил из коробки два каких-то пакетика, сунул бабушке в руку и несколько раз показал, что содержимое нужно всыпать ребенку в рот и дать воды. 2 раза – завтра и послезавтра.
Бабушка не возражала.
После этого кто-то вывел её из дома, проводил до калитки и сказал «Мутер, нах хауз!»
Бабушка побрела домой.
Пока шла – немного вернулось сознание, шла и не верила своему счастью. ОТПУСТИЛИ!
На следующее утро ребенку стало лучше, поэтому бабушка решилась-таки всыпать ей в рот подозрительный немецкий порошок. К вечеру ребенок стал кушать, а еще через день – явно пошел на поправку.
Так незнакомые «фошизды» спасли от смерти мою маму.
Эту историю бабушка рассказывала маме и ее старшему брату. Потом, уже после войны. Я ее от бабушки не слышал, но мама и дядя несколько раз вспоминали её в разговорах, поэтому в достоверности я не сомневаюсь.
И сейчас я думаю: это получается, что я - «фошиздский выкормыш»? Человек, рожденный той, чью жизнь спасли проклятые оккупанты?
Наверное, по мнению «ватников» - да.
Но мне почему-то не стыдно.
И ненависти к немцам я не испытываю.
А когда коллеги вставляют в комментариях что-то о «женщинах и детях, которых фашисты гнали перед собой на партизан» - я всегда прошу предоставить подтверждение.
Но никогда почему-то его не получаю.
Вот такое получилось «сочинение ко дню победы».
Извините все те, чьи лучшие чувства я обидел этим «коллаборационизмом».
Это – жизнь.
Еще на тему
