Ну, в принципе, я их понимаю. Всякий разозлится, если вроде как был кому-то дорог, а потом его запихнули в скрипучую душную коробку, четыре-стены-темницу, в черноту и пылюку, да там и забыли. Я б и сам разозлился. Так что теперь я их понимаю.
Четверо нас было: я — Ван (потому что Иванов), Чумазый (потому что загорал за лето всегда густо и пятнами), Штангист (в шутку, потому что доходяга) и Найк (ходил круглый год в кедах). Ушли мы с парнями с последнего урока во вторую смену и решили хлебнуть пива в пустой хибарке на окраине. Ну, это я говорю «хибарка», а домина там стояла здоровенная и — через окна видно — вся битком рухлядью набитая. Как еще не растащили — непонятно.
Ну, мы через окно залезли, довольно удачно, даже почти тихо, только Штангист за раму штанами зацепился и навернулся, но он у нас вечно как стукнутый кот — приземляется не на лапы, а на физиономию. Словом, подняли Штангиста, нос вытерли и потопали в гостиную. Ну а там, как я говорил уже, груды барахла, простынками прикрытого, словно сугробы. Темно. Стоим, зажигалками щелкаем. И холодно ведь! И еще как-то… недружелюбно, что ли. Ну вот представьте, что вы среди фанатов «Динамо» прыгаете и орете: «Спартак — чемпион!». Почувствуете ведь атмосферу перед тем, как вам нос на пятки натянут. И здесь так же было, хотя вокруг не «Спартак» и «Динамо», а всего лишь доисторические тумбочки. Найк на одну хлопнулся и не успел руку за бутылкой протянуть, как провалился — как в рыхлый сугроб, но только в тумбочку. Мы чуть животики не надорвали, чуть ли не носом в коленки хихикали, а когда разогнулись и снова принялись зажигалками щелкать, Найка не было. Только обломки треклятой тумбочки и пара кед.
— Прикол, — хихикнул Чумазый. — Куда он делся?
А правда, куда? Ну не в кеды же втянулся, как улитка в ракушку.
— В кеды ушел, — ляпнул я. — Нет, проверь, серьезно. Вдруг он стал малюсеньким и с горя на шнурках повесился.
Тут Чумазый засмеялся и на полном серьезе пошел кеды смотреть. И вдруг как заорет! Вот прямо так, без перехода, то гыгыкал аки бабуин, а то визжит, как девчонка перед гигантской крысой. Мы со Штангистом переполошились, а Чумазый к нам повернулся — уже молчал, зато побелел весь и икать начал.
— Ты чего? — сказал я (а у самого голос дрожит). — Орешь, будто он и вправду повесился на шнурке...
Молчит. Икает.
Тут я сам посмотреть сунулся. А там не просто кеды, там в кедах ноги! Чьи? Ну, Найка наверное, а так кто его знает: Найка по обрубкам до щиколоток не распознаешь, когда самого нет. Просто в кедах что-то темно-красное поблескивает и беленькое посредине… Тут меня чуть не вывернуло, и мы с Чумазым и Штангистом рванули к двери. Смешно. Вошли-то через окно, а назад все равно через дверь побежали.
А у двери свет горит — гудит и мигает. И болтается. На шнурках, мать вашу, и правда болтается наш Найк! Лицо синее, и ноги пониже голени обрубками, и капает на линолеум, капает, крови натекло уже — наверное, оно там лилось поначалу. Мы переглянулись и в обратную сторону… А там барахло. Уже без этих своих простыней. Стоит. И в воздухе такое разлито… зависть, тоска, но злости — ее больше всего было. Шкафы, тумбочки, стулья колченогие какие-то, мелкий хлам вроде валиков и светильников, и совсем уж мелочь навроде фигурок из сувенирной лавки. Завалили горой всю комнату — ни войти, ни выйти. Входить-то мы, положим, вошли уже, а вот выйти…
НАС ЗАБЫЛИ СКУЧНО ОСТАНЬТЕСЬ С НАМИ
Я подумал, у меня глюки пошли с перепугу. Но, судя по рожам Чумазого и Штангиста, они тоже это услышали, а с ума вроде как поодиночке сходят.
НАС ЗАБЫЛИ НЕ ШУМИТЕ НЕ ДВИГАЙТЕСЬ НЕ ДЫШИТЕ
Чумазый и Штангист это «не дышите» как услыхали, так просто развернулись — и в дверь. И ноги Найковы отрубленные им не помешали — отпихнули, выскочили, по красному чавкая, и дверь за ними хлопнула.
А я чувствую — не могу! Не могу, когда это со своими оплывающими кровищей культяпками болтается, как гигантский маятник или туша свиная на крюке. Даже обойти не могу, а дотронуться уж… нет, не просите.
— Парни! — кричу. — Помогите! Меня заберите!
Тихо. Лампочка только гудит и мигает.
— Парни! Вы меня забыли!
Тихо.
Впереди Найк висит, сзади шкафы и тумбочки горой.
Тихо. Лампочка вот только гудит…
— Эй! Меня забыли!
Тихо. Громоздятся вещи, и злость от них идет, такая злость.
ТЕБЯ ЗАБЫЛИ НЕ ШУМИ НЕ ДВИГАЙСЯ
НЕ ДЫШИ
А что я мог сделать? А тут и лампочка лопнула, так совсем тихо стало. И темно. Пришлось сделать, как они говорили.
Ну, в принципе, я их понимаю. Всякий разозлится, если его предали и забыли, запихнули в большую темную коробку, четыре-стены-темницу. Я б и сам разозлился. Я и разозлился.
Теперь я молчу, не двигаюсь, не дышу. Я замер под ветхой серой простыней, но если сюда забредет кто-нибудь, я оживу и его убью, потому что меня забыли.
Теперь я понимаю.
Четверо нас было: я — Ван (потому что Иванов), Чумазый (потому что загорал за лето всегда густо и пятнами), Штангист (в шутку, потому что доходяга) и Найк (ходил круглый год в кедах). Ушли мы с парнями с последнего урока во вторую смену и решили хлебнуть пива в пустой хибарке на окраине. Ну, это я говорю «хибарка», а домина там стояла здоровенная и — через окна видно — вся битком рухлядью набитая. Как еще не растащили — непонятно.
Ну, мы через окно залезли, довольно удачно, даже почти тихо, только Штангист за раму штанами зацепился и навернулся, но он у нас вечно как стукнутый кот — приземляется не на лапы, а на физиономию. Словом, подняли Штангиста, нос вытерли и потопали в гостиную. Ну а там, как я говорил уже, груды барахла, простынками прикрытого, словно сугробы. Темно. Стоим, зажигалками щелкаем. И холодно ведь! И еще как-то… недружелюбно, что ли. Ну вот представьте, что вы среди фанатов «Динамо» прыгаете и орете: «Спартак — чемпион!». Почувствуете ведь атмосферу перед тем, как вам нос на пятки натянут. И здесь так же было, хотя вокруг не «Спартак» и «Динамо», а всего лишь доисторические тумбочки. Найк на одну хлопнулся и не успел руку за бутылкой протянуть, как провалился — как в рыхлый сугроб, но только в тумбочку. Мы чуть животики не надорвали, чуть ли не носом в коленки хихикали, а когда разогнулись и снова принялись зажигалками щелкать, Найка не было. Только обломки треклятой тумбочки и пара кед.
— Прикол, — хихикнул Чумазый. — Куда он делся?
А правда, куда? Ну не в кеды же втянулся, как улитка в ракушку.
— В кеды ушел, — ляпнул я. — Нет, проверь, серьезно. Вдруг он стал малюсеньким и с горя на шнурках повесился.
Тут Чумазый засмеялся и на полном серьезе пошел кеды смотреть. И вдруг как заорет! Вот прямо так, без перехода, то гыгыкал аки бабуин, а то визжит, как девчонка перед гигантской крысой. Мы со Штангистом переполошились, а Чумазый к нам повернулся — уже молчал, зато побелел весь и икать начал.
— Ты чего? — сказал я (а у самого голос дрожит). — Орешь, будто он и вправду повесился на шнурке...
Молчит. Икает.
Тут я сам посмотреть сунулся. А там не просто кеды, там в кедах ноги! Чьи? Ну, Найка наверное, а так кто его знает: Найка по обрубкам до щиколоток не распознаешь, когда самого нет. Просто в кедах что-то темно-красное поблескивает и беленькое посредине… Тут меня чуть не вывернуло, и мы с Чумазым и Штангистом рванули к двери. Смешно. Вошли-то через окно, а назад все равно через дверь побежали.
А у двери свет горит — гудит и мигает. И болтается. На шнурках, мать вашу, и правда болтается наш Найк! Лицо синее, и ноги пониже голени обрубками, и капает на линолеум, капает, крови натекло уже — наверное, оно там лилось поначалу. Мы переглянулись и в обратную сторону… А там барахло. Уже без этих своих простыней. Стоит. И в воздухе такое разлито… зависть, тоска, но злости — ее больше всего было. Шкафы, тумбочки, стулья колченогие какие-то, мелкий хлам вроде валиков и светильников, и совсем уж мелочь навроде фигурок из сувенирной лавки. Завалили горой всю комнату — ни войти, ни выйти. Входить-то мы, положим, вошли уже, а вот выйти…
НАС ЗАБЫЛИ СКУЧНО ОСТАНЬТЕСЬ С НАМИ
Я подумал, у меня глюки пошли с перепугу. Но, судя по рожам Чумазого и Штангиста, они тоже это услышали, а с ума вроде как поодиночке сходят.
НАС ЗАБЫЛИ НЕ ШУМИТЕ НЕ ДВИГАЙТЕСЬ НЕ ДЫШИТЕ
Чумазый и Штангист это «не дышите» как услыхали, так просто развернулись — и в дверь. И ноги Найковы отрубленные им не помешали — отпихнули, выскочили, по красному чавкая, и дверь за ними хлопнула.
А я чувствую — не могу! Не могу, когда это со своими оплывающими кровищей культяпками болтается, как гигантский маятник или туша свиная на крюке. Даже обойти не могу, а дотронуться уж… нет, не просите.
— Парни! — кричу. — Помогите! Меня заберите!
Тихо. Лампочка только гудит и мигает.
— Парни! Вы меня забыли!
Тихо.
Впереди Найк висит, сзади шкафы и тумбочки горой.
Тихо. Лампочка вот только гудит…
— Эй! Меня забыли!
Тихо. Громоздятся вещи, и злость от них идет, такая злость.
ТЕБЯ ЗАБЫЛИ НЕ ШУМИ НЕ ДВИГАЙСЯ
НЕ ДЫШИ
А что я мог сделать? А тут и лампочка лопнула, так совсем тихо стало. И темно. Пришлось сделать, как они говорили.
Ну, в принципе, я их понимаю. Всякий разозлится, если его предали и забыли, запихнули в большую темную коробку, четыре-стены-темницу. Я б и сам разозлился. Я и разозлился.
Теперь я молчу, не двигаюсь, не дышу. Я замер под ветхой серой простыней, но если сюда забредет кто-нибудь, я оживу и его убью, потому что меня забыли.
Теперь я понимаю.
Еще на тему
история конечно не как всера про алкаша, но тоже достояная)))