много буковок

Подборка по обитальцам реактора, и попытка некоторой классификации дорогих жильцов этого большущего домика.
Всё взято исключительно из комментов joyreactor.

Матушка у меня разменяла уже половину восьмого десятка. Маразм, который многих посещает и гораздо раньше, в ужасе обходит ее стороной. Голова ясная, мысли правильные и поступки достойные. Всю жизнь она держала в своем маленьком кулачке хулиганистого батю, крепкого мужика, взращенного моими дедом с бабкой где то в районе Магадана подле зон, где сидят человеки, поведения и лексикона совершенно не социального. Оттуда он вынес, да и меня впоследствии научил много чему, что не раз пригодилось в жизни. Поженились они рано, потом, батя что то натворив в Магадане, рванул с матушкой на другие, уже Якутские Севера, захватив с собой только рюкзак да ружьишко охотничье. А потом появился я. Пол жизни на Севере (да и до сих пор там), отцовские уроки и его пример, вложили в меня много хорошего и, что главное, правильного. По крайней мере я на это надеюсь. Но сказ не о том.

Уезжая с подмосковной родительской дачи, после отпуска опять на Север, я оставил там ноутбук. Выкинул все лишние проги и оставил самый минимум, который заключался в почте и скайпе. Научил матушку, какие нажимать кнопки, куда смотреть и куда говорить. Поначалу она записывала все в тетрадку, название кнопок, что наживать и что должно происходить. Посмотрел я на эти записи, сгонял в магазин за цветной бумагой, нарезал кусочками и разноцветил ей клавиатуру ноута. Зачем? Затем, что теперь, когда матушка мне звонит, что там «что то не работает», я не говорю ей «нажми альт», ну или там «дел». А говорю – нажми зеленую, потом синюю и красную. Очень удобно. Да, что то меня унесло, я ведь не о том хотел.

… Вчера слышу, кто то в скайп ломится. Смотрю – матушка. Причем она поехала к родственникам в деревню одной бывшей союзной республики и предупреждала, что позвонит, котов с котятами покажет им.

Звонок, я принимаю. Связь отвратительная, звук, мало того, что тихий, так еще и икает по страшному.

Привет, привет, как дела, как дети, как котэ… Котэ в это время развлекали себя глубоким сном.

Решил первым показать им Севу. Сева спал под лестницей и в вибрисы не дул, поскольку за пол часа до этого пригрузил в себя пол кило фарша и походу превысил допустимую грузоподъемность организма настолько, что совершенно не реагировал ни на что.

Сева, гад подколодный, иди сюда! – вежливо позвал я его.

Мрь-пук-пук – Ответил Сева из под лестницы. Перегруженный фаршем Котэ желал покоя и неги.

Сева! Ты сволочь и жопа от шарпея притом! – я попытался унизить Котэ.

Сережа! – раздалось в трубке взволнованно,- Вы еще и шарпея взяли?

- Да нет мама, это я на Севу. Щас, вытащу эту морду голодную, покажу.

С экрана ноута на меня смотрела матушка и много родственников за ее спиной. Все ждали Севу. Я не мог обмануть их ожиданий и поэтому одной рукой залез под лестницу и, нащупав там, какую то запчасть от кота, уцепился за нее и потащил его по скользкому полу наружу.

Запчастью от кота оказалась его задняя лапа. Открыв глаза Сева истошно заорал, как бы интересуясь, что со мной и куда вы меня, сволочи, тащите. При этом он выпустил все свои царапалы и пытался загогтиться хоть за что нибудь. Пол был гладким и когтеустойчивым. А я нет. Из той ноги, за которую я вежливо и аккуратно вынимал Котэ, вылезло несколько когтей и заякорились в мою руку. Уррра! – заорал Сева нащупав точку опоры и рванулся обратно, под лестницу.

- Сережа! – напомнила о себе матушка, - Ты кота то нам покажешь?

«Покажешь кота? Ах вот оно в чем дело!» - до Севы дошло чему он обязан прерванному сну. После чего он повернулся и радостно куснул меня.

Куснул не сильно, но в нашем прайде кусать можно было только мне, и сейчас он просто нагло попрал всю иерархию, которую я строил с таким трудом и полным ртом шерсти. Это я с детства его кусал за холку, показывая кто тут может кусаться, а кто нет. А тут смотри как, Котэ решил проверить меня на крепость. Дескать, не пора ли старому Коту дать место молодому и сильному Севе. Это было посягательство на мой авторитет и давить это надо было немедленно.

Сдвинув свой ноут ногой в сторону, как назло камерой на себя, я ринулся атакующим ястребом на Севу, ухватил его зубами за шкварник, прижал к полу и страшно зашипел.

- С-с-с-ережа, как то заикаясь раздался из динамика голос родственницы, почти матушкиной ровесницы. Ч-ч-что там происходит?

Крайне неудобно было смотреть в камеру при этом держа кота зубами.

- Шшо номана! – бодро прошипел я, не вынимая кота изо рта.

- Врет он, врет!!! – заорал Сева из моего рта, - Ничего нормального нет! И попытался вырваться. Я еще сильней прижал Котэ к полу и зашипел уже всеми отверстиями. Сева, не ожидавший такого многообразия источников страшного шипения, на миг затаился, а у меня появилась возможность глянуть на зрителей.

Ну, что могу сказать. Я когда в детстве первый раз смотрел «Кошмар на улице Вязов», то имел примерно такой же лицевой портрет. А если учесть, что всем зрителям шел восьмой десяток, и на экране они ожидали увидеть своего успешного родственника, его детей и добрых домашних животных, а никак не его, лично пожирающего этих самых добрых животных, то я всерьез начал опасаться быть понятым не совсем правильно.

За это время Сева отошел от шока и попытался опять вырваться с целью дальнейшего доминирования. Я, растопырившись руками в пол, как боевой краб, элегантно перебирая зубами и не отпуская его загривок, переполз прикусом поближе к голове и опять прижав Котэ к полу, традиционно зашипел.

- А вот скажите – На весь экран возник глаз древней соседки, которая, оказывается тоже смотрела наше кино. – Вот скажите, - спросил глаз, - я слышала на Севере кушают собак, да. А что, и котов тоже едят?

Я в натуре чуть не подавился котом. Да и Севочка насторожился. Сколько же вас там зрителей? Глаз уехал куда то вбок от объектива, ноут на той стороне отъехал в дальний угол комнаты и я с извращенным удовольствием увидел пол деревни друзей и подружек, которых пригласили, по видимому, похвастаться мной.
Самый молоденький там был, если не ошибаюсь дядя Игорь, о семидесяти одного года. Самой старшей была незнакомая бабулька с трехзначным числом на прошлом, именинном торте. Всего человек восемь. Все они чинно сидели в два ряда на диванчике и стульях стоящих перед ним, и на экране матушкиного ноута наблюдали как за шесть тысяч километров от их деревни, мужик жрет кота. Реалити шоу, блин.

Сева пискнул, показывая, что доминировать он больше не хочет. Пришлось выплюнуть кота изо рта и улыбнуться зрителям.

- Сережа, - Матушка была спокойна и уравновешена, - А теперь покажи нам котят.

Кто то на заднем, зрительском ряду охнул и закрыл глаза. Баба Сеня перекрестилась и подвинулась поближе к экрану. Дед Прокопий шустро сдернул очки и начал резво протирать их несвежим платком, громко бормоча, что бы без него не начинали. Трехзначная бабушка заблестела глазами, прицелилась очками в экран и деловито спросила – А сколько там есть котят?

Все замерли в ожидании, когда начнется кровавая резня зубами.

Я снял со щеки пучок прилипшего к ней кота, хищно ухмыльнулся и заверил, что как только сбегаю за кетчупом, так сразу и начнем. Я как то привык котят с кетчупом потреблять.

… Провожать матушку домой вышла вся деревня. Зрители, как водится, немного приукрасив, тем же вечером разнесли по соседям душераздирающую историю, про дикого зверя Севу и смелого мальчика Сережу. Причем, после этого все почему то, начали сторониться соседского деда Севу, высохшего старичка с клюкой, которого и раненый комар сшибал на ходу. Хотя дед тут был вообще не при делах, только имя с котом имел одинаковое. Но этого хватило.

Но самое страшное, что матушке напихали полную сумку домашнего томатного соуса, местного кетчупа, с напутствием, что бы передала мне. Дескать с домашним оно вкуснее будет.
А что делать? На следующий год матушка опять поедет туда, я Севку уже предупредил, что будем есть Кота. Севка поржал и дал добро.

(c)

http://2000.net.ua/2000/forum/effekt-svobody/95837

Во время оно, суща Нифъ – нифъ иже от свиней суть, и два брата его жиста с нимъ их же имена суть Нафъ-Нафъ и нуфъ-нуфъ, яко же и братъ их свиниама быша. Нифъ-Нифъ и Нафъ-Нафъ юродивы быша, Нуф-Нуфъ же был свинъ, премудрости исполнен. Живуща же во стране добрей, идеже яли былие травное и от пчел сотъ, не в чем же имуща нужду, совещаша, глаголаше: яко мы, добрiи свинiи, живуща во стране добрей, не имамъ нужды, но несть нам идеже поселить ближних нашихъ, и вся имения наша. Возрастъ же имамъ пояти сибе женъ и родити сыновъ и дщерей, има же несть крова, ни ночлега не пристола домовъ наших. Сотворимъ же себе три кущи доблих, идеже вселимся с женами и чадами нашими и всемъ имением нашим. И бысть расприя в братии, яко же глагола кийждо сотворити домъ свой по желанию своему. И не решиша, како подобает сотворити домы своя, кийждо исшед сотворити яко же размышляше в себе. Сотвориша же Нифъ-Нифъ кущу из плевелъ, Нафъ-Нафъ из хврастия, а Нуфъ-Нуфъ из камене сотворша домъ.

И бысть, внегда почивали свинии сии на ложах своих подъ кровами домовъ своих, пришед въ землю ту волкъ, ища расхитити имения, его же не собра и пояти отъ скота, его же не пасох и не воздои. И уведе о поросяхъ сих, реша в себе поясти и. Пришедъ же Волкъ въ вар дневный к дому плевелному, в немъ же почивалъ Нифъ-Нифъ, не размышляя страха смертнаго грядуща к нему, дхну весьма зело на плевелы дома Нифъ-Нифова, и сотрясе стены дому того и рухнуша, яко не имеша основания на камени, вся же изъ плевелъ быша. Внегда же сокрушашася стены дома, восстав Нифъ-Нифъ от сна и рече: «О горе мне, яко не послушах увещеваний братии моих, рекших мне, яко не подобаетъ сотворити домъ из плевелъ! Азъ же по неразумию моему, сотвори сие, и чесо вижу и камо бежу ныне?» Уже отверзоша волку пасть свою на порося, избеже оный свинъ въ пределъ брата своего Нафъ-Нафа и волкъ гнаша его позади. И воставъ Наф-Нафъ от ложа своего, яко услыша толкуща брата, отверзоша. Вшед же въ горницу, возгласи Ниф-Нифъ гласоми велим «Увы мне! Яко волкъ лукавый пришед, разори имение мое плевельное и ныне грядетъ по мне ища пожрати ми!» И рече ему Ниф-Нифъ: «Пришел ты ко мне погубити и мя съ собою? Но не ужасайся же, яко не изъ плевелъ дом мой и не возможетъ волкъ зде яти ны». Еще же глаголаша има, пришед волкъ, грядущий въ следъ Ниф-Нифа, обрет дом, изъ хврастия сложен. И разуме, яко два порося сокрываста въ нем, паче озлобихся и взалках, дхну зело зело на домъ из хврастия и пошатнушася (домъ). И дхну паки, и сотрясошася стены и рухну домъ, яко же и дом Нифъ-Нифовъ. И обятъ страх велий свинии та, и излеста из хвраста дома, бежаста отъ волка в предел Нуфъ-Нуфовъ, весьма вопита, и хрюката, яко свинии бяше.

Услыша Нуфъ-Нуфъ шум, его же устрои братия его бегуща, исшед во сретение има. Узреша же бегство братий своихъ зело ужаснуся и рече имя во сретение «Чесо убо неподобное творита? Аще вы буйи есте, да бежита от волка, наипаче же должно вама сидета в домахъ своихъ, егда придет волкъ?!»

Она же реста ему, яко не огради их домы ихъ от волка и како разрушишася (домы), како бегство сотвориша и силъ уже не имут сокрытися от него. И рече Нуфъ-Нуфъ: «Внидете же подъ кровъ дома моего, или я не братъ вамъ?». Внегда же вниди свинии в домъ и затвориша двери дома Нуфъ-Нуфова, иже изъ камене суть, пришедъ къ дому волкъ, взалкавъ зело и ярости приисполнен пожрати поросей сихъ; не размышляше въ себе, яко домъ сей изъ камени сложен, дхну на него и ничесо же бысть стенамъ дома, дхну паки и паки. Разум же, яко не тако подобаетъ пояти поросей, въ доме семъ таящихся, влеша на кровлю дому сего, мняше пролести въ дымоходъ пещи огненней, юже устрои Нуфъ-Нуфъ в дому своем да согреетъ та вся ближняя его. И услыша, поросяти, яко же волкъ яко змий ползоша въ дымоход дому каменного, его же сотвори Нуфъ-Нуфъ, сотвориша очагъ в пещи и огнь возгореся, умори волка, той бо просунуша носъ с вой в пещь и застряша яко Виний Пухъ, быхъ же волк весьма упитанъ.

И возрадовашася свинии о избавлении отъ волка.

Свеча

Если вы боитесь темноты – то знайте: она не опасна. В темноте нету ни времени, ни пространства. Там нет ни чудовищ, ни призраков. Однако бойтесь того, что может выползти из темноты на свет вашей свечи.

Это было в Южной Америке. Нет, я не назову населенный пункт, и даже не скажу страну. Вам будет достаточно знать, что это все было.
Пестрая тропическая растительность, горы и грунтовые, размытые дождями и разбитые машинами дороги - вот где я оказался на пятой неделе своего путешествия. Я остановился в каком-то домишке – ободранная, но еще крепкая мебель в числе старой, продавленной кровати, шкафа, стола, стульев. В качестве плиты - туристическая горелка на сухом спирту. Дом стоял возле поворота дороги, на самом краю деревни - так что из окна открывался живописный вид на долину - зелень, холмы, голубое бездонное небо с белыми громадами облаков, и убегающая куда-то вдаль грунтовая дорога. Дорогу было видно довольно хорошо - километра на три-четыре - дорога, петляя, спускалась в долину внизу, то тут, то там выныривая из окружающего зеленого океана.
В общем, весь первый день я обустраивался - раскидал барахло по полкам, вытряхнул серые от времени простыни (мало ли какие тропические гады туда могли заползти), и провел косметическую уборку. Когда закончил, на дворе уже стояли сумерки, и вся деревенька затихала, готовясь отойти ко сну. Электричества тут не было. Вообще. Ни освещения на улицах, ни в домах. Единственным источником света были свечи. Будучи человеком культурным, я расположился на кровати, зажег пару свечей, и углубился в чтение. Не знаю, сколько времени прошло - час, или два, но в дверь постучали. Я, размышляя, кого это черти принесли, открыл дверь. На пороге стояла владелица моей лачуги. Размахивая руками, она потребовала погасить свечи. Все мои робкие попытки протестовать провалились, и я вынужден был принять ее условия. Заверив ее, что все сделаю, я с сожалением отправил книгу в шкаф, и, забравшись в кровать, погасил свечи (на кой черт они вообще нужны, если их нельзя жечь?!). Конфликтовать с хозяевами - да еще на ночь глядя как-то не хотелось. Решил выяснить все на следующий день.
Проснулся я, когда еще было темно. Сначала я грешил на смену часовых поясов и прочую ерунду. Ворочался с боку на бок, пытаясь уснуть, но сон не шел. Полежав немного в темноте, я решил, что раз все равно все спят, то, хотя бы, скоротаю время до утра за книжкой. Я зажег свечу, и вновь углубился в чтение. Не знаю, как долго я читал, пока не обратил внимание на странные звуки. Думаю, они были слышны достаточно давно, но увлеченный книгой я их не заметил. Это было что-то вроде пения. Были слышны голоса - множество. Но звучали они тихо, словно издалека. Слов не было - скорее какой-то гул множества голосов - на всех тональностях. Этот незримый, едва слышимый хор пробирал до костей - словно каждая мышца, каждый хрящик, каждая косточка отзывалась едва уловимой вибрацией, отплясывая в такт неслышимой музыке. Я выглянул в окно - в попытках определить источник столь необычного шума. Тогда-то я их впервые и увидел. По той самой дороге, убегающей вглубь долины, тянулась целая река света, как если бы тысячи светлячков роились над ней. Ближний конец этой необычной ленты, сотканной из мягкого света, терялся где-то между холмов по пути к деревне. И, пускай я и мог различить движение (словно что-то постоянно переливалось, не видимое в янтарном блеске огней), но, сколько я ни стоял, колонна так и не показалась на следующем изгибе дороги. В конце концов, устав стоять у окна, я вернулся в кровать, и удивительно легко заснул до самого утра.
На следующий день я решил разузнать у местных, что же за явление я видел ночью. Первым делом, я пошел к хозяйке, и, как смог, описал увиденное. Она как-то странно на меня посмотрела, и поинтересовалась, не зажигал ли я свечу. Я заверил, что свечей не жег, и вообще мне бы только узнать, куда ведет дорога, и что это я видел ночью. Старуха ответила, что мне все, приснилось - дорога никуда не ведет уже лет тридцать как. Раньше там было несколько деревень, но с ними что-то случилось (Ellos absorben el infierno - испанский я знал плохо, потому решил, что это какая-то метафора), и с тех пор туда никто не ездит (очередное преувеличение - дорога-то не заросла!).
Решив, что я все равно не добьюсь внятного ответа, я решил поступить проще: арендовать машину, и поехать туда самому. Однако моим планам сбыться было не суждено. Узнав, куда я собираюсь ехать, все владельцы автомобилей сразу же менялись в лице, и отказывались от предложенных мною денег (я поднял цену до 500 долларов за день - и все равно все отказались!). Снедаемый любопытством, я решил, что завтра встану пораньше, и отправлюсь туда пешком. Остаток дня я посвятил расспросам о загадочной дороге, но все мои попытки разбивались о стену молчания. Наконец, устав, и совершенно измотавшись от проклятой тропической жары, я вернулся обратно в свою лачугу. Сон не заставил себя ждать, и уже через пару минут я спал, как убитый.
Из сна меня выдернуло все то же пение. На это раз - более громкое. Иногда из общего гула голосов доносились отдельные диссонансные вскрики, но ни были редки, и никакой закономерности в них я не услышал. Выглянув в окно, я судорожно выдохнул. Процессия была ближе. Намного ближе. Уже можно было различить отдельные человеческие фигуры, неуклюже передвигающиеся по грязи дороги.
Откровенно говоря, мне на секунду стало жутко. Издалека это зрелище было прекрасным и величественным. Теперь, когда процессия приблизилась к деревне, очарование постепенно уступало гнетущему чувству… опасности. Или чего-то схожего. Мне было тяжело подобрать аналогию – все эти неуклюжие движения, удушающее воздействие хора голосов – все это давило на сознание, словно тяжелый камень, зависший над головой.
С трудом оторвав взгляд от процессии, я вернулся в кровать, и улегся, накрыв голову подушкой. Однако, от заунывного хора это не спасло. Приглушило верхние тона, но от этого гул стал напоминать стоны похороненных заживо. Сглотнув подступивший к горлу ком, я сосредоточился на своих мыслях, и постепенно заснул.
Проснулся я на рассвете от стука в дверь. Стучали настойчиво, но не громко. Протерев глаза спросонья, и накинув рубашку, я открыл дверь. На пороге стояла хозяйка. Бесцеремонно отодвинув меня в сторону, она прошествовала прямиком к огаркам моих свечей. Придирчиво изучив то, что от них осталось, она в который раз спросила, жег ли я свечи. Поскольку терять время на препирания с ней я не хотел, я ответил отрицательно, и попросил ее покинуть дом, так как я хочу переодеться, и пойти на прогулку. Старуха еще раз смерила меня долгим, пристальным взглядом, и, тяжело вздохнув, вышла, бормоча что-то себе под нос.
День выдался пасмурным. Еще вчера небо, бездонное и без единого облачка, наполнилось тяжелым свинцом дождевых туч. Думаю, не стоит объяснять, что такое дожди в тропическом климате. Судя по всему, хлынет не сегодня – завтра. Потому я поспешил к цели своей экскурсии. Увязая в плотном суглинке, я двинулся по дороге – в ту сторону, где я видел загадочную процессию.
Обогнув очередной холм, я замер в нерешительности. Я совершенно точно видел вчера тут людей. Однако, дорога была покрыта лишь старыми следами шин, но ни единого отпечатка ног. Быть может, кто-то проехал передо мной, уничтожив все следы? Что ж. Так или иначе, но я намеревался дойти до ближайшей «странной» деревни.
На остаток пути ушло почти три часа. К тому моменту, когда деревья расступились, открывая вид на деревушку, я окончательно выбился из сил, и, увидев дома, я облегченно выдохнул. Наконец-то!
Однако мое облегчение длилось не долго. Деревня и впрямь была покинута. Пустые дома, где все еще стояла утварь, брошенные, где попало вещи, даже ржавая, видавшая виды машина возле одного из домов.
Зайдя в очередную хижину, я осторожно осмотрелся. Следов запустения не было – словно хозяева съехали совсем недавно. Чувствовалось, что людей тут нет. Но не тридцать лет! Что, я в Припяти, разве, не был? Брошенные поселки – особенно в джунглях не так должны выглядеть.
Обходя дом, я наткнулся на фотографию его хозяев. Семейство – отец, мать и трое ребятишек радостно улыбались сквозь стекло фоторамки. Я поставил фотографию на место. Ощущение неправильности происходящего усиливалось. Люди жили тут. И не жили одновременно. Как там сказала старуха? Ellos absorben el infierno.
У меня по спине пробежал неприятный холодок, и следом накатила волна липкого, неосознанного страха. Прочь отсюда. Не стоило мне сюда идти – правы были местные.
Нервной, преувеличенно бодрой походкой я двинулся обратно, постоянно оглядываясь, и, то и дело, сбиваясь с шага. В итоге обратно я вернулся к вечеру. Весь издергавшийся, и вздрагивающий от любого шороха в кустах. К счастью, хозяйку я не застал (иначе не миновать расспросов). Переоделся, вымылся, и остаток вечера провел, стараясь отвлечься от увиденного. Незаметно на землю опустилась ночь, и, спохватившись, я потушил свечу, и забрался в кровать. Выспаться, и завтра прочь из этих жутких мест.
Вопль, ворвавшийся в мой и без того неспокойный сон, заставил меня подпрыгнуть, судорожно оглядываясь по сторонам. Нет, это был не единичный крик. Воздух вокруг стенал, плакал, кричал и подвывал на все лады. Теперь до меня дошло, что я слышал. Не пение, и не музыку. Это были крики, полные агонии, ужаса, боли и одиночества. Словно сотни людей одновременно пытали самыми изощренными способами.
Обливаясь холодным потом, я выглянул в окно, и почувствовал, как провалилось куда-то мое сердце.
Люди. Мужчины, женщины, дети и старики. В руке каждого горела свеча, их лица были искажены гримасами ужаса и страданий, а рты открыты в немом вопле – за них стенал сам воздух. И они передвигались. Ползли, шли, ковыляли. Шли, но не двигались. Стоило взгляду упасть на одного, как он замирал – даже пламя свечи переставало плясать на ветру, однако глаз улавливал движение на периферии обзора. Стоило взглянуть туда, и становилось видно, что позы чуть-чуть, неуловимо менялись. Это было похоже на замедленные в тысячи раз съемки – движение есть, оно угадывается, но глаз его различить не способен.
Всхлипнув от нахлынувшего ужаса, я отпрянул от окна, залитого жутким, неживым светом их свечей. Опрокинув по пути стул, я забился в дальний угол кровати, с ужасом глядя в окно. Ожидая, что сейчас они ко мне ворвутся.
Не знаю, сколько я так сидел. Час. Может, два. Парализованный животным ужасом, я застыл в оцепенении до тех пор, пока не забрезжил рассвет, и ровное янтарное свечение не утонуло в серой предрассветной мгле. Очнулся я, когда на улице послышались голоса людей. Только тогда до моего сознания начало доходить, что я жив, и что весь кошмар прошлой ночи остался позади. Натянув кое-как одежду, я пулей выскочил из дома – прямо под теплый тропический дождь. Лило так, словно наступил новый Потоп. Я чуть не взвыл от ярости и бессилия. По такой погоде ехать не возможно. Машина – да что там машина – танк увязнет в здешних проклятых дорогах!
Нет. Я обязан был выбраться! Еще одного кошмарного шествия не переживу. Я побежал, утопая в грязи по щиколотку, к местному, который привез меня в эту деревню. К моему несказанному облегчению, он оказался дома. Я объяснил ему спокойно, на сколько мог, что мне срочно надо уехать. Я готов был отдать ему все мои деньги – лишь бы он меня отсюда увез. Он только покачал головой, и сказал, что сегодня не выйдет никак – выше по дороге из-за дождя настоящий селевой поток. Если дожди не затянутся, то за сутки он должен спасть до безопасных масштабов. Тоже самое мне ответили и остальные обитатели деревни. Никак. Выбираться же пешком к ближайшей дороге по такой погоде у меня займет несколько суток. Я лихорадочно соображал – надо было найти выход, и найти его срочно. Но его я не видел.
Отчаявшись что-то изменить, я добрался до ближайшего магазина, и выбрал там едва ли не все запасы алкоголя. Что ж. Быть может, хоть так я сумею преодолеть свой страх. А если повезет – то отключусь, и, быть может, мне не придётся пройти через этот кошмар.
Ночи я ждал, как осужденный смертник ждет команды «пли!». Я ни о чем не мог думать, кроме этих кошмарных лиц, серых, словно одежды, в которых они брели к своей неведомой цели, и сам не заметил, как заснул, уткнувшись лбом в стол.
На этот раз меня разбудила тишина. Абсолютная и неестественная. Я поднялся со стула – трезвый, как стеклышко, к своему преогромному огорчению. Оглядел пустую комнату. За окном ничего не было видно. Темнота – тучи скрыли луну и звезды. Людей со свечами видно не было. Вообще казалось, весь мир замер. Учащенно дыша, я до рези в глазах всматривался в темноту за окном. Ни зги не видно. Так я простоял, думаю, не меньше получаса. Вслушиваясь и всматриваясь в ночь. Ничего. Судорожно вздохнув с облегчением, я обернулся, и оказался нос-к-носу с одним из них. Они стояли у меня за спиной. Серые лица, серые одежды, свечи в руках, раскрытые в немом вопле рты, и тьма в глазницах. Я у меня из груди вырвался сдавленный стон – от охватившего меня ужаса не было сил даже кричать, или двигаться. Ноги подкосились, и я осел на пол, неотрывно глядя в маслянистую черноту пустых глазниц.
Они так и простояли до самого утра – глядя на меня тяжело и неотрывно. Я ощущал колючие ледяные касания их взглядов. Ощущение, словно по телу скользят льдинки. Сотни пар крошечных, мокрых и скользких льдинок. Я даже не пытался двинуться или закричать. Сидел, парализованный неестественным ужасом, и неотрывно глядел в манящие омуты пустоты их глаз.
А потом наступило утро. Я лишь моргнул, и их не стало. Только в воздухе вились тоненькие струйки дыма. Часа через два я рискнул встать. Все тело занемело, суставы ныли. Дрожа, я огляделся по сторонам. Никого. За окном было светло – за ночь тучи куда-то пропали, и небо вновь сияло свое бездонной голубизной. Затолкав свои вещи в рюкзак, я отправился к водителю. Тот только покачал головой, видя мои воспаленные от бессонницы глаза, и согласился отвезти меня к ближайшему крупному городку.
Это произошло три недели назад. Приехав домой, я первым делом поехал в больницу. Мой разум искал спасения – то, что я видел, полностью разрушило мой мир. Я не мог спокойно спать, постоянно слыша далекий и нестройный хор агонии. Я не мог смотреть не городские огни – мне всюду мерещилась кошмарная процессия.
Прокручивая в голове все прошедшее, я пришел к очевидному выводу – почему в деревне не было света. Почему они тушили свечи. Ellos absorben el infierno.
Проведя в городе всего три дня, и ни разу не сомкнув глаз, я перебрался на дачу к знакомым. Якобы немного привыкнуть к городу, но на самом деле тут просто было темно. Прошло еще восемнадцать дней. Я почти перестал напиваться до полной отключки. Даже решился зажечь лампу, и потом до боли в глазах всматривался в окрестности. Мне казалось, что все позади. До прошлой ночи.
Я опять видел их. Пока еще издалека. Огоньки, маячащие между деревьев. Я знаю – тогда они не успели. Всего на одну ночь. Я сбежал. Оставил их без замеченной добычи. И они настигли меня. Здесь, через полмира, они пришли, что бы завершить начатое, пополнить свои ряды. Но я их перехитрил. Сейчас, заканчивая писать эти строки, я уже вижу пляску огней за окнами. Они уже рядом, и на этот раз они уже знают, где их жертва – на этот раз все происходит быстрее.
Мне тяжело. Я укрыл всю мебель целлофаном – что бы ничего не забрызгать. В течении дня уже трижды засовывал ствол пистолета в рот, но… черт, это так тяжело. Даже ужас, который ждет меня сегодня ночью, не отключает инстинкты. Надо пойти напиться.
Мжет атк будет лучше… Порклятый пситолет на кус ка

(из протокола следствия)
….
Погибший (имя пропущено из этических соображений), тридцать лет. На учете психиатров не состоял. Следов наркотических веществ в крови не обнаружено. Содержание алкоголя в крови 0,25%.
….
Цвет волос, по описанию родных и близких – темно-коричневый. Цвет волос при осмотре трупа – седой.
….
Никто из опрошенных свидетелей ничего подозрительного в ночь пришествия не видел и не слышал. Владелец соседнего участка отметил «странное поведение собаки», однако дать более точную характеристику не смог.