толстая нагнулась

Лучше уж быть Адамом Драйвером!

Опять мне написали, что я похож на бабу. Блин, вот хоть переставай быть Кайло Реном и записывайся в спортзал, пытаясь стать более мужественным. Только сильно подозреваю, что это мне не поможет. Ведь РОЖА-то от этого не изменится!
А те, кому не нравится Адам Драйвер, ещё мою собственную рожу не видели. В оригинале я куда хуже. И если бы имел деньги и не боялся врачей, сделал бы пластическую операцию под Драйвера. Он хотя бы выглядит как мужик, а не как гомосятина!

Хохлы — самое мерзкое, что случалось с человечеством. Олицетворение быдла, деревенщины, провинциальщины, мещанства, ксенофобии, зависти, коллективизма; словом, всего плохого, что есть в людях. Кто-то скажет, что среди русских тоже дохуя быдла — не спорю, дохуя, но так как русские всегда были государство образующей нацией, то и число интеллигентов и ученых среди них всегда было больше.
Что дали миру хохлы? Неграмотного пидораса Тараса Шевченко, местечкового философа Сковороду и советского ученого Амосова — всё. Остальной их вклад в развитие человечества абсолютно идентичен вкладу африканских народов — это полубезумные вожди с африканскими фамилиями Мазепа, Бандера, Петлюра, Мукунку, Тумба-Юмба и т.д., безмозглые боксеры (Кличко)и 1 футболист (Шевченко). В общем, любой Кот-д'Ивуар может противопоставить как минимум не меньшее число талантов.
Итак, мы определились, что хохлы — это говно. Это рак.Это мудачье. Все хохлы — быдло. Просто априори. Их генетика несовместима с интеллектом и культурой. Каждый раз, когда я представляю хохлопидора, сидящего за компьютером, меня тянет блевать. Первое, что приходит на ум — хохлопидор Ибигдан, тупой ограниченный мудак с интересами "телки, пиво, бабки, камедиклаб, смешные картинки", лишенный таланта, фантазии и стремления к познанию мира. Его единственный интерес — в чтении и распространении слухов, как у бабок на крыльце. Добавьте к этому еще несоизмеримое с его личностью чувство собственной важности и национальной самостийности.

Сказ

Сломанный меч цепляет траву, на блестящем металле остаются капли росы. Я обессиленно опустился на колени, выронил меч. Под наколенниками хрустнули и рассыпались в прах кости нежити. За спиной хрипит чародей, скребёт тонкими, как паучьи лапки, пальцами по груди, стараясь вырвать обломок клинка. Восходящая над лесом луна, играет бликами на железной короне с тремя зубцами.

— Ты…ты победил, сейчас…княжич… — Просипел чародей, корона соскользнула с головы, ударив по плечу скрылась в траве.

Голос истончился, чароплёт посерел и рассыпался невесомым пеплом. В лунном свете в траве блестят мечи, зажатый костяными ладонями, белеют десятки порубленных скелетов. Тяжело поднявшись поймал взглядом корону, вгляделся в отражение на отполированном металле. Лицо залито кровью, волосы слиплись в красные сосульки, от кольчуги остались жалкие лохмотья.

Корона манит к себе, как луна песиглавца, требует немедля водрузить на чело. С усилием, рвущим мышцы, отвернулся, сделал неловкий шаг к лесу. В ушах загудел голос старого чудовища, мотнул головой пытаясь прогнать морок. Пошатнулся, едва не упав сделал два быстрых шага, точно пьяный. Замер широко расставив ноги и держась за голову обеими руками, от голоса виски будто долотом проламывают.

— Я вернусь и заберу твою жизнь, или жизнь твоих потомков. А она, её ты никогда не получишь!

— Посмотрим. — сдавленно прохрипел я, во рту стало противно солоно.

Собственный голос, кажется чужим, блеклым и лишенным жизни.

Голос мертвеца.

Луна взошла над замком, осветила древний жертвенник впереди и толстую иглу на нём. Подойдя ближе разглядел на игле крохотные царапинки, следы моих ударов мечом. На краю слышимости засмеялся колдун. Смахнув иглу в траву, побрёл к лесу, хромая на обе ноги. Перед глазами плывёт, земля раскачивается, как ладья в бурю, норовит уйти из-под ног.

Нарастающий ветер треплет обрывки плаща за спиной, выбеленные временем лоскуты цепляются за низкие ветви, путаются в кустарнике. Над головой зловеще шуршат плотные кроны, раненым демоном завывает ветер.

Лес наполнен слабым, гнилушным светом, видно скрюченные деревья, с бурой листвой, полусгнившие валежины, поперёк тропы. Остатки жизни вытекают из ран, остаются за мной широким следом на опавшей листве. С левого плеча уверенно звучит голос:

«Ложись, отдохни, ты заслужил. Смотри, как удобно лежат листья, будто готовая перина в родном тереме. Отдохни, наберись сил перед встречей с Ней.»

Я иду.

Вой ветра складывается в злые голоса:

— Прочь! Она не твоя! Уходи!

Голоса сплетаются в протяжный визг, разрезающий черепа от виска до виска. Ветви, похожие на руки древних ведьм, тянутся к лицу, хватают за плечи и волосы. Трава оплетает сапоги, острые стебли тщатся порезать толстую кожу.

Я иду.

Впереди на достаточно низкую и толстую, для удара головой, ветку приземлилась огромная орлица с женской головой. Ветвь затрещала, нагнулась до самой земли. Лицо почти красивое, с тонкими, благородными чертами. Всё портят круглые глаза без зрачков, и жёсткие перья вместо волос. Сирин переступила с ноги на ногу, игнорирую жалобный треск, зло заклекотала:

— Уходи! Она никогда не будет твоей! Ни здесь, ни в Вирии! Ни даже в царстве Вийя!

Сирин приподнялась, развела крылья в стороны и громко закудахтала, как огромная курица.

Я иду.

Деревья стоят плотно, как дружина, укрывшаяся за щитами, ветви норовят выбить глаза. Впереди наметился просвет, точно дверной проём в светлый зал из тёмного коридора. Я прибавил шаг, застонал от боли меж рёбер.

Проход заслонила огромная, косматая, фигура. Чугайстер скалится, глаза горят желтым, звериным огнём. От него несёт мощью, жаждой крови и густой мускусной вонью, перебивающей прелые запахи леса. Смотрю в глаза вижу обещание скорой смерти. Чудовище нагло ухмыляется, намечая, как будет рвать и пожирать.

Я иду.

В последний миг чугайстер сжался, заскулил под взглядом и отпрыгнул в темноту испуганным зайцем. Забыв о нём вошёл в проход меж деревьев, сощурился спасая глаза. Поляна огромна, как ристалище у стольного града, залита осязаемым, точно паутина, лунным светом.

Густая трава под сапогами, как мягкий ковёр, заглушает шаги. Воздух наполняется яркими точками светлячков, они кружат вокруг в хаотичном танце. Впереди, на огромном куске чёрного гранита сидит огненно-рыжая девушка в сарафане. Она поёт, закрыв глаза и подставив лицо лунному свету. Босая, с распущенными волосами, похожая на затухающее пламя. От звука её голоса заныло в груди.

Затаив дыхание подошел ближе, стальная набойка предательски лязгнула о притаившийся в траве камень. Песня оборвалась, девушка распахнула глаза, огромные и манящие как два темных омута.

Всего мгновение смотрела на меня и побежала навстречу, путаясь в сарафане, почти падая. Перехватил на полпути, прижал к груди и зарылся носом в густые рыжие волосы, нос защекотало ароматом полыни. Сдерживая слёзы счастья прошептал, почти теряя сознание:

— Я же говорил, обязательно приду за тобой.