сделал сам глиномесный дневник(название временное)
Кринж сам себя не запостит.
Здрасьте, это ещё одна запись в глиномесный дневник(название временное).
Вам может показаться, что я ещё один сетевой сумасшедший, который существует только для того, что бы заебать вас до смерти своей хуентой, быть может вам не кажется. Благо теперь у меня есть свой тег и всё кому режет глаз моя "лепнина" может заблокировать тег "глиномесный дневник(название временное)".
В этот раз я решил выложить что то, на что потратил больше часу своих сил, с чего собственно всё и начиналось.
Крылатый гусар из глины.
Или "Как я увидел предел своих сил и пал в бездну отчаянья."
Не буду загонять вас предысторией, да и не хочу её вспоминать, суть в том, что мне захотелось сделать что-нибудь красивое, а что может быть красивее военного костюма эпохи барокко, конечно военный костюм эпохи наполеоновских войн, так что выбор мой пал на крылатых гусар, потому как они выделяются даже из общей пышности 17 века.
Откровенно дурацкое решение браться за такую сложную задачу с нуля, особенно когда ты толком не можешь сконцентрироваться на работе и постоянно переживаешь события, которые уже прошли. Потратив где то две недели беспрерывной работы на этого парня, я понял что не тяну и сам не понимаю что делаю. "Тренируйся на кошках" подумал я и решил заняться чем то попроще, так я собственно и пришёл к "Совам" и правилу в один час.
Постить всё это дело, всё равно что голым ходить по улице, пиздецки стыдно, хорошо что я выбрал ресурс где меня никто не знает.
литература Владимир Войнович Шапка (роман) интерпретация все тлен пидары
Когда все приобретает другое значение
Под впечатлением от поста https://polit.reactor.cc/post/5509930 [не все видят политоту, поэтому повторю его заглавие: "Исследование: большинство россиян (>80%) не понимают или плохо понимают прочитанный текст"] вспомнил отрывок из "Шапки" Войновича, в которой Баранов интерпретирует содержание нового романа своего товарища (который пишет "только о хороших людях").
Ниже — видео (Баранов в исполнении Евстигнеева!), но поскольку оно может не отображаться на джое (иногда бывает, авторские права или еще чего), добавляю для пытливых фрагмент из книги (под спойлер)
(фрагмент с 16:46)
— Ну, смотри, как хочешь,— сказал Баранов.— Я хотел тебе высказать свое мнение... Дело в том, что роман талантливый...
Все-таки произнесенный эпитет звучал так заманчиво, что, даже предчувствуя каверзу, Ефим трубку не положил.
— Роман гениальный, но сильно затянут,— гнул свою линию Баранов.
— Почему же это затянут? — насторожился Ефим.
— Ну вот давай разберем. Возьмем самое начало: «День был жаркий. Савелий Моргунов сидел за столом и смотрел, как жирная муха бьется в стекло». Потрясающе!
— Ну да, это у меня неплохо получилось,— застеснявшись, признал Ефим.
— Не неплохо,— стоял на своем Баранов,— а потрясающе! Великолепно! Но слишком мрачно.
— Мрачно?
— Очень мрачно!
Эта оценка была приятна Ефиму, потому что в глубине души он всегда хотел написать что-нибудь мрачное, а, может, быть, даже непроходимое.
— Ужас как мрачно,— повторил Баранов. — Но на этом надо и кончать. И так все понятно. Лето в разгаре, солнце в зените, жара невыносима, а окна закрыты. Савелий сидит, муха бьется в стекло, пробиться не может. Савелию жарко. Он изнывает. Он смотрит на муху и думает, что он вот так же, как эта муха, бессмысленно бьется в стекло. И ничего не выходит. А к тому же жара. Он сидит, потеет, а муха бьется в стекло. Кстати, он кто, этот Савелий?
— Прораб,— осторожно сказал Ефим.
— Так я и думал. Тем более все ясно. Жара стоит, муха бьется, прораб потеет. Материалов не хватает, рабочие перепились, начальство кроет матом, план горит, премии не будет. Прораб потеет, настроение мрачное, муха бьется в стекло. Он понимает, что жизнь не удалась, работа не клеится, начальство хамит, жена скандалит, сын колется, дочь проститутка.
— Что ты за глупости говоришь! — завизжал Ефим тонким от оскорбления голосом.— Кто колется? Кто проститутка? У меня нет никаких проституток.
— Да что ты расшумелся,— сказал Баранов.— Какая разница, кто у тебя есть, кого нет. Я так додумал, довообразил. Ты должен читателю доверять, оставить ему простор для фантазии. Зачем же ты пишешь шестьсот страниц, когда все ясно с первой строки?
— Ничего тебе не ясно! — закричал Ефим еще более тонко.— У меня вообще не бывает никаких наркоманов и никаких проституток. Я пишу только о хороших людях, а о плохих не пишу, они меня не интересуют. А прораб у меня вообще старый холостяк.
— А-а, педераст! — обрадовался Баранов.— Тогда другое дело. Тогда все приобретает другое значение. Он сидит, он потеет, муха бьется в стекло...