Ядерный реактор

Холодный термоядерный синтез заработал — экспериментальный реактор стартапа ENG8 вышел в плюс

Удивительная новость пришла из Гибралтара. Местная компания ENG8 создала и показала в работе автономную и компактную установку по получению энергии от реакции холодного термоядерного синтеза. Эксперты с мировым именем подтвердили, что установка EnergiCells выдаёт в три раза больше энергии, чем тратит на холодный ядерный синтез. Установка работает без внешних источников питания и является первым в мире источником термоядерной энергии.

Коллаж interestingengineering.com. Источник изображения: interestingengineering.com \ ENG8

Валерия Тютина (Valeria Tyutina), генеральный директор ENG8, сказала: «В то время как горячий термоядерный синтез борется за получение чистой энергии, технология катализируемого термоядерного синтеза значительно продвинулась вперед и предлагает жизнеспособный источник доступной энергии с нулевым уровнем выбросов для развития мировой экономики. Наша технология доступна для массового производства, поэтому каждый житель планеты может иметь доступ к своему собственному независимому источнику энергии».

По всей видимости, речь идёт об электрохимически индуцированном ядерном синтезе, в ходе которого в электролитической ячейке происходит слияние изотопов водорода на электродах в присутствии катализатора. «Энергетические элементы соединяют ядра водорода, производя фотоны или свет, а также непосредственно электроны или электричество. В настоящее время они производят электроэнергию в масштабе от милливатт до десятков киловатт», — как объясняет работу элемента EnergiCells пресс-релиз компании.

Инвестор поручил разобраться с изобретением учёного с мировым именем, Жан-Полю Бибериану (Jean-Paul Biberian), в активе у которого более 80 работ в сфере LENR (low-energy nuclear reactions, низкоэнергетических ядерных реакций). После экспертизы учёный заявил: «Технология способна обеспечить непрерывную работу, производя киловатты выходной энергии, при этом чистая выходная мощность в три раза превышает потребляемую».

По словам Тютиной, у компании есть несколько промышленных заказчиков, которые доверяют этой технологии и проявили интерес к оборудованию EnergiCell мощностью от 3 МВт до 8 ГВт. Раннее представители компании делали доклады на европейских конференциях по энергетике, заверяя коллег, что технология EnergiCell не имеет побочных последствий и не производит вредных выбросов. Эксплуатация энергетических объектов с установками EnergiCell будет не дороже эксплуатации электростанций на ископаемом топливе за исключением того, что топливо не придётся покупать. Установки производят электричество и тепло. Специальная настройка допускает генерацию водорода и кислорода.

На одном из последних семинаров генеральный директор Международного общества ядерных исследований конденсированных сред (ISCMNS) Алан Смит (Alan Smith), сказал: «Если бы мне пришлось делать ставку на то, какие компании LENR первыми выйдут на рынок, ENG8 вошла бы в число двух лучших».

«Наши автономные энергетические ячейки обладают потенциалом для децентрализации производства энергии, обезуглероживания экономики и снижения цен на энергоносители. Это не просто продукт; это кардинальный сдвиг в сторону создания более чистой и устойчивой энергетики и более справедливого мира», — заявили в компании.

https://3dnews.ru/1112729/hyas-v-kagdiy-dom-evropeyskaya-kompaniya-sovershila-proriv-v-poluchenii-holodnogo-termoyadernogo-sinteza

Российские ученые нашли способ продлить срок службы ядерного топлива на 75%.

Исследование, проведенное учеными Томского политехнического университета (ТПУ), показало, что длительность работы торий-уранового топлива можно увеличить на 75% с помощью увеличения диаметра тепловыделяющего элемента (ТВЭЛ).

«Для эффективной работы реактора недопустимо достижение кризисов теплообмена, высоких показателей температур ядерного топлива и оболочки тепловыделяющего элемента, а скорость течения теплоносителя не должна превышать предельного значения. Мы выяснили, что рост диаметра ТВЭЛ приводит к удовлетворительным значениям теплофизических параметров из-за снижения плотности теплового потока с поверхности тепловыделяющего элемента», – сообщил доцент отделения ядерно-топливного цикла ТПУ Владимира Нестерова.

Торий-урановое топливо используется на атомных станциях малой мощности на территориях Крайнего Севера и удаленных территориях, куда трудно и дорого доставлять топливо. Поэтому продление срока службы ядерного топлива на 75% имеет важное значение в этих труднодоступных территориях.

Источник:

https://www.ixbt.com/news/2023/06/04/rossijskie-uchenye-nashli-sposob-prodlit-srok-sluzhby-jadernogo-topliva-na-75.html

Rolls-Royce откроет 30 малых модульных ядерных реакторов, которыми обеспечит 20% энергии Великобритании

Rolls-Royce планирует развернуть свой проект Малых модульных реакторов (ММР) с использованием ядерной энергетики к 2030 году — сообщает The Telegraph. Они смогут поставлять пятую часть всей электроэнергии в Британии, а в будущем попадут и на международный рынок.

Всего компания хочет построить около 30 ММР, суть которых заключается в использовании имеющихся ядерных технологий в меньших масштабах. Такие станции будут более стандартизированы, в отличие от крупномасштабных объектов, каждый из которых строится по своему собственному уникальному проекту.

Сообщается, что каждый ММР сможет генерировать около 470 Мегаватт электроэнергии в течение минимум 60 лет. Всего планируется обеспечить генерацию 15 Гигаватт электричества, что составляет около 20% от текущих 76,6 Гигаватт энергии, производимой в Соединённом Королевстве. В компании-производителе Rolls-Royce SMR заявляют, что до 90% всех элементов для возведения объектов будет производиться на заводах, что снизит конечную стоимость и повысит стабильность.

Фирма уже объявила о четырёх площадках, которые она хотела бы использовать для постройки своих ММР: две из них находятся в Уэльсе и ещё две — в Англии. Сейчас территории находятся в ведении Управления по выводу из эксплуатации ядерных объектов (Nuclear Decommissioning Authority, NDA), которое рассматривает заявки от нескольких потенциальных разработчиков ММР. Rolls-Royce будет необходимо получить одобрение NDA и британского правительства, а также Управления по ядерному регулированию и Агентства по охране окружающей среды и природных ресурсов Уэльса. На некоторых площадках планировалось построить другие объекты, но их возведение приостановили на неопределённый срок.

Исполнительный директор Rolls-Royce SMR Том Самсон заявил, что сроки завершения проекта напрямую зависят от сроков согласования площадок. Он подчеркнул, что проектированием и строительством элементов для ММР будут заниматься специалисты из Великобритании.

Позже компания планирует выходить и на международный рынок. В этом ей должны помочь зарубежные партнёры, среди которых — ФНБ Катара, ранее инвестировавший в покупку Twitter Илоном Маском.

В NDA отметили, что рассматривают «несколько потенциальных партнёров» по возведению ММР. Там также заявили, что будут ориентироваться на «стратегию правительства Великобритании в области энергетической безопасности».

MCNPX или MCNP6

Ядерный клуб 2021

Мировой ядерный клуб по состоянию на осень 2021-го года.
В первом круге страны обладающие мирным атомом.
Во втором круге страны обладающие ядерным оружием.
В пересечение кругов находятся страны обладающие пакетом "Все включено".

Ну что, у вас уже включили батареи?

 Сап котаны. Предполагаю, что почти каждый живущий на территории развалившегося СССР человек знает, что такое центральное отопление. Старые батареи, сезоны включения, связанные с временем года а не погодой, ну и котельная. Обычная такая котельная, большое бетонное квадратное здание, ветка железной дороги, поезда со знаками «радиоактивно» на территорию время от времени подъезжают, ХОЯТ на промплощадке…

 Кто в теме, тот уже понял, о чём сейчас пойдёт речь, а для несведующих скажу: сегодня поговорим об одном интереснейшем проекте, который мог решить проблему теплоснабжения многих городов. Начну, пожалуй, издалека.
 Идея отапливать дома мирным атомом пришла в голову советским учёным отнюдь не из ниоткуда. Например, такие города как Сосновый бор (ЛАЭС), Удомля (Калининская АЭС), Полярные зори (Кольская АЭС), Припять (ЧАЭС) и некоторые другие города атомщиков отапливаются (лись) тёплой водой со станции. По сути своей подобное отопление являлось, в том числе, контуром охлаждения станции, поэтому такая идея убивает сразу двух зайцев: не надо строить котельную и можно тратить меньше ресурсов на охлаждение реактора. В какой-то момент в голову инжинерам пришла идея сделать специальную установку только для нагрева воды при помощи ядерной энергии сугубо для вышеописанной цели.

 В 1975 году учёные провели исследование того, насколько экономически выгодно и целесообразно отапливать город ядерным реактором. Результаты были впечатляющими. Оказалось, что экономится значительное количество угля, мазута или газа, в зависимости от того, чем грели раньше. А ещё уран возить надо реже и в меньших количествах, чем привычное ископаемое топливо, что также очень удобно. Одна атомная котельная в рассчётах была способна решить проблему обогрева 80% большого города миллионника. И напоследок: АСТ в теории должна быть более экологичной, чем обычная ТЭЦ или котельная. Вобщем, одни плюсы. Почти. В итоге партия поручила разработать специальный водо-водяной реактор (привет ВВЭР). В ОКБМ Африкантова под патронажем Курчатовского института и академика Александрова лично началась разработка реакторов АСТ-500, имеющих мощность, соответственно, 500 тепловых мегаватт. Одним из главных требований к реактору была безопасность, томучто станции предполагалось строить в черте города или очень близко к его границе. На бумаге учёные с этой задачей справились, даже с некоторой перестраховкой. Однако, у всей этой красоты имелось две обратные стороны: То, что реактор нельзя полностью заглушить (Тепла может выделяться будет немного, распад будет минимальный, но топливо всё равно будет распадаться даже летом, что не очень приятно) и то, что АСТ предполагалось строить почти в черте города (изначально проблемой это не считалось, но в итоге это похоронит перспективный проект).

 Итак, в 1979 закончились все проектировочные работы, а в 1982 началось строительство двух экспериментальных станций в Горьком (Нижний Новгород) и Воронеже. В конце 1980-х годов ГАСТ имела 85% готовность, начинался монтаж БЩУ двух энергоблоков, а также заканчивался монтаж корпуса реактора. ВАСТ – 65%, вёлся монтаж реакторного оборудования. В 1986, когда над Украиной пронеслось радиоактивное облако, сроки введения в эксплуатацию сдвинули, строительство продолжалось, но вяло. В 1989 говна забурлили и общество сказало : "Не хотим, не позволим!" и так далее. В Новгороде к остановке строительства ГАСТ непосредственно приложил свою руку Борис Ефимович Немцов. Станцию консервируют, а на самом деле считай забрасывают. В Воронеже провели референдум, 96% людей проголосовали против продолжения строительства. Станцию аналогично консервируют. В настоящее время ГАСТ активно распиливает частник, который её выкупил, ВАСТ – сносят по тендеру Росэнергоатома. Так, один из проектов, который мог решить проблемы страны с конечным ископаемым топливом, который мог позволить провести качественное отопление в северные районы, повысить качество жизни людей там и сэкономить кучу тонн нефти (буквально) забросили в долгий ящик. Однако, свет в конце тоннеля виднеется, но об этом как нибудь в другой раз.

На фото: 1. Схема устройства энергоблока с условным обозначением внешних тепловых контуров. 2. Корпус реактора в процессе монтажа. 3. Промплощадка и энергоблок ГАСТ. 4. Промплощадка и энергоблок ВАСТ

Чернобыль ч.7.2 Война с радиацией

Предыдущая часть

Дезактивация

 Работы по дезактивации самой зоны велись, как уже говорилось выше, по очень многим направлениям. Начнём с ЧАЭС, как источника всех бед.

 Чистил АЭС 731 отдельный батальон специальной защиты. Им помогали бригады химической защиты. 731 ОБСЗ – это вообще отдельная история. Боевой путь этого подразделения начался рано – в зоне они трудились уже с 29 апреля, сначала загружая материалы для тампонирования реактора на вертолёты, потом откачивая воду из нижних помещений реактора. После этого личный состав был полностью заменён. Дальше началась работа по дезактивации станции – перекопка грунта, уборка высокорадиоактивных обломков, очистка внутренних помещений станции от радиоактивного мусора и дезактивация помещений. Всё это делалось вручную. Без какой бы то ни было реальной защиты. Работали эти бойцы и на кровле 3-го блока и машзала. Сменялись часто – максимальная доза, которую тогда можно было получить за всё время работы в Чернобыле – 25 Рентген. В день писали обычно меньше 2 Рентген, так как за это следовали штрафы за переоблучение личного состава. В это число не входила доза, полученная в ходе двухчасовых поездок от лагеря до станции, переходов по помещениям АЭС, ожидания машин и двухчасового пути обратно. Только чистая работа. Реальные цифры при этом были гораздо больше. Многие ликвидаторы так и не узнали, сколько же они получили на самом деле.

 Раз уж я упомянул крыши и кровлю, то скажу, что это были, пожалуй, самые страшные работы во всей Зоне после 26 апреля. Почему? А потому что далеко крупные, а значит тяжёлые куски активной зоны не улетели. Они упали на крыши 3-го блока и машзала. И куски эти «светили» так, что мало не покажется. Самая загрязнённая зона – зона М, так называемая Маша, что возле знаменитой трубы – фонила несколькими тысячами рентген в час. И что самое неприятное – свалка обломков с этой зоны загрязняла и само перекрытие, а оттуда пыль поднималась в воздух, уходя в сторону Киева.

Представьте: всюду лежит радиоактивная пыль. Блок высокий. В этом районе господствуют северо-западные ветры. Ветер, ударяясь о блок, создает своего рода "эффект насоса". Над блоком постоянно висит столб пыли. Летит вертолет - и придавливает этот столб. Активность на земле повышается. Нам очень физики помогли - они поставили планшеты и разобрались в этом явлении.
Юрий Самойленко, тогда зам главинженера ЧАЭС по ликвидации последствий аварии. Цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».

 Ещё в начале лета, когда поставили задачу по подготовке к пуску блоков №1 и №2, началась разведка. Уже тогда начинали потихоньку применяться роботы. Но они давали совершенно фантастические данные, а потому необходимо было отправлять наверх людей. Их прозвали сталкерами на манер героев экранизированного Тарковским романа братьев Стругацких «Пикник на обочине». Сталкеры столкнулись с целым рядом сложностей. Остатки топлива и графит ещё во время пожара вплавились в битум покрытия, какие-то обломки давали мощное направленное излучение, которое могло привести к тяжёлым последствиям в случае пересечения такого луча с организмом, на крыше третьего блока жуткие сверхрадиоактивные завалы и неизвестность. При этом основной защитой служила подвижность, а не ограничивающий её свинец.

Твэл (тепловыделяющий элемент) - это трубочка толщиною с карандаш, длиною три с половиной метра. А обломки твэла разной длины, они же ведь покорежены. Трубка сама из циркония, это серый такой металл. А на крышах - серый гравий. Поэтому обломки твэла лежали как мины: ТЫ ИХ НЕ ВИДЕЛ. Невозможно было их отличить. Только по движению стрелки - ага, вот она пошла! - соображал. И отпрыгивал. Потому что если бы стал на этот самый твэл, то мог бы и без ноги остаться…
Юлий Андреев, участник ЛПА, подполковник СА. Цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».

Одним словом, здесь требовалось незаурядное мужество, а также смекалка.

 Одновременно думали и о том, как же всё это дезактивировать. Идей было великое множество с самых разных сторон. Предлагали и рядовые бойцы, и высокопоставленные учёные. Доходило до смешного, хотя смех этот сквозь слёзы:

Все работы производили войска, мы эти работы курировали. Мне пришлось быть таким своеобразным "фильтром" - фильтровать разные идеи, среди которых и очень толковые, и нелепые. В той обстановке проявили себя не только порядочные люди, но и разные "толстолобики", для которых основной целью была не дезактивация станции, а собственное преуспеяние. Те, кто чувствовали обстановку мутной воды, пытались на этом гребне всплыть. Люди резко делились: для одних главное был результат, а для других основное - выскочить со своей идеей, нажить на ней капитал. Вот приходит ко мне один ученый, завлабораторией, и говорит: "Я слышал, что вы хотите дезактивировать крыши. Мы разработали способ, в один момент дезактивируем". Дает мне свой отчет. Читаю: нужно, оказывается, взять шланг с горячей водой и под давлением струей воды смыть все к черту.
У меня даже в глазах помутилось от злости. Думаю… Господи… Ведь перед этим мы по двенадцать часов в день ломали головы, напряженнейше думали - что же делать с этими чертовыми крышами? Ведь с них "светило" так, что в помещениях, расположенных под крышами, находиться было невозможно. Особенно возросла острота этой проблемы, когда началось строительство саркофага.
Юлий Андреев

 Это явно была не единственная идея со смывом грязи внутрь. Так, в статье «Воздушная битва за Чернобыль» упоминается в чём-то похожая мысль. 16 августа над четвёртым энергоблоком пролетел огромный пожарный Ми-6. Предполагалось, что лётчики, используя пожарное оборудование, смоют со знаменитой трубы обломки реактора в провал. Тем не менее, после ознакомительного полёта от затеи отказались, так как существовал риск смытия обломков обратно на крышу уже очищенного блока №3.

 Юрий Самойленко и его команда добровольцев прибыли в зону ещё в мае. Получив высокую должность, Самойленко развёл кипучую деятельность по исследованию способов очистки кровель. Понимая, что работа там сопряжена с огромными радиационными полями, а значит, переоблучением личного состава, опытный ремонтник, до того много лет проработавший на АЭС и устранявший неполадки в том числе в условиях загрязнения, он всячески настаивал на применении роботов. По его заказам строили управляемых по кабелю и защищённому радиоканалу роботов в СССР, применяя различные идеи, в том числе использованные для луноходов. Но эти машины не могли работать на самых радиоактивных и заваленных частях. Для этого пришлось покупать полицейского робота в Германии. Он назывался «Джокер». Это была гусеничная машина в отличие от советских колёсных собратьев. Всех их наверх доставляли кранами «Демаг».

 В день знаний, 1 сентября 1986 года, Джокера установили в зону М, где он… тут же застрял на графитовом блоке, не успев ничего сбросить вниз. Пока люди из группы Самойленко с помощью лебёдки и такой-то матери пытались его оттуда стянуть, радиация сделала своё чёрное дело – микросхемы деградировали. Теперь робот к работе был непригоден. Группа Самойленко проиграла свою многомесячную борьбу, ведь эта неудача окончательно убедила начальство в том, что на крышу пойдут люди. Времени ждать новых роботов больше нет – через месяц должны пустить в работу первый энергоблок. Пока на крыше третьего лежат обломки, распространяющие радиацию, это сделать невозможно.

 Девятнадцатого сентября под руководством Валерия Стародумова, члена группы Самойленко, первые военные вышли на крышу. По словам Стародумова в фильме «Чернобыль 3828» до первого октября – даты окончания работ – там побывают 3828 человек. Люди бывали там и раньше, но лишь малыми группами, не так часто, да и не брали они лопатами куски графита, бетона и прочего. Четвёрка военных выбегала на крышу, сгребала лопатами мусор и относила его к тому, что когда-то было крышей 4-го блока, опорожняла лопаты и возвращалась к району действия. Обычно совершалось два-три таких подхода, после чего военные уходили в помещения. Для них служба в Чернобыле на этом заканчивалась, так как в зоне М (а речь идёт именно про неё, с менее грязными зонами роботы худо-бедно разобрались) фонило тысячами Рентген в час, а предельно допустимая чернобыльская доза для ликвидатора составляла 25 Рентген, набиралась она там моментально. Защита у этих людей была, во многом, символическая – респираторы, очки, костюмы, резиновые фартуки. А на всём этом – листы свинца, прикрывавшие самые важные части тела. В данном случае видится разумный компромисс. На разведку в основном ходили вообще без защиты, там нужна была максимальная подвижность. У чистильщиков же защита была. Она хоть и сковывала движения, но не лишала подвижности. Однако всё равно противорадиационная броня была символической, так как невозможно было тогда (да и сейчас) обеспечить пристойную защиту от гамма-излучения и не лишить человека подвижности. Поэтому основной защитой было время работы, а отнюдь не свинец. Продолжались работы до первого октября и завершились установкой знамени на самой высокой точке станции – отметке 75 метров, то есть верхушке вентиляционной трубы третьего и четвёртого блоков. Это сделали сами члены группы Самойленко во главе со Стародумовым. Эти люди вообще не гнушались сами вылезать на кровли и работать, они получили огромные дозы, многие из них до сегодняшнего дня не дожили.

 Но дезактивировали не только здания АЭС. Сама территория АЭС была загрязнена, а выбросы из реактора разнесли радиацию на обширные пространства. На самой АЭС работали самые, пожалуй, приспособленные к такой работе машине – ИМР, инженерные машины разграждения. Они убирали выброшенные обломки, которые потом замуровали в саркофаге. Несмотря на кажущуюся приспособленность, ИМР всё равно потребовалось модифицировать для условий Чернобыля. Дело в том, что ИМР должны были проделывать проходы для остальной бронетехники в зонах поражения ядерных взрывов. Однако в реальности это означало, что ИМР будут работать в зонах, где уровни радиации будут стремительно уменьшаться, а под ЧАЭС они столь же стремительно росли, будучи изначально очень высокими. Подкинула проблем система защиты от оружия массового поражения, которая не была приспособлена к постоянному пребыванию в зоне высокого заражения. Не избежала ИМР и типичной (полу)кустарной модификации, проводившейся со всеми машинами в зоне. Несмотря на то, что броня ИМР изначально снижала для находящегося внутри экипажа получаемый уровень радиации в 80 раз, всё равно требовалась дополнительная защита, ведь при царивших там уровнях радиации свыше тысячи Рентген в час, экипажи всё равно получали слишком большую дозу. Поэтому наряду, а зачастую и вместо людей там работали и роботизированные машины – бульдозеры на радиоуправлении.

 Был даже специально для Чернобыля создан роботизированный комплекс Клин-1. Он создавался на базе ИМР-2 и состоял из двух машин – радиоуправляемой машины, оснащённой необходимым оборудованием (по сути, та же самая ИМР-2, только без экипажа и с допоборудованием для дезактивации) и машины управления.

При этом частенько возникали проблемы с координацией действий:

Ведь тогда на площадке находилось огромное количество техники, действия которой были подчас недостаточно скоординированы… Скажу, что железнодорожные пути у нас разрушались примерно раз в два дня - это как закон. Обязательно где-то переезжали колею бронетранспортером, где-то тягачом, обязательно где-то монтажникам надо было полезть, что-то сделать. А железнодорожные пути - это старая, "довоенная" ветка - нам были очень нужны для того, чтобы завозить оборудование.
Станислав Гуренко, тогда зам председателя Совмина УССР, занимался обеспечением бесперебойной работы на всех объектах зоны, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль».

 Отдельно шла работа по пылеподавлению и общему снижению уровней радиации на промплощадке ЧАЭС. Для этого применялось несколько мер. Самая главная из них – пылеподавление. Пыль содержала «горячие» частицы, которые могли с этой пылью улетучиться вообще за пределы зоны или как минимум попадать в организмы людей. Чтобы не давать пыли подняться, площадку постоянно заливали водой. Из-за этого промплощадка тонула в грязи. Пришлось поднимать дороги для техники. Чтобы новые дороги не так сильно фонили, их заливали бетоном, который законопачивал ливнёвки. В результате площадь перед первым административным корпусом №1 напоминала стереотипное изображение линии фронта времён первой мировой – неимоверное количество грязи, вода, стоящая даже под палящим солнцем в ясном небе (облака ведь разгоняли). Разве что воронок не было.

 Но одним пылеподавлением не отделаешься. Нужно было захоранивать даже почву. На ЧАЭС адекватно провести этот процесс вручную было невозможно, поэтому пошли на хитрость. Был разработан специальный состав на основе полиэтилена, ликвидаторы называли его бурдой. Его распыляли с вертолётов (обычно гигантов Ми-26), он ложился на землю и спустя какое-то время застывал. То, что получилось, сворачивали в рулоны (тут только вручную, увы) и грузили на машины, увозившие это на могильник. Пока не закрыли саркофаг кровлей, этот труд был отчасти сизифовым, так как реактор выбрасывал всё новую и новую радиацию. Однако постоянная замена почвы всё же позволяла снизить фон на земле до сколь-нибудь приличных уровней. Аналогичным раствором покрыли и развал реактора, что позволило уменьшить производимое им загрязнение местности.

В конце июня — начале июля была попытка использовать для распыления «бурды» самолеты Ан-12. Как вспоминает генерал- лейтенант авиации Н.П. Крюков, ему довелось присутствовать на пробных полетах. Зрелище было впечатляющее: летевший на высоте 20–30 м на малой скорости Ан-12 оставлял шлейф черной жидкости, и казалось, что самолет горит и сильно дымит. Однако от использования Ан-12 пришлось отказаться, т. к. скорость его полета оказалась все же слишком большой, и вместо образования пленки распыляемый латекс сворачивался в шарики.
Сергей Дроздов, статья «Воздушная битва за Чернобыль»

 Многие вертолёты (да и другая техника) при работе набирали огромные дозы радиации. Машины надо было вычищать, однако и здесь ликвидаторов поджидали сюрпризы.

…Когда мы полезли на двигатели, то обнаружили, что мы к атомной войне были готовы не полностью, по крайней мере, по вертолетам. Если вертолет заходит в зону атомного взрыва и выходит из нее, то по инструкции его надо обмыть сверху, салон и пилотскую кабину. В военное время допускается 5 миллирентген, там было 150–180. После промывки по этой инструкции получалось 130–120. Все давал двигатель…
Инженер-теплофизик А.Алексеев, участник ЛПА. Цитируется по статье Сергея Дроздова «Воздушная битва за Чернобыль»

 Увы, столь продвинутые технологии применялись лишь на ЧАЭС и рядом с ней. На менее опасных участках землю перекапывали с помощью экскаваторов, а то и вовсе вручную. Крупные населённые пункты, особенно Припять, непрестанно поливали дезактивирующей жидкостью. Увы, это было не слишком эффективно.

Вот идешь, и сверху Припять видна. А Припять была тогда грязно-черного цвета. Город-то белый, но его дезактивировали, обливали дома темным составом…
Юлий Андреев

 Авиация также выполняла работы по дезактивации берегов рек. Для этого к 5 июня на аэродроме Жуляны сформировали отряд из 10 сельскохозяйственных самолётов-«кукурузников» Ан-2, которые даже никак не модифицировались. Машины рассеивали технический цеолит — специальное вещество-сорбент, которое было в два раза тяжелее песка. Предполагалось, что его будут рассеивать в соотношении, позволяющем полностью покрыть берега рек на 1 мм в толщину. При этом, дезактивировались побережья на 3-4 км вверх и на такую же длину вниз по течениям от ЧАЭС на высоте 5-7 метров и скорости 160 км/ч.

Полет из Полесского в район работы занимал 20–30 мин, и около получаса экипажи проводили рассеивание. За каждый вылет летчики получали дозу облучения около 40 миллирентген. Нормативные документы предписывали налетывать в день 8 ч, но личный состав проводил в воздухе, как правило, 10 ч. Полеты выполняли без радиолокационного контроля. За первые 8 дней работы авиаторы налетали около 700 ч. Сколько потребуется всего полетов, тогда никто не знал: прошла команда «работать до сигнала «стоп».
Через 10 дней, когда, по расчетам, доза облучения летного состава достигла 25 рентген, на замену экипажам Киевского ОАО на своих Ан-2 прибыли коллеги из Полтавы, затем — Симферополя и Харькова.
Сергей Дроздов, статья «Воздушная битва за Чернобыль»

 Ещё одну любопытную операцию проводили лётчики отряда «Циклон». Их задачей был разгон облаков. Работали на Ан-12БКЦ «Циклон» и Ту-16 «Циклон-Н». Аны работали на малой высоте и занимались разгоном облаков непосредственно в районе Зоны на малой высоте, а Тушки — на дальних подступах к ней из стратосферы. Тушки были «вооружены» специальным комплексом кассетных держателей спецсредств, а также контейнерами для распыления цемента марки »600».

Представлял этот комплекс собой 940 стволов калибра 50-мм. Снаряжался специальными патронами, начиненными йодистым серебром. Чтобы вам было легче представить эффективность этой системы, скажу, что одного патрона хватало для того, чтобы сделать "дырку" в облаках радиусом в полтора километра. <…> Но цементом его можно было назвать условно. Вещество фактически тоже являлось химическим реагентом. "Цемент", как и патроны с йодистым серебром, предназначался для рассеивания облаков.
Алексей Грушин, командир одной из Тушек. Цитируется по его интервью Российской газете от 21.04.2006

 Ближе к осени 86-го стало понятно, что накапливающаяся в Зоне радиоактивная пыль рискует распространиться и за пределы закрытой территории. Чтобы это предотвратить, в район позвали Тушки, которые подавляли пыль до самого выпадения снега в декабре, а потом и весной 87-го года.

Водозащита

 Защита водоёмов в Зоне имела огромную важность, так как Припять впадает в Днепр относительно недалеко от ЧАЭС, а рядом с устьем находится огромное Киевское водохранилище. Водоёмов в опасной зоне множество, особенно вдоль русла Припяти, так что перед ликвидаторами встала тяжелейшая задача. Разделилась она на несколько подзадач.

 Во-первых, нужно было обеспечить защиту грунтовых вод в самом грязном районе Зоны - на ЧАЭС. Для этого было решено организовать систему мониторинга на промплощадке, включавшую в себя систему дамб, защищающих воду вокруг от выноса туда радиоактивной грязи, "дренажную завесу" - группу скважин, через которые предполагалось выкачивать грунтовые воды, если станет понятно, что они сильно загрязнены, а также стену в грунте (также известную как биостенка) - железобетонный экран глубиной 30 метров и длиной в 8.5 километра - предполагалось, что стена полностью закроет ЧАЭС. Для работ привлекли итальянскую компанию Casagrande, инженеры которой работали вместе с советскими специалистами.

 Чем удобна такая технология? Стена в грунте может возводиться на узких пространствах, она безопасна для рядом стоящих зданий, благодаря чему её используют в городах. А зона работ была достаточно узкой, к тому же пролегала возле активно используемых дорог. Да, это достаточно дорого, но преимущества очевидны.

 Несмотря на амбициозные планы, за 10 месяцев была построена лишь треть биостенки - 2.8 км. Но зато эта треть расположена на самом опасном, восточном направлении, защищая водоёмы близ ЧАЭС от прохода загрязнённых грунтовых вод.

 Во-вторых, работы велись не только на самой ЧАЭС, но и за её пределами. Весной 1987 года ожидался серьёзный паводок, с которым следовало бороться, так как большое количество грязного грунта могло быть снесено в Припять. Для этого на мелких реках создали 131 задерживающую и фильтрующую дамбу (последние строились с использованием хорошего сорбента цеолитового туфа) длиной от 1 км до 14 км, подготовили специалистов-подрывников, которые должны были уничтожать ледовые пробки. Дамбы показали сомнительную эффективность. Да, они выполнили своё прямое предназначение идеально - паводок прошёл, что называется, как по маслу. Однако по некоторым данным, их фильтрующие свойства не проявились "из-за особенностей миграции радионуклидов". Но вместе с тем, паводок прошёл мягче ожидаемого, а содержание радиоактивных материалов в воде оказалось ниже, чем боялись учёные.

 Ещё одна работа - создание в русле Припяти (в районе устья реки Уж) огромного карьера для депонирования грязного ила и водорослей, чтобы тем самым сократить вынос радионуклидов в Днепр. Копали ловушку зимой, в январе 1987 года, к работам привлекали водолазов и три земснаряда, один из которых - голландский - прибыл аж из Казани. При создании ловушки переместили более 4 млн кубометров грунта. В районе ловушки русло Припяти углубили до 25 метров на протяжении двух с половиной километров и расширили на километр. По словам водолаза Петра Литвиненко, ловушка за пять лет полностью заполнилась, удержав в себе львиную долю радиации.

Чернобыль ч.7.1 Война с радиацией

Предыдущая часть

Саркофаг

 Впервые идея накрыть аварийный блок прозвучала из уст академика Велихова ещё в мае, однако в начале месяца было не до того. Проектирование Объекта «Укрытие», как его назвали официально, началось 20 мая. Однако реально его концепцию закончили согласовывать только в июле. Проработали 18 вариантов. ТЗ вообще только 12 августа утвердили. Оно и понятно, необходимо как можно быстрее закрыть висевший у всех бельмом на глазу разлом, источавший из себя радиоактивные материалы. Основным подрядчиком стало минсредмаш СССР, научным руководителем – вездесущий ИАЭ.

 Необходимо было закрыть все развалы и провалы, причём неважно чем – бетоном, грунтом или тяжёлыми экранами – лишь бы радиация сидела внутри. Остановились, впрочем, на монолитном бетоне, как на самом удобном материале. Исходя из этого и начали проектные работы. Сложностей была масса, ведь состояния конструкций блока не знал никто. Внутрь ходило множество экспедиций, которые искали топливо, изучали внутреннее загрязнение. Ещё одной их задачей стала разведка состояния конструкций блока.

 Сооружение Саркофага начали с так называемых пионерных стен высотой 5.75 м на северной стороне и 8.4 м на западе и юге. Их задачей было отсечь высокорадиоактивные обломки стен от людей, дабы они могли работать на саркофаге. На севере пионерную стену дополнили каскадными стенами высотой по 12 метров. Всё это позволяло обеспечить биологическую защиту на самой загрязнённой части. Защищался блок и с востока – монолитная защитная стена, отделившая блок №3 от блока №4, была вообще самой первой. Её толщина составляет 2.3 м. Западная стена была закрыта новой стеной и усилена контрфорсами высотой в 50 метров. Стена эта стальная, при этом внутри она должна была быть полностью забетонирована, а потому внутренняя сторона от коррозии защищена не была. В реальности средняя высота бетона – 2 метра, остальная часть открыта и активно подвергается коррозии.

 Северная стена не просто так была каскадной. Такая схема позволяла, во-первых, захоронить внутри кучу выброшенного на улицу радиоактивного хлама, служившего ещё и для укрепления этой стены, а во-вторых, она позволяла постепенно подбираться ближе к разлому, уменьшая размеры крыши будущего Укрытия. В верхней части стены расположились пустотелые металлические секции, усиленные контрфорсами.

 Отдельная история – строительство перекрытия. Для возведения новой крыши над бывшим реактором необходимо было установить несколько новых балок. Балки эти были огромными и тяжёлыми, а ставить их было нужно на конструкции непонятного состояния. Начнём с ближней к машзалу балки Осьминог. Она на себе держит часть новой стены, закрывающей разрушенную деаэраторную этажерку сбоку. На эту стену опирается и кровля, соединяющая стену со следующей балкой – балкой Мамонт. Балку Осьминог установили на старые строительные конструкции, которые были сильно деформированы, а потому состояние их вызывало вопросы. Вообще всё здание блока по 45 и 46 осям было словно разжато в бок. Это хорошо видно на макете станции, выполненном Вадимом Тупчим. Для укрепления балку Осьминог привязали тросами к другим строительным конструкциям столь же сомнительного состояния.

 Одной из таких конструкция стала юго-западная опора балки Мамонт. Эта опора стояла на засыпке из щебня и мешков с водой и цементом и представляла из себя металлическую ферму. На востоке Мамонт опирался на новую опору, которая имела внешнюю металлическую облицовку, а внутри должна была быть полностью забетонирована. В реальности же это не так. Во время строительства в целях экономии решили внутрь засыпать вместе с бетоном поролоновые маты, которые бы частично заполняли конструкцию этой опоры. Всё бы ничего, да только маты начали сыпать ещё до того, как бетон нормально схватился, и они прошли сквозь него, попав в фундамент будущей опоры, а часть вообще вышла за её пределы. Мало того, при заливке пожалели цемента, так что восточная опора балки Мамонт стоит на песчано-поролоновом основании.

 Блок балок Б1-Б2, на котором должно было держаться горизонтальное перекрытие развала реактора, тоже опирается на конструкции, которые были выполнены не так, как должны были. На юго-западе изначально планировали опираться на стену по оси 50 (сейчас она прикрыта западной контрфорсной стеной), однако оказалось, что стена эта сильно повреждена и опорой служить не может. Что делать? Построили новую опору. Эта опора должна была быть аналогичной восточной опоре балки Мамонт. Здесь бетона вроде бы не пожалели, однако он через разломы уходил внутрь здания, так что балка опирается на металлические листы, которые частично залиты бетоном. На востоке же блок балок опирается на сохранившиеся оригинальные стены вентиляционных шахт.

Боковое перекрытие (которое не над развалом реактора) – это металлические листы, опирающиеся на вышеназванные балки. А вот по центру крыша слоёная. На балках уложен трубный накат – всего 27 труб длиной 34.5 м и толщиной 1220 мм. На них уютно расположилась металлическая крыша.

Отдельно новой кровлей закрыли повреждённую крышу машзала.

 К слову о бетоне. В Зоне до взрыва работал один цементный завод, но после аварии пришлось срочно возвести ещё три. Саркофаг требовал на себя его несметное количество, а значит нужно было также найти и огромное количество транспорта. Поскольку техника изнутри Зоны наружу выезжать не могла, то были оборудованы спецплощадки для перегрузки бетона, завозимого с Большой земли.

 Бетонные стены строились методом дистанционного бетонирования. На место будущих стен устанавливались специальные блоки, в которые с расстояния 150-200 метров подавался бетон. Строительные конструкции ставились зарубежными кранами Демаг и Либхер, некоторые из которых оборудовались телевизионным управлением. К работе привлекались работники большинства строительных предприятий минсредмаша, а также военные. На строительство столь сложной и необычной конструкции в столь сложных условиях ушло всего 5.5 месяцев (конец мая – ноябрь 1986 года). Это, несомненно, не имеющие аналогов показатели. Несмотря на все свои проблемы, Саркофаг – это уникальное сооружение.

 Увы, со строительством Саркофага, точнее, с его завершением связан трагический эпизод. 2 октября в 17:30 один из Ми-8, пролетая над Укрытием и митингом в честь завершения строительства одной из его стен с целью рассеивания дезактивирующего раствора, зацепил хвостовым винтом трос одного из кранов. На глазах у ликвидаторов машина рухнула прямо рядом с машзалом. На борту находилось четыре человека — капитан Владимир Воробьёв (командир экипажа), старлеи Александр Юнгкинд и Леонид Христич (штурман и борттехник соответственно) и старший прапорщик Николай Ганжук (по одним данным находился на борту по просьбе атомщиков, по другой версии, решивший «подскочить на попутке» на оперативный аэродром). Все они погибли. Вдвойне трагично, что Воробьёв вернулся из Афганистана, где выполнил 646 боевых вылетов с налетом 417 часов, был сбит, единственный из всего экипажа выжил, хотя и с тяжёлыми травмами, после чего добился восстановления в лётной работе. В декабре 2017 года на кровле машзала нашли крупный обломок хвоста машины.

Биороботы

В разговоре обратил внимание на одного парня. Не знаю почему, ничем он вроде не был приметен, среднего роста, лет двадцати пяти. Спросил его, как он относится к тому, что мы полностью выкладываемся здесь на станции, работаем больше положенного времени. Он даже как-то с недоумением посмотрел на меня – неужели непонятно? И ответ его был достойным уважения: «Как же, товарищ командир, - чтобы меньше другим досталось.»
Владимир Гудов, участник ЛПА, «731 спецбатальон»

 Дезактивация. В это слово в те месяцы вкладывалось очень много значений. Мытьё домов и дорог специальными растворами. Перекопка грунта и замена его на чистый песок. Простая помывка в душе по специальным правилам – сначала холодной водой ополоснуться и смыть пыль и грязь (от холодной воды поры закроются, и радиоактивная пыль туда не попадёт), потом горячей водой помыться с мылом (вымываем из пор то, что туда таки попало во время работы), потом снова холодной ополоснуться (поры закрываются и при выходе из бани не набирают в себя новой радиоактивной пыли). Работа сверхгрязная, а до закрытия реактора саркофагом – ещё и неблагодарная. Реактор чихнёт – цезий садится на только что отмытые поверхности. Извольте дезактивировать снова, товарищи. Одним словом, аспектов здесь множество.

Разведка

 Радиационная разведка – понятие широкое. Вели её разнообразными методами, но все эти методы сводились к одному и тому же – замеру уровней радиации на разных точках маршрута. Ведёт её дозиметрист, так как именно в его ведении прибор для замера фона в данной конкретной точке.

 На ЧАЭС в первые месяцы разведка шла постоянно и постоянно утыкалась в высокие поля, но она была жизненно важна. Почему? Потому что необходимо было найти топливо, необходимо было выяснить состояние конструкций блока, необходимо было найти чистые помещения для организации там работы, грязные помещения для дезактивации и дальнейшей организации там работы, сверхгрязные помещения, которые нужно было изолировать. Словом, работы множество, и велась она после завершения строительства Саркофага, причём в более интенсивном темпе, что в целом необычно. Про это ещё будет рассказано позже.

 Если внутрь люди ходили, то снаружи ездили на технике, броня которой давала заметное ослабление наружной радиации. Да и потом, разведку вели бойцы запаса войск РХБЗ, им такая техника (обычно броневик БРДМ-2РХ) по штатам положена. Маршруты разведки нередко накладывались друг на друга, перекрывая практически все важные участки зоны отчуждения, да и глубоко за пределы этого круга с радиусом 30 км уходили. А всё потому, что необходимо было выяснить ситуацию внутри следов выбросов, один из которых уходил, например, в Белоруссию, заставляя выселять сёла, расположенные далеко за пределами круга шестидесятикилометрового диаметра. Отселяли село при среднем фоне в точках замера (обычно четыре окраины – по количеству сторон света – да центр) 0.7 миллиретнген/ч. А многие населённые пункты имели куда более высокий уровень загрязнения (например, упомянутая выше Ковшиловка). Необходимо было и мониторить эти и другие населённые пункты, которые попали под след, но достаточных для отселения уровней там не обнаружилось. К таковым относится целый ряд городков и сёл в Белоруссии (да по сути пятая часть страны оказалась загрязнена). Основной удар на себя приняли Гомельская и Могилёвская области. Серьёзно загрязнило и северную Украину, одно время существовал риск отселения даже Киева. Даже Россию (148 км от эпицентра) задело, но по сравнению с Украиной и Белоруссией (до границы которой от АЭС вообще 7 км по прямой) Брянская и Тульская области отделались лёгким испугом. И вот все эти огромные пространства попали под наблюдение разведчиков.

 В зависимости от уровней, получаемых в среднем на маршруте, разведчикам ставили дозы. Тем не менее, нередко можно было даже спустя несколько месяцев после аварии наткнуться на очень и очень высокие дозы там, где их быть не должно. При этом мерки у разведки были свои, отличающиеся от штабной карты, на которой существовало внутри тридцатикилометровой зоны три подзоны – 15 миллирентген/ч и выше, 5 миллирентген/ч и выше и 1.5 миллирентген/ч и выше. И очень многие вещи тогда узнавали на собственном опыте. Сергей Мирный, разведчик летом 1986 года в своих воспоминаниях рассказывает, что он сам и его бойцы на уровне в 1 Рентген/ч начинали чувствовать то, что считали слабым местом своего организма. Ещё существовало такое понятие, как адаптация к радиации. По словам Мирного, новоприбывших сначала на пару дней сажали на лагерные работы, дабы они привыкли, иначе был риск проявления последствий, с чем сам Мирный столкнулся. Цитирую приведённый в его книге отрывок из работы Воробьёвых П.А. и А.И. 1996 года «До и после Чернобыля: Взгляд врача»:

Остается совсем не изученным феномен, который, вероятно, никогда не наблюдался в прежних авариях. Речь идет о странном раздражении верхних дыхательных путей, желудочно-кишечного тракта у людей, которые оказались в зоне относительно близкой к аварийной станции. Там почти у всех появлялся кашель, насморк, у многих — жидкий стул без каких-либо признаков инфекции. Температура оставалась нормальной…
Поскольку все эти явления наблюдались в первые же дни приезда в зону нового человека… сразу же было отвергнуто предположение о поражении за счет внешнего облучения… Впрочем, и тогда полностью не исключалась роль местного лучевого воздействия от многочисленных короткоживущих альфа- и бета-излучателей, находившихся в газообразном состоянии.
Тогда казалась наиболее приемлемой токсическая гипотеза: предполагалось, что из кратера реактора наряду с выбросом радиоактивных веществ летели разнообразные другие соединения, совсем не обязательно радиоактивной природы. Многие жители говорили, что они чувствовали металлический привкус во рту… Потом очень быстро эти явления раздражения верхних дыхательных путей и желудочно-кишечного тракта прекратились и вопрос «закрылся» сам собой…
Сегодня уже нелегко сбрасывать со счетов версию радиоактивного поражения дыхательных путей и слизистой оболочки желудочно-кишечного тракта альфа-излучателями, мягкими гамма- и бета-излучателями в первые дни аварии. Может быть, тогдашняя «нерадиоактивная» трактовка была неверной

 Разведку вели и авиаторы. У них для этого были спецвертолёты — Ми-24РХ, имевшие на борту особое оборудование, позволявшее брать пробы грунта. Кроме военных вертушек, в районе действовали и гражданские Ми-2 и Ка-26, которые в основном занимались также сбором проб грунта. Также в радиоразведке принял участие специально переоборудованные самолёты Ил-14, которые по всей Зоне летали галсами на высоте 100 метров. Использовали эти машины специалисты ВНИИ сельскохозяйственной метеорологии.

продолжение

Чернобыль ч.6.2 Горячий расплав против холодной логики

Предыдущая часть

 Но где же, чёрт его подери, топливо?! Сколько его выбросило, а сколько осталось внутри? Что происходит шахте реактора, да и существует ли реактор вообще? Эти сверхважные вопросы волновали всех, так как без достоверных ответов на них нормально проводить ликвидацию невозможно. Теоретический ответ на второй вопрос подготовили уже к лету. Для этого произвели целый ряд различных анализов. По предварительным прикидкам, за пределы блока выбросило всего около 4%, причём из этих 4% некоторая заметная часть дальше станции не улетела. Внутри же осталось 96%. Позже эти расчёты были подтверждены экспериментально.

 Поиск топлива в итоге отложили на более поздний срок, а пока были куда более насущные задачи. Предполагая, что на месте бывшего реактора сейчас нечто расплавленное и неохлаждаемое, учёные пришли к выводу, что если конструкции реакторного помещения в силу тех или иных причин разрушатся (не выдержат новой нагрузки или же проплавятся), то расплавленная масса упадёт в заполненные водой бассейны-барботёры, что приведёт к мощному взрыву и новому заражению местности. Кроме того, существовали опасения, что расплав может попасть вообще на фундаментную плиту, которая такой температуры могла не выдержать. В этом случае существовал риск попадания сверхрадиоактивной массы в грунтовые воды – это совсем нехорошо, ведь тогда всё это попадёт в реку Припять, а через неё – в Днепр. Работа с обеими проблемами началась в первой половине мая. И вот здесь между разными источниками начинаются разночтения в точных датах.

 Просто так откачать воду из бассейнов-барботёров было нельзя, так как их задвижки опорожнения в последний раз открывались при монтаже. Была идея расстрелять бассейны, находившиеся на уровне земли, расстрелять из самоходки ИСУ-152, даже проверяли на недостроенном пятом энергоблоке, однако пробитие стен достигнуто не было, так что отказались и вернулись к мысли открыть задвижки опорожнения. По данным “Союза Чернобыль” выполнить эту задачу поручили трём сотрудникам ЧАЭС - начальнику смены станции Борису Баранову и старшим инженерам Алексею Ананенко и Валерию Беспалову. Их снабдили гидрокостюмами, освещением (ибо света в этих помещениях, конечно, не было), приборами для измерения уровня радиации под водой, а также резервной группой. Баранов вывел группу на место, а Ананенко и Беспалов открыли задвижки. Убедившись, что вода пошла, все трое вернулись обратно. Через пару дней начальник смены блока Игорь Казачков с помощью измерительных приборов убедился в том, что бассейны-барботёры пусты.

 Однако вода ушла в служебные соединительные помещения 3-4 блоков, которые представляли собой по сути единое здание. Жидкость откачивали военные, пожарная рота. Их было 11 человек под руководством капитанов Акимова и Зборовского. Ночью они в течение 24 минут проложили полтора километра труб, установили насосную станцию и начали откачку воды. И сразу же проблема – трубу передавила какая-то гусеничная машина, выполнявшая той же ночью какие-то замеры. Разрыв необходимо было немедленно заткнуть, бойцы снимали ОЗК, ремни, чтобы пережать течи и не допустить разлива радиоактивной воды. При этом насосная станция, которую расположили в закрытом помещении со сверхвысокой радиацией, постоянно глохла, и необходимо было её заново запускать. Спустя сутки её заменили. Основную массу воды за эти сутки откачали, бойцы получили высокие дозы, однако опасность взрыва и увода образовавшихся газов на Киев была ликвидирована.

 По одним данным (в частности по документальной повести Ю.Щербака “Чернобыль”), работа группы Акимова и Зборовского продолжалась в течение ночи с 6 на 7 мая, следовательно группа Баранова работала раньше. По другим (в частности, так говорит ресурс “СоюзЧернобыль”), группа Баранова выполнила свою миссию 15 мая, а значит сдвигается и дата работы группы Акимова и Зборовского. Однако если вспомнить, что к 10 мая завершились операции по тампонированию реактора, к 1 мая, как считается, горящий графит наконец потух, а также принимая во внимание нижеописанные факты, я склонен считать более реальной версию с ранним завершением истории с водой из бассейнов-барботёров, то есть к 7 мая.

 Что же касается охлаждения реактора снизу, то сначала решили заморозить грунт под фундаментом, создать там сплошной ледогрунтный массив. Специалистами в этой области были киевские метростроевцы. Им и поставили задачу пробурить несколько горизонтальных скважин под блоком, дабы эту заморозку осуществить. Сказано-сделано. Хотя тут надо отметить, что опыта горизонтальной заморозки метростроевцы не имели.

 Пятого-шестого мая в район аварии начали прибывать метростроевцы и их оборудование. Сначала нужен был котлован, дабы под защитой третьего блока, где уровни радиации были относительно низкими, начать бурение. И уже при выкапывании котлована начались проблемы. Наткнулись на плиты, оставшиеся со времён строительства блоков – они были опорой кранов. Кое-как их вытолкали бульдозером. Приступили к бурению – и опять плита. Бур сломан. Плиты эти на схемах отмечены не были, их после строительства загнали в грунт да и забыли. В дело пошёл второй станок. Он наткнулся на щебень под плитой и сломался. Приняли решение бурить на метр глубже. Здесь уже пошло лучше. Пробурили 108 метров, однако дальше бур пошёл тяжело. Работы остановили, так как грунт отличался, а значит, равномерной заморозки не выйдет. Что делать?

 На помощь призвали шахтёров. Пришла мысль – сделать ещё одну железобетонную плиту под уже существующей. В чём особенность? В плите были предусмотрены туннели и трубы, через которые предполагалось подавать жидкий азот, дабы охлаждать реактор. Что ж, метростроевцы достаточно быстро свернулись, на месте до 15 числа остались лишь их руководители – старшие инженеры, маркшейдеры. Они должны были объяснить прибывающим с Донбасса, Кривбасса, Мосбасса шахтёрам, где, что и как бурить. Работу выполняли активно, однако к июлю реактор начал затухать и охлаждаться, а потому его охлаждение уже не требовалось. Уже готовые туннели и скважины начали заливать бетоном, так как новая фундаментная плита всё же требовалась. Условия в тех шахтах и котловане были адскими: жара, забирающая и так мизерное количество свежего воздуха, высокий общий радиационный фон с отдельными очагами с мощностью дозы в 400-800 Р/ч.

 А пока велись эти работы, над шахтёрами уже ходили люди. Да. Внутри аварийного блока. И не просто ходили, а работали. Их задачей было выяснение температуры расплавившегося реактора, ведь без этой информации нельзя было начать работу по строительству укрытия блока, да и работа шахтёров была не то чтобы бессмысленной, но слепой. Для температурных экспериментов необходимо проделать отверстия в стене бассейна-барботёра, дабы туда могли попасть работники ИАЭ и Института физики АН УССР. Делали эти отверстия с помощью специальных резаков, прожигавших бетонную стену толщиной с рост невысокого человека (1.6 м). К концу мая отверстия были сделаны. Замеры назначили на 29 мая, к этому времени приготовили уже оборудование для проведения эксперимента. Основной задачей было протянуть от БЩУ-3 до бассейна-барботёра через коридоры с огромным загрязнением, сложную систему люков, проходов и лазов тяжёлый толстый кабель. Фактически, путь через два энергоблока. К тому моменту, как провод и датчики были доставлены на третий блок, сварщики завершали резку труб, находившихся в соседнем с бассейном помещением. Из этого помещения предполагалось через отверстие ставить штанги с датчиками таким образом, что они упирались в потолок бассейна-барботёра. В само помещение бассейна залезать было категорически нельзя, там слишком высокий фон из-за находившихся внутри радиоактивных материалов.

…когда мы начали разгружать кабель, оказалось, что катушку нельзя пронести через дозиметрические стойки коридора, идущего вдоль первого и второго блоков. Черт знает что. Возник легкий переполох, но потом был найден довольно изящный выход: решили кабель размотать на шесть-семь бухт, катушку выбросить, каждому человеку надеть на себя эту бухту - как альпинисту в связке - и тащить ее. Кабель толщиной миллиметров 25, страшно тяжелый.
И потащили мы его, как бурлаки на Волге. На каждого приходилось килограммов по 40. Процессия была - обхохочешься. Первым шел Виктор Гаврилюк. Он бывший десантник, физически сильный, тренированный, очень большой юморист и весельчак. Потом шел Алик Никонов, а я замыкал. Расстояние между нами было метров десять. Кабель волочился по полу. Ну а самый был смех, когда мы побежали по тому коридору, где высокий уровень. Это картина! Сначала решали, как бежать: в ногу или не в ногу. Потом Витя Гаврилюк говорит: "Пошли вы… туда-то и туда-то. Главное, чтобы никто не упал, а в ногу или не в ногу - не имеет значения". Пробежали мы там совсем немного… невозможно… Тяжело очень. Пришлось просто быстро идти.
На БЩУ-3 отрубили прямо топором кусок двери и втащили кабель.
Когда вниз тащили кабель, к барботёру, - это была дьявольски тяжелая работа. Проложить вверх-вниз по такой пересеченке 360 метров кабеля, нигде его не порвать, не перегнуть - это… Замучились мы страшно с этим кабелем. А тянули мы сразу не один, а три кабеля. И когда мы наконец подошли к помещению перед барботером, откуда вышли эти ребята-сварщики, замученные, страшно злые, и сказали: "Все. Мы свое дело сделали. Теперь вы…"
Валентин Шаховцев, замдиректора института физики АН УССР, цитируется по документальной повести Юрия Щербака «Чернобыль»

 Температуру необходимо было узнать к 19:00 29 мая. Однако сначала надо было замерить температуру потолка бассейна-барботёра, а затем рассчитать реальную температуру по ту сторону потолка. Исходя из этих данных можно было понять, проплавит ли кориум (от английского слова core – ядро, здесь - расплавленная активная зона) бетон или нет. В 16:00 приступили к установке непосредственно датчиков. Достаточно быстро завершили установку, проверили, вернулись назад, запустили… И тут сработал общий закон Мёрфи: если что-то может пойти не так – обязательно пойдёт. Система-то заработала, да только температуру не давала – оказался неисправен цифровой вольтметр. Его быстро заменили и получили данные. Затем сотрудники ИАЭ во главе с академиком АН СССР Евгением Павловичем Велиховым, руководившим оперативной группой Курчатовского института, провели расчёты, пока приблизительные. Результаты обнадёживали – самого страшного произойти не должно, температура кориума слишком мала для проплавления бетона.

Охота на слоновью ногу

 Само топливо ещё предстояло найти. В первые несколько недель думали, что основную массу выбросило в машзал. В пользу этого свидетельствовало, например, высочайшее его загрязнение. Однако это необходимо было проверить. В ИАЭ быстро изготовили специальные детекторы для «топографической» съёмки с вертолётов. Измерения быстро показали, что топлива там нет, а если и есть, то это мельчайшие частицы, то есть всё же не то, что искала Оперативная группа курчатовцев. Проводилсь и другие эксперименты, направленные, в том числе, на поиск топлива, например, эксперимент с опусканием с вертолёта термопары в развал реактора, о котором я уже рассказывал. Однако результаты этих экспериментов не удовлетворяли учёных. Что делать?

 Внутрь блока пошли люди. Они искали и топливосодержащие материалы, и следы закидывавшихся с вертолётов мешков. И вот в какой-то момент, в июне исследователи в одном из помещений наткнулись на очень мощный источник излучения – свыше 3000 Р/ч (реальное число прибор показать не мог, это был предел его измерения, а стрелка ушла в зашкал). Возможно, это топливо? Пока понять это было нельзя – попасть в это помещение (оно имело индекс 217/2 и являлось коридором обслуживания) было пока невозможно.

 Однако учёные не отчаивались и перешли к другим насущным задачам. Поход, в ходе которого обнаружили «светящее» помещение, был не первым и не последним. Постепенно на планах блока стали появляться отметки об уровнях загрязнения в различных помещениях. Одновременно с этим через каналы бывшей СУЗ предлагалось провести диагностику радиационного состояния блока. Эта диагностика помогла найти самое грязное место – подреакторное помещение 305/2, которое, как выяснится позже, после взрыва объединилось с шахтой реактора, так как нижняя биологическая защита взрывом была проломлена. Похоже, что основная масса топлива оказалась именно там.

 Но требовалось контролировать и состояние шахты реактора. Для этого была начата программа «Буй». Символичное название, как, впрочем, и множество других, связанных с ЧАЭС. Суть состояла в том, чтобы вокруг развала реактора с вертолётов и кранов установить специальные буи в форме усечённого конуса, оснащённые различными детекторами. Эти комплексы датчиков предполагалось связать кабелями с помещениями, где установлена регистрирующая аппаратура. Изначально установка велась с вертолётов, которые ставили конус весом 300 кг в нужную точку в реакторном зале (одной из таких точек стала вставшая на бок верхняя биологическая защита – Схема «Е»), после чего протянуть кабель до помещения с ЭВМ. Перед ним на улице кабель отцеплялся от вертолёта и вручную заносился внутрь. Спустя какое-то время этим стали заниматься подъёмные краны, что позволило повысить точность установки. Всего в работу было включено 15 буёв со 160 различными детекторами. Эксплуатация большинства приборов длилась до сентября 1986 года, когда их кабели были отрезаны ради строительства Саркофага. Но один буй, стойкий радиационный солдатик за номером 11, проработал до ноября. Данные гласили, что в развале реактора активность и температура снижались монотонно, что прямо свидетельствовало о том, что цепной реакции нет, а значит, дальше всё будет значительно проще.

 В сентябре 1986 года учёные наконец смогли проникнуть в то самое помещение 217/2. Увидели они там живописную картину. В коридоре застыла большая чёрная капля со стеклообразной поверхностью. Подойти к ней было невозможно, по оценкам МЭД на поверхности составляла 8000 Р/ч. Похожа эта капля была на свинец, а потому именно за него её сначала и приняли. Эта капля получила наименование «Слоновья нога» - больно похожа была. Поначалу взять пробы не удалось. Дело в том, что не хватало мощности дрели, для неё Слоновья нога оказалась слишком твёрдой. Что интересно – дрель была самоходной и управляемой по проводам. Её установили на… детскую игрушку, танчик. В книге «Работы Курчатовского института, по ликвидации последствий аварии», написанной уже известным нам академиком Евгением Велиховым, а также другим работником ИАЭ, доктором физико-математических наук, участником ликвидации аварии Александром Боровым, приведено описание совершенно дикой попытки взять пробу:

 Следующая попытка была произведена одним из военных, с неодобрением наблюдавшим за робкими усилиями науки... Никто не успел опомниться, как смелый офицер подбежал к «Слоновьей ноге» и начал бить по ней топором. Результаты оказались минимальными, если не считать его немедленного откомандирования из Чернобыля.

Реально пробы смогли взять только в 1988 году, для этого пришлось пойти на нестандартные решения, но об этом позже.